Третий близнец - Фоллетт Кен. Страница 34

Он должен сделать вид, что в любой момент готов дать отпор, но не выглядеть при этом агрессивным. И ни в коем случае не провоцировать Свинтуса. Меньше всего ему хотелось, чтобы Свинтус воспринял его, как чистенького маменькиного сынка из колледжа. Тогда он станет мишенью для бесконечных придирок, тычков, зуботычин, всяческих издевательств и просто битья. Ему следует изобразить закоренелого преступника. Но что, если не получится?…

Свинтус выше и тяжелее его и наверняка закалился в уличных схватках. Стив стройнее и спортивнее, наверняка подвижнее, но ни разу никого не ударил за последние семь лет. Если б пространства было побольше, Стив мог бы уворачиваться от ударов Свинтуса. Но здесь, в этой клетушке, не развернешься. И любая драка закончится кровопролитием. Если детектив Элластон говорил правду, то за прошедшие сутки Свинтус доказал, что наделен инстинктами убийцы. «А у меня есть этот инстинкт? – спрашивал себя Стив. – И вообще, существует ли на свете такое понятие, как инстинкт убийцы? Я едва не прикончил Типа Хендрикса. Означает ли это, что я мало чем отличаюсь от Свинтуса?»

При одной мысли о том, что ему придется вступить в схватку с этим типом, Стив содрогнулся. И тут же представил себе следующую картину: огромный Свинтус лежит на полу камеры и истекает кровью, а он, Стив, стоит над ним в позе победителя, как некогда стоял над Хендриксом, и голосом Спайка, тюремщика, говорит: «Господи Иисусе, да он никак покойник!» Нет, Стив предпочел бы, чтоб избили его.

Возможно, ему не следует проявлять особой активности. Просто свернуться на полу калачиком, и пусть Свинтус лупцует его до тех пор, пока не выдохнется. Но Стив не был уверен, правильное ли это решение. А потому просто сидел, привалившись спиной к решетке, с пересохшим от волнения ртом и бешено бьющимся сердцем, и, глядя на спящего психопата, разыгрывал в воображении сцены драк. Драк, из которых он неизбежно выходил побежденным.

Он уже догадывался, что полицейские решили сыграть с ним злую шутку. И Спайк воспринял это, как само собой разумеющееся. Возможно, вместо того, чтоб силой выбивать признания из подследственных в комнате для допросов, они позволяют другим подозреваемым делать эту работу за них. Интересно, подумал Стив, сколько же ни в чем не повинных людей признались в преступлениях, которых не совершали, всего лишь из страха оказаться в одной камере с таким типом, как Свинтус?

Нет, он этого никогда не забудет. Стив поклялся себе, что, когда станет адвокатом, будет защищать людей, обвиняемых в преступлениях, и никогда не станет воспринимать признание, как доказательство. Он уже видел себя перед жюри присяжных. «Как-то раз меня обвинили в преступлении, которого я не совершал, и я уже был близок к тому, чтоб сознаться, – говорил им он. – Я там побывал, я знаю».

Потом он вдруг вспомнил, что если его все же признают виновным, то тут же вышвырнут вон из юридического колледжа и ему уже никогда не придется никого защищать.

Он пытался убедить себя, что виновным его признать никак не могут. Результаты анализа ДНК все поставят на свои места.

Где-то около полуночи его вывели из камеры, надели наручники и отвезли в госпиталь Милосердия, который находился в нескольких кварталах от полицейского управления. Там у него взяли анализ крови для определения ДНК. Он спросил медсестру, сколько времени на это уйдет, и та, к его огорчению, ответила, что три дня. Он вернулся в камеру в угнетенном состоянии духа. Его снова поместили со Свинтусом. Тот продолжал мирно спать.

Нет, двадцать четыре часа без сна продержаться можно. А это самое большее, на сколько его могут задержать без санкции суда. Арестовали его около шести вечера, так что выпустить должны завтра, вернее уже сегодня, в то же время. А если он хочет выйти раньше, надо попробовать попросить, чтоб его отпустили под залог. Тогда есть шанс выйти отсюда.

