Мусаси - Ёсикава Эйдзи. Страница 10

После небольшой паузы монах продолжил монолог:

– Я постирал свою одежду, но где высушить мое ветхое одеяние? Не вешать ведь на сливе! Было бы богохульством, надругательством над природой потревожить эти цветы. У меня слишком утонченный вкус, я не могу найти место, чтобы развесить одежду! Оцу, одолжи мне шест для белья.

Оцу, покрасневшая от вида почти голого монаха, крикнула:

– Такуан, нельзя разгуливать полуголым, пока одежда сушится.

– Придется лечь спать.

– Ты неисправим, Такуан!

Такуан воздел одну руку к небесам, а другой указывал на землю, подражая храмовой статуе Будды, которую прихожане раз в год омывают ритуальным чаем.

– В этой позе мне следовало бы простоять до завтрашнего дня. Завтра восьмое число, день рождения Будды. Стою, а люди мне поклоняются и поливают сладким чаем. Представляю их изумление, когда я начал бы облизываться.

Приняв набожный вид, Такуан прочитал слова Будды:

– На небесах и на земле только я свят.

Оцу рассмеялась, глядя на шутливого богохульника.

– Вылитый Будда!

– Разумеется. Я – живое воплощение принца Сиддхартхи.

– Тогда не шевелись, а я принесу чай, чтобы полить тебя.

В этот момент вокруг головы монаха закружила пчела, и воплощение Будды отчаянно замахало руками. Пчела бросилась на набедренную повязку, пытаясь забраться внутрь. Оцу хохотала до слез. Такуан Сохо – такое имя он получил с принятием монашеского обета – не переставал изумлять даже сдержанную Оцу с тех пор, как появился в храме.

Оцу, вдруг оборвав смех, сказала:

– Не могу тратить время на пустяки. У меня важное дело.

Глядя, как она надевает миниатюрные сандалии, монах с невинным видом спросил:

– Какое дело?

– Какое? И ты забыл? Твое кривлянье напомнило мне, что надо готовиться к завтрашнему дню. Настоятель приказал набрать цветов, чтобы украсить «Храм Цветов». Потом надо все подготовить для церемонии праздничного чая и сварить его сегодня вечером.

– Куда пойдешь за цветами?

– На луг вниз по реке.

– Я с тобой!

– Без одежды?

– Тебе одной не справиться. Я помогу. Человек, между прочим, появляется на свет без одежды. Нагота – его естественное состояние.

– Может быть, но я не нахожу его нормальным. Лучше пойду одна.

Оцу побежала к постройкам позади храма, чтобы отвязаться от Такуана. Она надела на спину корзину, взяла серп и выскользнула через боковые ворота. Оглянувшись, она увидела следовавшего за ней Такуана. Он замотался в большое покрывало, в каких обычно перевозят постельные принадлежности.

– Так тебе больше нравится? – улыбнулся Такуан.

– Конечно нет. Ты выглядишь смешным. Люди подумают, что ты спятил.

– Почему?

– Потому. Отойди от меня!

– Раньше ты не избегала общества мужчин.

– Ты невыносим, Такуан!

Оцу побежала вперед, Такуан следовал за ней, делая шаги, которым бы позавидовал Будда, спускаясь с Гималаев. Покрывало раздувалось от ветра.

– Не сердись, Оцу! Ты знаешь, что я шучу. Твои ухажеры перестанут увиваться за тобой, если ты будешь слишком часто злиться.

Метрах в восьмистах от храма по обоим берегам реки Аида сплошным ковром цвели весенние цветы. Оцу сняла корзину и начала быстро под самый корень срезать цветы. Вокруг порхали бабочки.

Прошло некоторое время. Такуан предался размышлениям.

– Как здесь спокойно, – вздохнул он. Его голос звучал по-детски наивно и одновременно благоговейно. – Если мы можем жить в цветущем раю, то почему предпочитаем плакать, страдать, бросаться в омут страстей и гнева, терзать себя адским огнем? Надеюсь, Оцу, что хотя бы ты избежишь этих напастей.

Оцу, деловито наполняя корзину цветами рапса, весенними хризантемами, ромашками, маками, фиалками, ответила:

– Такуан, чем читать проповеди, ты бы лучше отогнал пчел.

Такуан, сокрушенно покачав головой, вздохнул:

– Я не о пчелах, Оцу. Я просто пытаюсь донести до тебя учение Будды о предназначении женщины.

