Ловец тумана - Игнатьев Сергей. Страница 15

Комары, едва солнце ушло, полновластными хозяевами вступили в свои владения.

Северин сидел на берегу, глядя, как медленно несет свои воды Мошкарица, слушал, как Гирбилин и Найрис вспоминают минувшие дни и великие битвы, толкуют о последних хмарьевских новостях и слухах.

С реки тянуло сыростью и тиной.

Северину на руку уселся очередной комар-кровосос. Какой-то особенно крупный экземпляр. Даже вонючая мазь его не отпугнула.

Северин с силой шлепнул себя по руке. Посмотрел в сторону тающего заката. Там, над верхушками хвойного леса, уродливым грибом выступала Тенабирова Башня.

Это было архаическое сооружение, живая память о смутной и кровавой эпохе, когда Магия только утверждалась в этом мире. Память о тех хаосе и розни, что, по словам Гирбилина, царили в те годы. В те годы его самого не было еще и в проекте, хотя, как знал теперь Северин, возраст его провожатого и наставника, по человеческим, по «земным» меркам, был куда больше, чем просто «почтенный».

Закат окрасил алой краской замшелые камни Башни. Ничего особенно жуткого, если присмотреться, в ней не было. Замшелые руины посреди леса.

Северин посмотрел на своих спутников.

Мужчины, что называется, видавшие виды, опытные, плоть от плоти этого чужого и страшного мира, они прекратили свои серьезные разговоры и занялись, наконец, рыбалкой. Сыпали прикормку. Забрасывали сеть. Споря друг с другом за первенство над добычей, тягали из реки прищелкивающих клешнями лофкритов. Разновидность местной фауны, нечто среднее между крабом и омаром. Четырехглазое страшилище, облаченное в винно-красный панцирь. Один из побочных результатов все того же Магического Пришествия.

«Как они живут здесь? – подумал Северин. – Как вообще к этому можно привыкнуть?!»

Вот, к примеру, этот Найрис. Промышляет рыбалкой. С утра до вечера. Пропахшая потом рубаха, ноющая спина, дождь или жара, осенняя слякоть или зимнее ненастье. Все те же – сосны, Башня, река. Злобные лофкриты, которые так и норовят отхватить клешней полпальца. Пригоршня серебряных монеток в благодарность за труды.

Есть, как Северин успел узнать, и другие возможности устроить карьеру в Хмарьевске.

К примеру: знаком вопроса скрученная спина, набитая пылью глотка, въевшаяся в щеки сажа рудников. И все те опасности, что, по словам Гирбилина, таят в себе подземелья, – безымянные твари, приходящие с нижних уровней, ядовитые подземные грибы, которыми поколения горняков травятся от года к году, призраки погибших рудокопов, постоянное ощущение, что одного-двух ударов кирки хватит, чтоб пробить брешь в самую Преисподнюю.

И сразу вспомнились те шахтеры, которых Северину уже посчастливилось увидеть в Хмарьевске: вампирически-бледные лица, бескровные губы, серые скулы, многочисленные морщины, тусклые глаза. Чудом избежавшие завалов, потерявшие при подземных взрывах тройку-другую пальцев как минимум. Счастливчики с мертвыми глазами.

Гирбилин с Найрисом тем временем вытянули какого-то небывало крупного, прямо гигантского лофкрита. Как мальчишки, спорили, чья это заслуга.

«Может, на этом они успокоятся? – подумал Северин. – Может, теперь уже мы пойдем в рыбацкую хижину, что прилепилась на откосе? К пламени очага, в тепло и свет, подальше от всей этой комариной вакханалии и болотной сырости?»

Гирбилин с Найрисом, устав спорить, ударили по рукам. Найрис сказал что-то, на что его приятель ответил громким хохотом.

Северин даже представить себе не мог, что его проводник умеет смеяться.

Найрис скрылся в камышах. А Гирбилин помахал рукой, мол «присоединяйся».

Северин вынул изо рта травинку, поднялся. Идти ему никуда не хотелось. Хотелось побыть наедине с самим собой. Разобраться во всем.

Но что еще оставалось? Помалкивать да слушать. Осваиваться. И к чему бы все это ни привело… Жанна… она того стоит, ведь верно?

6

Сумерки сгущались.

В этом мире, на Альтерре, от сумерек не ждут ничего, кроме беды.