Он пытался вспомнить, что говорили им на лекциях про освобождение под залог. «Единственная проблема, которая в таких случаях встает перед судом, – это решить, вернется ли обвиняемый на суд», – монотонно бубнил профессор Рэксем. Занятия казались скучными, как проповедь; но теперь от этой информации зависело все. И в памяти начали всплывать кое-какие детали. В расчет принимались два фактора. Одним был возможный приговор. Если обвинение было серьезным, отпускать под залог рискованно. Больше шансов, что обвиняемый, скажем, в убийстве, сбежит и не явится на суд, в отличие, допустим, от мелкого воришки. Та же ситуация возникала и в том случае, если обвиняемый уже попадал в тюрьму: тогда ему тоже светил долгий срок. Срока у Стива не было. Ему предъявляли обвинение в нападении и нанесении увечий, но в ту пору восемнадцать ему еще не исполнилось и за решетку он не попал. Так что он предстанет перед судом «чистеньким». А вот что касалось обвинений… о, они были весьма серьезными.

Вторым фактором, вспомнил он, являлось общественное положение заключенного: семья, дом, работа. Человек, проживающий с женой и детьми по одному адресу на протяжении пяти лет и работающий где-то поблизости, имел хорошие шансы выйти под залог. В отличие от того, у кого не было семьи в этом городе, кто поселился по данному адресу шесть недель тому назад и назвался безработным музыкантом. Последнему скорее всего откажут. По этой части у Стива все было в порядке. Он жил вместе с родителями, учился на втором курсе юридического колледжа – ему было что терять при побеге.

Суды не были призваны решать, опасен ли такой человек для общества. Они не имели права делать выводы о степени его вины до вынесения решения присяжными. Однако на практике поступали как раз наоборот. У человека, подозреваемого в совершении дерзких и жестоких преступлений, было куда меньше шансов быть отпущенным под залог, нежели у человека, обвиняемого, например, в участии в драке. Если Стиву предъявят обвинение в совершении нескольких изнасилований, то его шансы выйти под залог будут равны практически нулю.

Он не сводил глаз со спящего Свинтуса и размышлял над всем этим, прокручивая в уме различные варианты и репетируя речь, с которой обратится к судье.

Он намеревался защищать себя сам. Он даже не воспользовался правом одного телефонного звонка. Страшно не хотелось вмешивать во все это родителей. Нет, он обязательно расскажет им все, но только когда его полностью оправдают. Звонить и сообщать, что он в тюрьме, – нет, они этого просто не вынесут. Конечно, ему было бы легче видеть родные лица в суде, чувствовать их молчаливую поддержку, но всякий раз при мысли об этом вспоминалось, какие лица были у мамы с папой, когда семь лет тому назад они сопровождали его в участок после драки с Типом Хендриксом.

В течение ночи в камеры поместили еще нескольких человек. Кое-кто из задержанных пребывал в полной апатии, другие ныли и жаловались, третьи громко протестовали и всячески выражали свое возмущение. А один даже подрался с полицейскими, в результате чего те отметелили его вполне профессионально.

К пяти часам все затихли и успокоились. В восемь утра сменщик Спайка принес завтрак в пластиковых контейнерах, как выяснилось позже – из ресторана «Мама Хаббард». Появление еды вызвало оживление в камерах, и шум разбудил Свинтуса.

Стив остался, где был, – сидя на полу и вперясь в пространство невидящим взором, но уголком глаза настороженно наблюдал за Свинтусом. Проявление дружелюбия было бы признаком слабости, решил он. Пассивная враждебность – вот самое верное решение.

Свинтус сел, поскреб в затылке и уставился на Стива, но тот молчал. «Оценивает меня», – решил Стив.

Через минуту-другую Свинтус заговорил:

– Какого хрена тут делаешь?

Стив состроил гримасу отвращения, затем медленно перевел взгляд на Свинтуса. Свинтус оказался довольно красивым парнем с сытой физиономией, на которой застыло выражение тупой агрессии. Глаза его, налитые кровью, продолжали подозрительно рассматривать Стива. Распутный тип, неудачник, решил Стив, но тем не менее опасен. И он отвернулся, изображая полное безразличие. И на вопрос не ответил. Чем дольше Свинтус будет разбираться, что он такое и с чем его едят, тем безопаснее для него, Стивена.