Стальные крылья - "Gedzerath". Страница 21
уф
Трудно дышать…» – пыхтя, как паровоз, сообщил я остановившемуся на очередном пролете незнакомцу – «Идите… Без меня». – «О, во имя всего святого!» – страдальчески воззвал мой сопровождающий – «Так это были кандалы? Зачем же вы позволили надеть на себя эту грубую, отвратительную железяку? Мне казалось, что она вам к лицу, поэтому я милостиво не обращал на нее внимания, но теперь… О, какой стыд!». – «Простите…
уф
…меня, ваше высочество!» – иронично прохрипел я, стараясь восстановить сбившееся дыхание – «Просто… Со стразиками… Закончились. И с брыльянтами – тоже, хотя я просила». Замерев, закрытая капюшоном голова несколько долгих секунд рассматривала мою отлепившуюся от стены фигурку. Наконец, она отвернулась, и в тот же момент, я почувствовал несказанное облегчение, сопровождающееся звуком падения чего-то металлического и очень тяжелого. Мои крылья, вот уже несколько дней плотно прижатые к бокам, наконец-то получили долгожданную свободу. Однако долгая неподвижность сыграла на руку моим тюремщикам – потеряв всякую чувствительность, крылья уныло висели грязными перьевыми тряпками вдоль моих боков, заставляя меня болезненно морщиться от любого движения. «Ладно, уж лучше так, чем никак!» – всплывшая в памяти очередная мудрая мысль древних римлян служила мне некоторым утешением, пока я семенил за своим нежданным спасителем. Облаченная в царственный бархат фигура пони важно отмахивала задом по уже известной мне галерее, с породистым аристократизмом обходя завалы, начавшие покрываться легким налетом снежка. Его хвост, скрытый под тяжелой тканью, двигался в такт его движениям, небрежно заметая остающуюся за ним цепочку следов, придавая им вид… – «Стоп!» – незнакомец остановился, небрежно поворачивая ко мне голову и кажется, небрежно косясь на меня из-под своего балахона – «Тут где-то недалеко должен быть проход!». Метнувшись вперед, я обогнул стоявшую передо мной фигуру жеребца и стал лихорадочно растаскивать остатки перекрытий, закрывавших дальнюю, не пострадавшую стену галереи. Кажется, это было где-то тут… – «Проход? Какой еще проход? Я вижу перед собой лишь одну дорогу, достойную попрания моими изысканными копытами» – недовольно заныла фигура, недовольно вскидывая голову – «Но если вам так хочется ползать по каким-то завалам – то я ни в коем случае не буду вас задерживать. Понимаю, как вам не терпится вновь окунуться в присущую вам грязь, но поверьте, меня идти куда бы то ни было вы не заставите». Наконец, мои поиски были вознаграждены – очередной обломок потолочной балки сдвинулся очень плавно и легко, словно по давно накатанному пути, открывая лежащий за ним узкий, уже знакомый мне лаз в толще огромной стены. Лишь в свете дня я мог видеть, как изгибается ее наружная часть, явно служа частью огромной трубы. – «Благодарю вас, уважаемый» – на полном серьезе произнес я, оборачиваясь к застывшей фигуре. Подняв голову, незнакомец словно бы прислушивался к отдаленным крикам и грохоту рушащихся стен – «Без вашей помощи мне не удалось бы даже выбраться из этой камеры. Спасибо вам – и прощайте. Пусть ваш путь будет лучше, чем мой». Коротко кивнув, я бросился к отрытому мной проходу, но скользнувшее по гладкой доске копыто едва не заставило меня упасть. Удержав равновесие, я на секунду прислонился к холодной стене, и в тот же миг понял, что что-то было не так. Что-то новое, легкое, словно майский ветерок, пронеслось по моей спине, слегка облегчая колючую боль в застоявшихся от неподвижности суставах крыльев и возвращая им слабую тень былой чувствительности. Невольно вскрикнув от удивления, я изо всех сил развернул свои широкие, перьевые простыни, что бы заметить последние, угасавшие на кончиках перьев, отблески чьей-то магии. Блеснув последний раз, они пропали, вновь сделав тяжелой и неподъемной третью пару моих конечностей, но по крайней мере, я вновь ощущал свои порхалки, чувствуя, как с каждым новым толчком крови в них снова нагнетается жизнь. Обернувшись, я не нашел даже следов загадочной фигуры в красном плаще – даже следы, ровной тропинкой отпечатавшиеся на покрытом снегом полу, принадлежали лишь мне одному. Пропал незнакомец – словно и не было его никогда, и лишь отсутствие на мне стального обруча кандалов говорило о том, что все это мне не приснилось. Вздохнув, я аккуратно сложил тяжелые крылья – и аккуратно полез в узкий, холодный лаз. «Видимо, и у ангелов бывают плохие дни». *** Загадочный и темный ночью, в утреннем свете проход потерял всю свою загадочность, превратившись в узких, хотя