Если не повезло завербоваться на рудники – всегда есть шанс попытать счастья в вольных командах дровосеков. В трактирах Хмарьевска Северин уже успел наслушаться их рассказов. Случается, что по доброте своей Мать-Хмарь выведет к тебе хилого гоблина, одетого в драные лохмотья, в поисках пары-другой серебряных монет. Покажи такому засапожный нож, дай полной луне блеснуть на лезвии – уберется сам. Струсит. Пропадет среди папоротников.

Хуже, если замерцает в ночи пара алых огоньков. Потянет тухлятиной. Пиши пропало! Орочьи «Охотники-за-черепами».

Или того хуже – огры-людоеды.

Или горные тролли – опаснейшие твари. Крупные кланы и аристократические фамилии вербуют их в свои маленькие победоносные армии, нанимают телохранителями, выставляют бойцами на подпольных боях без правил.

От таких ножичком не отмахнешься. Одно неловкое движение – и быть при проселочной дороге новой насыпи. Без надгробия, без имени. Воткнутая в землю палка с парой выцарапанных рун-знаков. Здесь лежит безыменный неудачник. Это если найдут от тебя – хоть пожеванную сумку, хоть тот самый ножичек, свернутый спиралью.

В худшем случае – станешь ужином для жителей подхмарьевских лесов. И никто по тебе не поплачет. Разве что пара приятелей пропустит по кружке зеленого или по чарке горькой в трактире – за упокой. Да и забудут.

Если в лесу заблудился, поучал Гирбилин, особенно по вечеру – не спиши кричать «ау». Больше беды навлечешь, чем пользы. Прислушайся. Затихни. Дай лесу говорить самому. Не перебивай.

Бывает, Лес-отец выведет на стук топоров. На припозднившихся бравых дровосеков. На палаточный лагерь посреди просеки, от которого так уютно веет дымом и горячей похлебкой. Считай, свезло.

Бывает и иначе.

Бывает – остаешься один на один. Посреди леса. Против тебя гоблинский шаман. Ему не к спеху отведать твоей плоти и прибрать с твоего остывающего тела худой кошель. Ему хочется поразвлечься. Затянуть тебя в свою игру, заворожить, напугать до полусмерти, свести с ума. И лишь после этого прикончить и сожрать.

Искал приключений – получишь их в избытке.

Не Терра, но Альтерра, извечная НЕ-Родина, земля, взращивающая поколения сирот. Здесь в самом воздухе разливался привкус скорой гибели, привкус тревоги.

И в то же время – как замирает сердце, когда бредешь вот так в сумерках, по пустому берегу, под шорох камышей и осота. А там, над верхушками леса, виднеется Башня, в закатном свете – будто красочный коралл с морского дна.

Там, если верить случайным фразам, что бросал Гирбилин в разговоре, – якобы где-то там логово легендарных Мглистых Акробатов. Воинов, что воспевают без устали ярмарочные скоморохи и нищенствующие музыканты. Сказочных защитников хмарьевской земли, о которых драматурги слагают пьесы и которых выписывают тонкой кистью мастера миниатюры.

Боевое крыло культа Тенабира, залог безопасности тех кланов, гильдий и родов, что находятся под его покровительством. Там, в Башне, они и гнездятся. Вместе со жрецами в темных плащах и магами, что в заклинаниях своих взывают по старинке к Тьме. Худые, как скелеты. Молчаливые. Не ведающие света дневного, как и любого света. Тело свое испытывающие веригами и истязанием плетью, приносящие кровавые жертвы Тенабиру… Точь-в-точь, как иные приносят Лаахору или Вильвике, Йогдуму или Гуафиссу. Путаются Тень и Свет, различаются цвета и руны, но как похожи строки песнопений, ноты заунывных священных гимнов; да и методы – всегда одни.

И каждый новый день – требует от своих адептов новой крови, новой дани. Каждый день льется густой красный яд на алтари духов, изваяны ли они из черного гранита или из розового мрамора.

Смеется, заходится безумным смехом Верховный Жрец. Смех его пляшет под древними сводами – мечется в катакомбах Лаахора, перестроенных из древних рудников, или гремит под изукрашенными чужими звездами и расписанными именами чужих звезд высокими сводами Йогдума. Смеются над глупыми смертными, назначенными в жертву, Верховные Жрецы, смеются все пятеро – давным-давно утратившие свои лица, укрывшие их под масками – хор из пяти безумных голосов, пятикратно умноженный дикий смех…