– Какое тебе дело до женской участи?

– Ты заблуждаешься. Я – священнослужитель и обязан заглядывать в души людей. Согласен, это хлопотное занятие, но не менее полезное, чем ремесло купца, ткача, плотника или самурая. Оно существует, поскольку в нем есть потребность.

Оцу смягчилась:

– Ты прав, вероятно.

– Так уж случилось, что уже три тысячи лет священнослужители не ладят с женской половиной человечества. Буддизм учит, что женщина – это зло. Она – враг, посланец ада. Я потратил годы на то, чтобы изучить буддийские сутры, поэтому меня не удивляют наши постоянные ссоры с тобой.

– Почему твое священное писание считает женщин злом?

– Они обманывают мужчин.

– Разве мужчины не обманывают женщин?

– Но… Будда был мужчиной.

– Хочешь сказать, будь Будда женщиной, все было бы наоборот?

– Конечно нет! Как демон может стать Буддой?

– Такуан, это бессмыслица!

– Если бы религиозные учения основывались на здравом смысле, отпала бы нужда в пророках, их толкующих.

– Ты опять за свое, выворачиваешь все наизнанку в свою пользу.

– Типично женский ход! Зачем переходить на конкретного человека?

Оцу выпрямилась, не скрывая, что она безмерно устала от бесполезного разговора.

– Такуан, хватит! У меня нет настроения шутить.

– Умолкни, женщина!

– Да ведь это ты без умолку говоришь!

Такуан закрыл глаза, словно набираясь терпения.

– Позволь мне объяснить. Когда Будда был молод, он сидел под деревом Бодхи, а демоницы искушали его день и ночь. Вполне естественно, что женщин он считает исчадием зла, но, будучи безмерно милосердным, он под конец жизни все-таки принял несколько женщин в число своих учеников.

– От мудрости или по старческому слабоумию?

– Не богохульствуй! – строго остановил Такуан. – Не забывай, что мудрец Нагарджуна ненавидел, – я хочу сказать, боялся женщин не меньше, чем Будда. Но и он воздал хвалу четырем женщинам: послушной сестре, любящей супруге, хорошей матери и покорной служанке. Он не уставал хвалить их добродетели и советовал мужчинам брать их в жены.

– Послушные сестры, любящие супруги, хорошие матери, покорные служанки… Все, чтобы угождать мужчинам.

– Вполне естественно. В отличие от Японии, в древней Индии мужчин почитали больше, чем женщин. Я хотел бы, чтобы ты вняла совету Нагарджуны женщинам.

– Какому?

– Он говорил: женщина, избери спутником жизни не мужчину…

– Ерунда!

– Позволь договорить! Он говорил: женщина, избери спутником жизни истину.

Оцу недоуменно взглянула на Такуана.

– Не понимаешь? – всплеснул руками Такуан. – Избрать спутником жизни истину означает, что ты должна полюбить не простого смертного, а устремиться к вечному.

– Но, Такуан, – нетерпеливо перебила Оцу, – что такое истина?

Такуан бессильно опустил руки и уставился в землю.

– Давай подумаем, – произнес он. – Я сам не очень знаю.

Оцу рассмеялась, но Такуан не рассердился.

– В одном я уверен, – сказал он. – В твоем случае истина означает, что ты не должна стремиться уехать в город и нарожать там слабых, худосочных детей. Тебе следует остаться в родной деревне и воспитать здоровое крепкое потомство.

Оцу в нетерпении подняла серп.

– Такуан, – с ноткой отчаяния проговорила она, – ты пришел помогать мне или болтать?

– Конечно, помогать, поэтому я здесь.

– Тогда заканчивай проповеди и берись за серп!

– Что ж, хорошо, – ответил он, притворившись обиженным. – Раз ты отказываешься от моего духовного руководства, я не буду навязываться.

– Ты поработай, а я пока сбегаю к Огин. Она обещала сегодня закончить оби, который я хочу надеть завтра.

– Огин? Сестра Такэдзо? По-моему, я ее видел. Это она приходила как-то вместе с тобой в храм?

Такуан бросил серп и сказал:

– Я пойду с тобой.

– В таком виде?

Такуан сделал вид, что не заметил вопроса.

– Может, чаем угостит. Я умираю от жажды, – сказал он.