и очень длинный лаз, на которые я насмотрелся еще в глубоком детстве, ползая с друзьями по развалинам старинных зданий. Даже балкон над чернильной пустотой, на поверку, оказался всего лишь уступом, образованным выпадающим из кладки огромным каменным блоком, на полметра выступающим из общего ряда каменюг, образующих стены огромной каменной трубы. Серые и невыразительные в свете дня, они все так же исходили редкими каплями непонятно откуда сочащейся влаги, сверкающими каплями устремлявшимися в долгий полет навстречу чему-то черному, медленно колыхавшемуся на самом дне это огромного колодца. И я явно был тут не один. – «Двыгай, двыгай! Захады скарээ!» – услышал я где-то внизу знакомый, уже ставший ненавистным для меня гортанный зебринский говор – «Пашлы в клэтку, вие!». Опустившись на живот, я перегнулся через край уступа, глядя в шумящую ветром глубину. Где-то подо мной, далеко внизу, часть колодца была перегорожена странными конструкциями. Потемневшие от времени балки вгрызались в тело стен, служа опорой для сколоченных на них грубых лесов и платформ, по которым, спотыкаясь, брела цепочка пони. Связанные за ноги, они то и дело падали, поднимаемые окриками и ударами палки, которыми их награждал носящийся вдоль всей цепочки зебр, немилосердно подгоняя бредущих пленников в сторону огромной железной клети, подхваченной за большую, ржавую проушину допотопным деревянным краном. Агрегат охраняла еще одна полосатая сволочь, при виде которой у меня сжались зубы – ведь это она заковывала меня «в железа», отпуская какие-то шуточки на своем, зебринском языке, стараясь ненароком попасть мне молотком по спине и томно улыбаясь своим братьям, восторженно пожиравших раскрасневшуюся от работы полосатую кобылу своими зелеными глазами. Бросив очередной раз вниз, я заметил еще кое-что – в сторону клетки уже протянулась длинная, смазанная полоса крови, потемневшая на сухих, холодных деревянного настила. Кажется, кто-то даже пытался сопротивляться? «Ну, крылья, не подведите!». Раздавшийся грохот запоров заставил меня прервать свои приготовления. – «Йа гатова, Нагун!». – «Тянйи их, Гара! Lig! Lig en beweeg!» – проорал зебр, и накренившись, с противным скрипом, клетка сползла со своего насеста, закачавшись в тридцати метрах над чернильной гладью воды. Тихий шелест разматываемого троса был практически неслышен за визгами несмазанной лебедки и громкими, отчаянными криками, доносившимися из раскачивающейся клетки. Распахнув непослушные крылья, не выдавая себя ни единым движением воздуха, я спланировал на деревянную платформу. Тихо, словно кусок масла, скользящий по горячему ножу, я сделал два круга, и, подобравшись со спины к держащейся за рычаг зебре, бросился вниз. – «Вуевад!» – вскрикнула полосатая гадина, отлетая от крана и перекатываясь через край платформы. Копыта зебры отчаянно скользили по деревянному настилу, но я не стал останавливаться, что бы спихнуть ее туда, где, по-моему скромному мнению, ей было самое место. Морщась и постанывая от боли в отбитых о мускулистую спину ногах, я неуклюже поскакал к дико скрипящей лебедке, стараясь не обращать внимания на тянущиеся ко мне ноги из проплывающей мимо клети. Осмотр этого агрегата занял у меня не более пары минут. «Да уж, это явно не Draeger
111
и уж тем более, не Полинаркон» – иронично подумал я, дергая за один из нескольких рычагов, расположенных в основании здоровенной деревянной стрелы крана, на которой была подвешена клетка. Испустив злобный взвизг, лебедка затихла, прекратив насиловать мои уши какофонией терзаемого металла. Почувствовав рывок, пони вновь вскрикнули, а потом затихли, стараясь не раскачивать подозрительно скрипящую клетку. Из нее, на меня смотрело с испугом и затаенной надеждой множество глаз. Абсолютно черных, как у меня, глаз. Среди них я заметил и распластавшееся, тяжело дышащее тело синего пони с меткой в виде кандалов. Кажется, ему крепко досталось, судя по большим, рваным ранам на плечах и шее, которые изо всех сил прижимали какими-то грязными тряпками сидящие вокруг него пони. Видимо, офицер Ник Маккриди до конца старался выполнить свой долг. «Так вот что имел в виду Брайт, когда кричал что-то про мои глаза. Черный цвет – знак того, что в тело вселилась новая душа». – «Мисс! Мисс, я прошу вас – вытащите нас отсюда! Он сказал, что пришло время для… О мой бог, осторожнее, СЗАДИ!». – «Руз! Хэмеет!» – обрушившийся на мой затылок удар воткнул мою голову в доски деревянного настила. Кажется, моему носу снова досталось по первое число, но переживать из-за этого мне было