Искусница - Хаецкая Елена Владимировна. Страница 11

Когда Моран вернулся, он сказал:

— Знаешь что? Имя «Диана» тебе явно не подходит. Я буду называть тебя Деянирой.

— Почему? — удивилась девушка.

— Во-первых, потому что для тебя начинается новая жизнь, — объяснил Моран. — А новую жизнь принято отмечать новым именем. Более осмысленным, нежели то, которым по неразумию наградили тебя родители. А Деянира, подобно тебе, была чрезвычайно ядовитой особой. Ты знаешь, что от ее плевка в пустыне издох василиск?

— По-моему, — сказала Диана, — опасной для жизни была не сама Деянира, а плащ, пропитанный ядом.

— Это только по-твоему, — фыркнул Моран. — Я уже устал от твоих возражений. Почему я все время должен что-то тебе объяснять и доказывать? У меня никогда в жизни не было таких утомительных друзей. Я буду называть тебя Деянирой, потому что ты ядовитая. Точка.

— Запятая, — тотчас отозвалась Диана. — До точки мы еще не добрались. Что это за история с василиском?

— Что тебе в ней не нравится?

— В греческой мифологии ничего не говорится о том, что Деянира убила василиска.

— Да просто эта ваша мифология заканчивается на смерти Геракла. А василиска Деянира извела потом, когда с Гераклом покончила. В манере людей все заканчивать смертью главного персонажа заключается очень большая ошибка. Потому что смертью ничто не заканчивается, даже мифология. И об этом следовало бы помнить… К тому же общей ядовитостью твое сходство с Деянирой не исчерпывается, — прибавил Моран. — Ведь ты будешь заниматься изготовлением покрывала.

— Гобелена, — поправила Диана. — Только это не гобелен, а просто вышивка.

— Не имеет значения. Нечто декоративно-тряпичное. Не притворяйся, будто не понимаешь общего смысла.

— Деянира не ткала никакого покрывала, — сказала Диана. — Она лишь пропитала его ядом. Уже готовое.

— Прелестно! — скривился Моран. — А кто же тогда ткал?

— Пенелопа.

Моран посмотрел на нее так, что она почувствовала себя исключительной дурочкой.

— И что, — медленно проговорил Джурич Моран, — ты предпочла бы называться Пенелопой?

Диана пожала плечами. Она находила разговор абсолютно бессмысленным и уже начинала скучать.

— В имени «Пенелопа» есть что-то от «лопать» и вообще от еды, — сказал Моран. — Тебе это не подходит. При взгляде на тебя о еде думаешь в последнюю очередь. «Деянира» для таких, как ты, — в самый раз. И больше не возражай мне.

Исчезновение Джурича Морана прошло для Истинного Мира почти незамеченным. Вселенная, породившая Морана, отнюдь не рухнула после его ухода. Нельзя, впрочем, утверждать и обратного: изгнание тролля из Мастеров, лучшего и наиболее склочного, вовсе не привело к мгновенному расцвету искусств, ремесел, науки и торговли, не говоря уж об улучшении геополитической ситуации. Ситуация неуклонно продолжала ухудшаться.

Пришла в движение Серая Граница, отделявшая мир эльфов — мир, чью ночь озаряет одна-единственная луна, — от мира троллей, где по ночам пылают две луны и вообще многое выглядит совершенно иначе. Люди, следует отдать должное этому цепкому племени, выживают в обоих мирах без всякого физического ущерба для себя. Но все же принято считать, что эльфийская сторона мироздания лучше приспособлена для жизни людей.

Серая Граница смещалась очень медленно, однако неуклонно и всегда только в одну сторону. Двухлунный троллиный мир постоянно расширялся, в то время как эльфийский старел и сокращался в размерах. Очевидно, это было нехорошо. Очевидно также, что какую-то роль в нарушении изначального равновесия сыграли созданные Мораном артефакты. Разбросанные по всей вселенной, они то и дело активизировались и вносили сумятицу и хаос в установленный порядок вещей.

«Равновесие! — думал Моран, когда позволял себе вернуться мыслями к Истинному Миру. — Одна из самых больших глупостей в теологии и геополитике. Не существует никакого равновесия. Никто, например, из разумных существ не станет утверждать, будто возможен паритет добра и зла. Более того, лично мне вообще трудно представить себе эти абстракции. Ну, зло. Считается, что в физическом воплощении это тролли. Еще одно идиотское заблуждение. Тролли — не зло. Равновесия нет. Есть только здоровая конкуренция. А поскольку справедливости тоже не существует, то лично я намерен подыгрывать троллям».