некогда – сморгнув брызнувшие из глаз слезы, я увидел фигуру зебры, тянущуюся к рычагам крана. Расставив ноги, полосатая сволочь прижимала мою шею одной ногой, другой пытаясь схватиться за рычаг тормоза лебедки, все сильнее и сильнее наваливаясь на меня всем своим весом. Захрипев, я подобрался, и несколько раз, изо всех сил, лягнул полосатую тварь в опрометчиво выставленный живот, вызвав у наваливающейся на меня зебры болезненный вскрик. Содрогнувшись от боли, она выпустила из захвата мою шею – и из последних сил, задней ногой, дотянулась-таки до рычага, с облегченным вдохом вновь наваливаясь на мою шею. Меня омыло волной ужаса. Словно в страшном сне, когда события вокруг явно нереальны, я слышал визг разматывающейся лебедки и дикий вой ужаса, сопровождавший падение стальной клети. Удаляясь, он несколько раз прерывался стальным грохотом рикошетирующего от стен металла, закончившись громким, грохочущим всплеском. – «ААААааааа ТВАААААРЬ!». Словно озверевший вурдалак, я рвал зубами нос и губы кричащей от ужаса зебры, слишком поздно обнаружившей под собой не отчаянно брыкавшуюся кобылку, а что-то более страшное, древнее, озверевшее от отчаяния и вкуса чужой крови. Мотая головой и отбивая мешающие мне ноги, я вновь и вновь впивался в мягкое, рвущееся и упруго лопавшееся под моими зубами тело, брызгавшее в мой рот чем-то соленым, остановившись лишь вымазавшись по самые уши в заливавшей меня крови. Судорожно вздохнув, я сбросил с себя истошно орущую и прижимающую к окровавленной морде копыта зебру, и вновь поднялся на трясущиеся, как после попойки у Эпплджек, ноги. «Это что, я ее так?» – с каким-то тоскливым недоумением подумал я, на секунду задерживая взгляд на зияющих, вывернутых краях многочисленных ран на морде полосатой твари, свисающих с нее, словно куски тонко нарезанного мяса[112] – «Не может быть!». Промелькнувшая мысль испарилась, стоило моему взгляду упасть на трос. Уходя в глубину колодца, он подрагивал и танцевал, словно упавшая в воду клетка еще продолжала двигаться из стороны в сторону, а это значило только одно – кто-то еще боролся за свою жизнь. Распахнув крылья, я резким скачком, удивившим меня самого, выпрыгнул за край платформы. Куда девалась моя старческая осторожность, заставлявшая стартовать с разбегу и только с земли? Сухой, короткий перестук копыт по деревянному настилу, прыжок – и вниз, вниз, скорее, добраться до оставшихся в живых! Клетка не успела погрузиться глубоко. Уходящий в темную воду трос танцевал и дергался, когда пони, запертые внутри, изо всех сил пытались открыть свою железную, лежащую на боку, могилу. Страшнее всего было то, что дно колодца было очень мелким, и находящаяся на его дне темная, маслянистая жидкость не могла закрыть обращенный вверх бок лежащей клетки всего на несколько сантиметров, и я слышал доносящиеся из гулкой глубины колодца булькающие, задыхающиеся хрипы и крики, когда кому-то из пони удавалось на секунду выставить свою морду над поверхностью воды, что бы спустя мгновение вновь быть утянутым в глубину клубком из тонущих тел. «Отрешиться. Отрешиться от всего. У тебя еще есть минута, может быть две. Булькают – значит, живы» – повторял я про себя присказку, сочиненную еще в первые дни работы, и позволявшую все эти годы банально не сойти с ума, каждую смену встречаясь со ставшими привычными ужасами работы – «Нужно освободить их, но как?». Сделав круг, я опустился на ржавые, железные прутья клети. К сожалению, они были слишком прочны для моих истощенных сил, а наполненная паникующими, бьющимися телами клетка была слишком тяжела для того, что бы я смог ее перевернуть. Не помогли ни раскачивание, ни заполошное биение крыльев – все больше и больше пони прекращало свое сопротивление, опускаясь на дно и заваливая своими телами выход из железного гроба, навалившимся своим боком на единственный выход. Оставалось только одно. Ощущение было такое, словно я медленно переламываю себе кости. Намотанный на передние ноги стальной трос, скрученный из какого-то грубого, ломкого металла, жадно впился в мою шкурку, сотнями острых заусенцев раздирая мою плоть. Заваленная на бок клеть подалась медленно и неуверенно, с трудом переворачиваясь на дно и неохотно вылезая из черной, маслянистой воды. Вверх-вниз, вверх-вниз – это напоминало перетягивание каната, на другом конце которого находилось огромное, пружинистое нечто, сотнями гибких щупалец державшееся за каждый прут на решетке и не желавшее отпускать свою добычу. Вдох-выдох, вдох-выдох. Ослабшие крылья уже не справлялись с чудовищной нагрузкой, и каждый взмах, каждый мой вздох давались мне все труднее – и каждый раз, поднимали меня чуть-чуть ниже, чем предыдущий. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох… Почему так темнеет в глазах? «Давай же, тварь! Они же там умирают!». Грохот. Грохот и рев, оглушивший меня самого. Подушка огненного ветра опалила мой круп, словно ядро в стволе пушки, швыряя меня наверх. Я дико заорал, чувствуя, как зажужжавший, заскользивший по моим ногам трос буквально перепиливал мне правую ногу, но клетка пошла, пошла – я чувствовал, как что-то тяжелое раскачивается далеко внизу, в устье проклятого колодца. Шипя, бурлящая ловушка отступала под напором ветра и огня, возносящих нас все выше по древнему стволу. Задыхаясь и плача, я делал судорожные взмахи крыльями, поднимая качавшуюся, скрежещущую клеть вверх – к воздуху и свободе. Все закончилось довольно быстро – еще секунду назад я судорожно боролся с кружащим меня раскаленным ветром – а уже через секунду, кто-то резко спланировал мимо меня, подхватывая за угол раскачивающуюся и стукающую о стены колодца клетку. С трудом скосив глаза, я рассмотрел судорожно машущие крылья летучей мыши и серую шерсть – ночной страж клещом впился в угол клети, не давая ей кружиться и лупить по стенам, словно извращенному подобию маятника, и потянул куда-то наверх и вбок – навстречу спускавшимся к нам серым теням. С их помощью, на последнем издыхании, я и одолел оставшиеся метры воздуха. Задыхаясь, я сделал последний судорожный рывок, вытягивая клетку на деревянную платформу – и без сил рухнул на находящийся на противоположной стене балкон, ярко освещенный желтоватым мерцанием магических ламп. Прямо в копыта какому-то пони. – «Скраппи! Скраппи, это ты!» – кричал налетевший на меня черный пегас, сжимая и тиская меня в своих объятьях. Распластав по всему балкону онемевшие крылья, я с трудом приоткрыл глаза, сквозь дымку застарелой крови в носу ощущая такой знакомый, слабый аромат старого табака, исходивший от моего друга. Покачивая меня в своих объятьях, пегас говорил и говорил, обвиняя, ругая и поминутно целуя меня то в щеки, то в нос, то в растрепавшуюся макушку. Я лишь тихо вздрагивал, чувствуя его прикосновения к своему телу, уже отвыкнув от того, что они могут нести не только боль и страдания от тюремных палачей и молча жалел и ненавидел себя. Ненавидел за все, чего не сумел совершить. Мне не было нужды оборачиваться на клетку – царившая в колодце тишина прерывалась лишь отрывистыми командами ночных стражей, выпрыгивавших из расположенного где-то над нами прохода, через который я попал в это место. Почему-то никто из них не пытался воспользоваться широким зевом колодца, ярким глазом освещавшим возню, царившую в глубине древних стен, предпочитая пользоваться этим узким лазом или широкими, приплюснутыми воротами за спиной моего друга, открывавшимися в хорошо освещенный коридор, изогнутой кишкой поднимавшийся куда-то наверх. «Уже потребовали носилки… Много носилок» – думал я, медленно бредя по утоптанному полу, прислонившись к теплому боку уводящего меня прочь друга. Тянущийся за мной моток стальной веревки волочился вслед, как кандалы – подлетевший к нам страж с яркими, черно-желтыми шашечками на броне, лишь покачал головой, глядя на мою изуродованную ногу, в которую, словно вплавленный, все еще впивался стальной трос, и лишь велел укоротить тянувшийся за мной отрезок. От предложенных носилок я отказался, так глянув на старавшуюся уложить меня на них кобылку-гвардейца, что еще долго за моей спиной раздавался приглушенный, сочувствующий шепоток. «Рехнулась, бедняга, не иначе. Еще бы – вон что тут творилось». Не спеша, мы поднимались все выше и выше. Мимо нас то и дело скакали ночные стражи и гвардейцы, что-то несущие, кого-то тащащие, что-то ломающие… Гвардейцев было очень мало, и золото их лат почему-то совсем не соответствовало ошарашенному и иногда – даже растерянному выражению на их мордах. Выстраиваясь вдоль стен, по уже заведенной издревле привычке, они принимали суровый и сосредоточенный вид, но лишь до тех пор, пока наткнувшийся на них очередной страж, спешащий куда-то по своим, очень срочным делам, не рявкал что-то невразумительное на «втором командном». И они терялись, бросаясь исполнять порученное им задание, с растерянными мордами, потерявшиеся в командной цепи, столь резко и бурно перевернутой с ног на голову. – «Погоди, это совсем не тот проход» – остановил меня Графит, внимательно оглядывая один из боковых проходов, в который мы свернули, что бы не мешать транспортировке «груза 200»[113] – «Кажется, мы сбились с пути, и если продолжим идти вперед – то спустимся на самый низ этого колодца». Едва увидев вереницу из поднимающихся пони с бегущими рядом гвардейцами, тащащих на себе множество носилок, я опустил голову и подался к стене. Увидев мою реакцию, Графит мгновенно увел меня в какой-то боковой, неосвещенный проход, медленно ведя по покрытому инеем коридору. Пройдя несколько поворотов по ведущему вниз проходу, мы, наконец, остановились возле большой каменной арки, перегораживающей проход. – «Да. Колодца Звезд, в котором когда-то сияли тысячи тысяч душ. Их изгоняли из тел, когда они становились более не нужны» – безучастно откликнулся я, повторяя слова, слышанные этой ночью. Мне не хотелось ничего говорить, но просто молчать – значило обидеть своего друга, примчавшегося к тебе на помощь. «При подведении итогов жизни – не самый хороший путь». – «Хо-орошо, как скажешь» – чересчур покладисто согласился черный пегас, заботливо поглядывая на меня своими желтыми глазами – «Давай просто постоим здесь, пока ты отдышишься, придешь в себя – а потом продолжим подъем. Как раз суматоха и спадет». – «Конечно. Спасибо тебе» – я ласково провел носом по его плечу, чуть сморщившись от резкой вспышки боли в столь часто страдавшей части тела и, словно от усталости, оперся боком об одну из ее опор, разглядывая вычурный орнамент камней. Как я и предполагал, глупо было бы ставить столь сложный архитектурный элемент в пустом техническом проходе. А вот если снабдить его тяжелой, железной решеткой, как вот этот вот экземпляр – то выйдет очень неплохой элемент сдерживания выходящих из колодца… Или рвущихся к нему. «Как удобно, тут даже рычаг имеется… Графит отвлекся – сейчас, или никогда!». – «Скраппи, что ты делаешь?» – напряженным, как натянутая струна, голосом, спросил меня Графит, резко обернувшись на грохот обрушившихся с потолка стальных полос и с беспокойством глядя, как я, дрожавшими копытами, заклиниваю механизм решетки, блокируя первым попавшимся камешком щель для рычага – «Пожалуйста, открой эту решетку и отойди от рычага». – «Прости меня, но осталось еще одно, недоделанное дело» – проговорил я, рассматривая застрявший под решеткой моток стального троса, все еще волочившегося за мной. «Как же его вытащить оттуда? Хотя теперь уже – не все ли равно?» – «Что еще за дело? Открой, и мы вместе сделаем все, что нужно вместе, обещаю тебе». – «С этим я должна справиться сама» – дрожа, я оглянулся на изгибающийся коридор, чревом голодной змеи тянущийся вниз, к основанию колодца – «В этом замке больше не осталось духов… За исключением одного». – «Эй, Скрапс, не говори так!» – беспокойство пегаса переросло в настоящую панику, когда мое копыто указало на мой круп – «Причем тут ты?». – «Я не смогла сделать то, что должна была. Я не спасатель, не пожарный – а просто… Просто…» – всхлипнул я, позволяя на мгновение чувству жалости к самому себе наполнить себя до краев – «И я полезла туда, куда не стоило лезть. Стала играть в шпиона, в джеймсбонда, мать его – и вот результат». – «Ты спасала множество жизней!». – «Но я никого из них не спасла». Вскрикнув, я рванулся, резко дернув всем телом, и влипший в мое тело канат с глухим чмоканьем оторвался от моей ноги, орошая пол коридора каплями темной, густой крови. Было больно, но я знал, что сильного кровотечения не будет – пережатые сосуды еще не скоро растворят образовавшиеся от их сдавления тромбы, и у меня есть еще немного времени до того, как уродливые рваные раны на моих ногах начнут опасно кровоточить. «Много мне и не надо». – «Скрапс, подожди! Не уходи, Скраппи!» – быстро просунув сквозь прутья решетки ноги, Графит умудрился схватить меня, притягивая к железным прутьям и покрывая мою мордочку неуклюжими поцелуями, пару раз попадая в разбитые губы. «Это кровь, или уже гной? Неужели уже пришло время?!» – с испугом подумал я, чувствуя, как что-то влажное стекает по уголку рта. Вздохнув от ужаса, я попытался отстраниться, но настойчивый, испуганный пегас вновь притянул меня к себе, обнимая через позеленевшую от времени решетку. Его морда была испачкана в крови – откуда она на нем? – «О богини, Скраппи, не уходи! Я люблю, люблю тебя, родная! Люблю так сильно, что просто не смогу без тебя! Прошу, поверь мне! Не уходи!». – «Ты… Ты же знаешь, кто я» – вырвался у меня судорожный полувздох-полувсхлип. Грудь сдавило, словно кто-то тяжелый положил на нее свою исполинскую, когтистую лапу – «А она… Она тоже любит тебя, Графит! Поверь мне, я чувствую это». – «Я верю, верю тебе!» – лихорадочно