Впрочем, из дома старухи-процентщицы на Екатерининском канале было весьма затруднительно подыгрывать какой-либо из противоборствующих сторон. Поэтому Моран старался изгонять из своей шальной головы какие-либо соображения насчет Серой Границы, едва только они туда забредали.

Вдоль всего туманного рубежа в Истинном Мире стояли пограничные замки, гарнизоны которых — эльфы и люди — готовы были встретить первый удар троллиных армий. До сих пор, впрочем, серьезных прорывов границы не происходило: тролли были разобщены, не имели сильного вождя. Если и устраивали набеги, то весьма беспорядочные. Небольшие троллиные отряды легко обращались в бегство и вообще, как казалось, скорее озорничали, нежели следовали какой-либо стратегии.

Жизнь в пограничных замках была опасной и скучной, как в любом гарнизоне. Время от времени она оживлялась каким-нибудь происшествием, а потом все опять возвращаюсь к монотонной череде караулов и дозоров.

Трудно было понять, каким образом это незатейливое бытие сумело взрастить такого человека, как Геранн — владелец одного из небольших замков, а также лежащей поблизости деревни.

Крупный, смешливый, Геранн как будто обладал способностью расширять пространство вокруг себя. Рядом с ним начинало казаться, будто не в тесном помещении ты находишься, а в огромном зале, где вольно гремит голос и можно, без опасения оцарапать стены, раскинуть руки, держа в каждой по мечу.

Полной противоположностью Геранну казался его брат Броэрек — человек почти незаметный. Не родной брат, единокровный. Незаконнорожденный. Человек-тень, всегда немного грустный, он уступал своему брату и господину во всем: и в росте, и в голосе, и в удачливости.

Однако сравнение с Солнцем и Луной в отношении этих двоих определенно захромало бы на обе ноги. Луна, как известно (во всяком случае, известно в Санкт-Петербурге и даже на Екатерининском канале), светит отраженным светом, а не будь Солнца — не светилась бы вовсе. Так вот, Броэрек отнюдь не отраженным светом светил, но своим собственным, только очень слабеньким. И уместнее было бы сравнить его не с Луной, но с другим Солнцем, весьма и весьма отдаленным, но все-таки самостоятельным.

Впрочем, Броэрек редко вызывал у кого-либо интерес. И уж точно — никогда не представлялся кому-либо настолько значительным, чтобы задумываться о свойствах его натуры. Разве что Деянире; но это произошло позднее.

В замке Геранна помнили Джурича Морана. В разгар летних праздников, когда солнце выше всего стояло на небе, а молодые женщины, независимо от сословия и расы, начинали плести венки, в замок явился странник в ужасном рубище. Перед ним бежало, колыхаясь, море насекомых. Их плоские красные спинки суетливо покачивались на тоненьких ножках. По пятам за странником гнались косматые грызуны, покрытые темно-бурой шерстью. Их желтые зубы яростно клацали, а голые хвосты стучали по камням: хлоп, хлоп, хлоп. Он же шагал посреди гадких тварей размеренно и спокойно, вскинув голову к солнцу. Мягкий свет близкого вечера бережно прикасался к чертам незнакомца и нарочно приукрашал их: длинный острый нос выглядел горделивым, аристократическим, складка узкого рта придавала лицу умудренный вид. И только дьявольского зеленого огня в его глазах не мог притушить задумчивый вечер, наступивший после веселого дня.

Чужак был облачен, как уже говорилось, в нищенскую одежду, и вот она-то, можно сказать, и выдала его истинное положение. Потому что бывают нищие, обласканные солнцем. Встречаются нищие, от которых убегают насекомые и которых преследуют грызуны. Но никто и никогда не видел нищего, которому рубище пошили бы на заказ.

А именно такая одежда — и сомнений в этом не возникало, — облачала, обличая, Джурича Морана. Ткань из крупных мягких нитей была сделана лучшими мастерицами Гобихона. Мешковатый покрой и тщательно выверенная длина — такая, что подол затрагивает ступни, — придавали балахону сходство с одеянием великого мудреца из сказки о придворной жизни несуществующего королевства. Именно так изображаются там волшебные советники юного принца, — образ, с детства знакомый каждому обитателю замка, каждому горожанину и даже многим из крестьян.