проговорил он, несмотря на все сопротивление, вновь прижимаясь к моим губам – «Но мне не нужна она – мне нужна ты! Ради тебя я перерыл весь Кантерлот и половину этой страны! Открой решетку, прошу!». – «Обещай мне, если… Если она выживет, то позаботься о ней, прошу тебя. Она любит тебя, любит, Графит!» – прохрипел я, чувствуя, как на глаза наворачиваются злые слезы – «Она любит тебя – и раскаивается». – «Умоляю, не делай этого!». Дернувшись, резким толчком я высвободился из скользких от крови объятий пегаса и, спотыкаясь, побрел по узкому винтовому коридору, чувствуя, как крики бесновавшегося за решеткой друга рвут на части мое сердце. – «СКРАААААААПС!» – донесся до меня дикий рев Графита, с грохотом и звоном выламывающего тяжелую решетку. Кажется, он лупил в нее уже всеми четырьмя ногами, или кто-то присоединился к нему? Напрасно – это было крепкое, старое железо. И я ненавижу долгие прощания. «Прости, мой дорогой друг… Я не смогу переплыть это море[114]». *** Путь вниз занял довольно много времени. С моей стороны было довольно самонадеянно так издеваться над этим ослабевшим, измученным тельцем, и последние шаги к колодцу я проделал едва ли не ползком, останавливаясь после каждого шага и пережидая вспышки мучительной боли, опалявшие изуродованную ногу. Конечно же, она была тут. Кому же еще, как не Принцессе Ночи, присутствовать при отходе в иной мир своего последнего творения – и живого воплощения своей последней ошибки? Расположившись на каменном обломке, фигура аликорна застыла в неподвижности на другой стороне огромного бассейна, наполненного черной, неподвижной водой. Темнота, царившая вокруг, заставила меня поднять голову, ища глазами круглый диск жерла колодца – но тщетно. Вокруг разливалась тьма, и лишь светящиеся пучки каких-то странных растений, медленно колышущих в непроглядном мраке светящимися ветвями, разгоняли тьму, выхватывая из нее лишь необозримую темную гладь – и молчаливую, царственную фигуру. Поколебавшись, я вздохнул, и опустив голову, двинулся вперед, входя в темную воду. «Ненавижу долгие прощания». Вода была неощутима, словно парное молоко[115], и столь же густа. Продвигаясь вперед, я, словно настоящий дух, не породил даже самой маленькой волны на ровном зеркале бассейна, погружаясь все глубже и глубже. – «Прости меня, малышка» – прошептал я, увидев свое отражение в дошедшей до груди воде – «Прости если сможешь, что так неосторожно обошелся с твоим телом. Прости – и прощай. Позаботься о Графите, ведь парень в тебе души не чает. Не обижай его – и вспоминай меня хотя бы иногда, когда вновь захочешь сделать подобную ошибку». Подняв глаза, я увидел стоявшую надо мной Луну. Принцесса стояла на неподвижной поверхности воды, словно грозная, царственная статуя, и лишь ее развевающаяся грива, теряющаяся в окружающей нас тьме, говорила о том, что передо мной живое существо. Одна из двух богинь. Я поднял глаза в немом вопросе, встречаясь взглядом с глазами принцессы – и тотчас же опустил их. Тяжесть провала давила на меня многотонной плитой, и я уже не смел поднять взгляд на того, кого так бездарно подвел, расплачиваясь за свою ошибку жизнями безвинных людей и пони. – «Простите. Простите меня… За все» – прошептал я – и рванувшись, ударился грудью о воду, ныряя в темную глубину. *** «Падение в колодец? Исчезающий свет? Какая банальщина для такого зловредного духа!» – именно так и никак иначе должны были думать принцессы, планируя мой уход. Наверное, так чувствовали себя овощи, варясь в кипящем бульоне. Забурлившая вокруг меня вода рванула мои уши грозным рыком миллионов лопающихся вокруг меня пузырей. Хлесткий удар раскаленного жгута кипятка выбросил меня на поверхность, где меня уже ждала ледяная волна, с головой накрывшая мое вопящее от страха тельце и потащившее ее в темную, ждущую меня глубину. «Скажи, Физзи, а бездна – она существует?». «Это не бездна, а стиральная машина какая-то!» – в отчаянии подумал я, чувствуя, как тянущая меня вниз волна холодной воды наконец встретилась в раскаленным течением, словно зверь, бросающимся на мою тушку в стремлении выкинуть ее прочь из воды. Смешавшись, они закружили, завертели меня в безумном водовороте пузырей, пока наконец, наигравшись, не отшвырнули прочь, словно выброшенную на берег щепку. Немного придя в себя, я открыл глаза. Мой взгляд упирался в темный, растрескавшийся камень, покрытый коркой острого, обломанного льда, на котором лежала моя голова. Лениво плещущаяся вода была тепла, как в ванной, и я с трудом подавил желание забраться в нее поглубже, чувствуя, как по моей спине начинает гулять холодный, прямо-таки ледяной ветер. Раздавшийся сверху шум заставил меня поднять глаза, а затем и вовсе перевернуться на спину, в испуге поджимая к животу все четыре ноги и два крыла – сверху, не мигая, на меня смотрели две пары огромных глаз, сиявших на фоне развивающихся магическим ветром грив. Скосив глаза, я обнаружил, что по-прежнему являюсь счастливым обладателем четырех копыт и пары огромных крыльев, широко распластавшихся на покрытом камнем бортике бассейна. Где-то высоко над нами, в лучах ползущего по небу солнца, кружили пегасы, чьи трубные крики и команды эхом отдавались по всей громаде колодезной трубы. Снижаясь, они что-то взволнованно кричали, но я смотрел только в огромные, как небо, глаза повелительницы света. – «П-простите меня…» – вновь пролепетал я, чувствуя себя полным идиотом из анекдота, пытавшимся повеситься на похоронах – «Н-не получилось… Я сожалею…». Внезапно, ночная принцесса широко улыбнулась, и я увидел, как из ее взгляда исчезают всегдашние жесткость и холод. Покачав головой, она весело хмыкнула чему-то, и перевела взгляд на своих снижающихся воинов, царственно помавая[116] копытом. «Что я такого смешного сказал-то?». – «Что же, сестра – ты была права, и теперь мы можем сказать ей это открыто» – лавандовые глаза Селестии смотрели на меня весело и спокойно, и впервые со дня нашего знакомства, солнечная принцесса улыбнулась мне по-настоящему тепло и ласково, словно и вправду одной из своих подданных – «Ну, с днем рождения тебя, Скраппи Раг!». *** «а-а-а-АППИ! СКРАППИ, ты слышишь меня? Ответь что-нибудь!». Мир вокруг меня включился резко, как выставленный на таймер телевизор, на полную громкость врубивший трансляцию рок-концерта с переполненного стадиона. – «Аааааааааааа! Что, ЧТО случилось?!». – «Все в порядке. С днем рождения, милая». Высунув нос из-под груды солдатских плащей, я сердито и недоверчиво уставился на глупо ухмыляющегося Графита, спросоня пытаясь сообразить, была ли это такая милая поньская шутка, которую я, простой дух, ни в жизни не пойму, или просто выкинуть поехавшего крышей от треволнений дружка к чертовой матери из нашей воздушной коляски. Выбираться на холод было лень, и я вновь закутался в груду теплой материи, выставив наружу один нос и продолжая сверлить шутника сердитым взглядом единственного глаза. Воздушная коляска, в которую меня едва ли не насильно затолкали веселящиеся стражи, мягко плыла над заснеженными лесами, ведомая парой крепких и опытных стражей, и я невольно покосился вниз, словно пытаясь разглядеть между мохнатых веток следы прошедшего там когда-то аляповатого циркового фургона. Несмотря на приветливый вид, принцессы явно не собирались ничего объяснять мелкой пегаске, растерянно хлопающей глазами на берегу черного бассейна. Спустившиеся на дно колодца пегасы разлетелись как голуби, когда на бортик пруда, словно метеорит, с глухим стуком грохнулся Графит, черной молнией пропахавший весь путь до моей тушки на своем крупе, где и заключил меня в свои железные объятья, как маньяк, впившись в мои губы. Я болтался в его захвате, словно тряпичная кукла, и даже при виде подошедших принцесс черный пегас быстро спрятал от них наши морды, встав на задние ноги и отвернувшись в сторону, чем вызвал хохот собравшихся вокруг вояк. – «Ну все, прощай, малышка Скраппи!», «Да, теперь все – никому не отдаст!», «Точно, гляньте, как вцепился, маньяк!», «Ух-х, чувствую, скоро гульнем!», «Да погоди ты, давай хоть узнаем, что хоть произошло?» – неслось со всех сторон. Я робко царапал краешком копыта грудь черного пегаса, мягко и ненавязчиво пытаясь намекнуть, что мне, хотя бы иногда, нужно делать вдох, и когда опомнившийся Графит оторвался от моей мордочки, я мог лишь заливисто кашлять, судорожно проталкивая воздух в легкие помятыми ребрами, под одобрительные крики собравшейся вокруг толпы радостно гомонящих пони. – «Ну-ну, не сердись. Мне показалось, что я сплю и ты сейчас вновь исчезнешь, поэтому я просто хотел еще раз услышать твой голос». «Интересно, влюбленность нас всех делает такими глупцами, или это видно только со стороны» – подумал я, продолжая злиться из-за столь резкого пробуждения. Но долго дуться на черного пегаса у меня не получилось – стоило лишь мохнатому, холодному с мороза телу забраться ко мне под плащи, как по моей тушке снова пробежала сладкая волна сумасшедших мурашек, начисто смывая усталость и злость. – «Ладно, оставайся, охальник. Но смотри у меня!». – «Ага!» – покладисто согласился черный мерзавец, ничтоже сумняшеся[117] обнимая меня и прижимая к себе – «Все, как скажешь». – «Осторожно, я опять испачкаю тебя в крови» – пробормотал я, опуская голову, но даже не пытаясь отодвинуться от друга – «Прости, что не сказала тебе раньше, но…». – «Не страшно. Как твой глаз?». Бинтовали меня знатно. Порхавшие туда и сюда санитарные инструктора[118], видимо, совсем опечаленные отсутствием боевых и небоевых потерь, оторвались на мне по полной, всего за полчаса превратив меня в маленькую растрепавшуюся мумию. Конечно, они были не так уж и не правы, когда дружно охали и вздыхали над моей правой ногой, изуродованной почти перепилившим мою плоть тросом, но зачем, скажите мне принцессы, нужно было залеплять пластырной повязкой подбитый Брайтом левый глаз? Ссадины, синяки, порезы и пролежни под крыльями вообще, по-моему скромному мнению, не требовали тугих повязок, но разве кого-то интересовало мнение маленькой кобылки, уже ставшей, по мнению стражей, неофициальным прибавлением к десятку Графита? – «Нормально. Они запретили снимать повязку, запугав меня страшными расходами на медицину в случае нарушения их предписаний[119], а поскольку я почти месяц отсутствовала на работе… – «Я уверен, принцессы по достоинству оценят твою храбрость» – на полном серьезе заявил этот дятел, вновь удостоившись от меня сердитого взгляда – «И награда не заставит себя ждать». – «Награда?» – мгновенно ощерился я, злобно сверкая глазом на спокойно глядящего на меня друга – «Я что, по-твоему, делала это ради денег, да?». – «Конечно же нет! Но ведь не каждый день кто-то спасает пони от такой страшной судьбы, как та, что нам описала Госпожа». – «Спасает?» – я буквально взвился от злости и стыда, заподозрив в этом довольно злую насмешку – «И кого это я там спасла, позволь тебя спросить, а? Все, что я смогла сделать, лишь привело к гибели этих несчастных, сдохнувших в этой сраной клетке по моей вине!». – «Скраппи, опомнись! Какие «сдохшие»?» – нахмурившись, проговорил Графит, притягивая меня к себе – «Во время взятия развалин замка не пострадало ни одного пони! Ты что-то путаешь, Скрапс». – «Путаю? Да я сама видела тела! Помнишь эту клетку?». – «Ту, которую ты вытащила из воды?». – «Именно, милый, ИМЕННО!» – я уже говорил, что кое-кто реально тупеет при взгляде на меня? Если что – надо будет попросить шубу, авось да прокатит. – «И ты видела в ней тела?» – наконец заметив, каким взглядом я ласкаю его непонимающую морду, пегас заторопился – «Так ведь с нами были врачи! Лучшие единороги, которых мы смогли собрать в Кантерлоте и по пути в Лягушачью Трясину летели на этих повозках, и сейчас они переносят всех пострадавших от экспериментов этого сумасшедшего в понивильский госпиталь. Их жизненные функции были замедлены, или как-то так... Я же не врач, Скраппи». Остолбенев, я забыл, как дышать, чувствуя, как во мне растет робкий, боящийся показаться, лучик надежды. – «Так они все…». – «Никто не умер, глупая! Они все живы, Скрапс, живы! Ты вытащила их – всех до одного!». Наверное, везущие нас пегасы были очень дисциплинированными, и всего однажды, в недоумении, оглянулись назад, на мелкую, побитую жизнью кобылку, облегченно ревущую на груди растерянно улыбающегося пегаса. Глава 20 Меня зовут... Полет, продолжавшийся до самого вечера, был прерван довольно оригинальным образом. – «Так, дружище, поездка закончена» – проворчал Медоу, словно медведь, опускаясь в просевшую под его весом повозку – «Пост сдал, пост принял. Тебя ждут». – «Но Медоу…». – «Никаких «но», гастат! Или мне напомнить тебе о твоих обязанностях?» – как-то очень хмуро рыкнул на него медвежистый пегас – «Начальство ждет тебя с отчетом, олух. И если Госпожа, которую ты так бездарно подвел, в своей доброте, тебя и простит, то я-то точно тебя не помилую. Крылья в ноги и полетел, страж!». Бросив на меня растерянный взгляд, Графит не посмел ослушаться и ткнув на прощание меня носом, взлетел с коляски. – «Ты отослал его – зачем?» – спросил я, вместе с Медоу, провожая взглядом удалявшуюся фигурку пегаса, судорожно рванувшую в сторону дворца, хотя повозка сворачивала в другую сторону, на вершину одного из холмов, где, трепыхаясь на ветру, реяли уже виденные мной черно-желтые, установленные на огромных шатрах, стяги, между которых гордо реяли красные флажки с изображениями белых сердец. – «Пусть немного прочистит голову, влюбленный прЫнц» – неодобрительно фыркнул Медоу – «Потребовать своего назначения в состав отряда, отправляющегося на ответственное задание, что бы в самый неподходящий момент покинуть свой пост – это каким же редискоголовым нуж