Послезавтра - Фолсом Аллан. Страница 78

Все умолкли. Осборн вспомнил об отставке Франсуа Кристиана и о новом Европейском сообществе. Бабушка Веры помнила оккупированную нацистами Францию: людей хватали безо всяких объяснений и уводили навсегда… Сосед доносил на соседа, брат на брата… Повсюду – вооруженные люди… «Эти тени нависают над миром снова…» Он так явственно услышал голос Веры, словно она была рядом, и по его спине пробежали мурашки.

Они ехали по окраине маленького городка, и все три «мерседеса» сбросили скорость. Солнце уже поднялось над крышами. Осенняя листва покрыла мостовые красно-золотым ковром. На углу ждали автобуса школьники, пожилая пара переходила улицу, старая женщина опиралась на палку, держась свободной рукой за локоть мужа. Уличный регулировщик выговаривал за что-то шоферу грузовика, лавочники выкладывали свой товар.

Интересно, сколько здесь жителей? Тысячи две-три, может, чуть больше, если считать вместе с пригородами. Сколько таких городков утром проснулось по всей Германии? Сотни, тысячи? Люди встали и занялись своими повседневными делами… Как поверить, что многие из них в глубине души ожидают возвращения штурмовиков со свастикой на нарукавных повязках, марширующих гусиным шагом? Что они тоскуют по грохоту кованых сапог, раздающемуся у каждой двери, под каждым окном Fatherland? [30]

Как они могут?.. С тех пор минуло уже полвека. Нравственные проблемы прошлого оттеснили повседневные заботы. Но коллективная вина и стыд все еще лежат на плечах поколений, рожденных после войны. Третий Рейх мертв. Может быть, остальной мир хотел бы помнить о нем вечно, но только не Германия!.. Германия, думал Осборн, глядя в окно, хочет забыть. Реммер ошибается.

– Вот тебе еще одно имя, – нарушил молчание Реммер. – Человек, способствовавший укреплению положения Класса и Хальдера в Интерполе, твой старый знакомый из парижской префектуры…

– Каду?.. Не может быть! Я знаю его много лет. Этого не может быть! – Нобл был потрясен.

– Да, Каду. – Реммер потянулся за следующей сигаретой.

Глава 87

В 6.45 Эрвин Шолл стоял у окна своего офиса на верхнем этаже «Гранд-отеля Берлин» и смотрел, как солнце встает над городом. Серая ангорская кошечка свернулась у него на руках, и Шолл машинально ее поглаживал.

За спиной у него фон Хольден разговаривал по телефону с доктором Салеттлом. Через закрытую дверь из приемной доносились голоса нескольких секретарей, отбивающихся от шквала международных звонков, на которые Шолл не собирался отвечать.

На балконе офиса курил Виктор Шевченко, глядя на район, еще недавно называвшийся Восточным Берлином, и ждал инструкций. Шевченко было тридцать два года, плотный, крепко, сбитый, вид как у заправского уличного хулигана. Как и Бернард Овен, он был завербован фон Хольденом в Советской Армии. До воссоединения Германии работал в Штази, а теперь стал шефом берлинского сектора.

– Nein! – резко произнес фон Хольден, и Шолл обернулся. – Не вижу никакой необходимости! – продолжал фон Хольден.

Шолл снова повернулся к окну, поглаживая кошку. Несколько слов, которые его интересовали в этом затянувшемся разговоре, он слышал. Элтон Либаргер чувствует себя хорошо и прибудет в Берлин согласно расписанию.

Через тридцать шесть часов сто самых влиятельных немецких граждан со всей страны соберутся в Шарлоттенбургском дворце, чтобы увидеть Либаргера. Точно в девять двери откроются, и он торжественно войдет в зал. Неотразимый в своем смокинге, без трости, он пройдет через разукрашенный зал, не обращая внимания на пристальные взгляды собравшихся, поднимется на несколько ступенек на подиум и под гром аплодисментов, торжественно, как монарх, повернется к гостям лицом. Он поднимет руку, призывая всех к тишине, и произнесет самую важную и волнующую речь в своей жизни.

Фон Хольден повесил трубку. Шолл подошел к столу и сел, небрежно сбросив кошку на соседнее кресло.

– Мистер Либаргер случайно нашел кассету с записью той ночи и показал ее Джоанне, – сказал фон Хольден. – Салеттл накачал его своим зельем, и утром он почти ничего не помнил. Но Джоанна очень сильно расстроена. Салеттлу придется принять меры.

– Он хотел, чтобы ты приехал и все уладил? Из-за этого и возник спор?

– Да. Но я не вижу в этом необходимости.

– Паскаль, доктор Салеттл прав. Если Джоанна расстроена, это может передаться Либаргеру. Совершенно недопустимая ситуация. Салеттл может немного успокоить ее, но, конечно, не так, как ты. Между разумом и чувством – огромная разница. Ты же понимаешь, насколько труднее повлиять на чувство, чем на суждение. Если Салеттл просто убедит ее в том, что этот инцидент не соответствует действительности, она может по каким-то причинам потом передумать и поставить нас в затруднительное положение. Но если ты сумеешь приласкать и успокоить ее, она перестанет дуться и будет как эта кошка, дремлющая в кресле.

– Возможно, вы правы, мистер Шолл, но сейчас мое место здесь, в Берлине. – Фон Хольден смотрел ему прямо в глаза. – Вы были озабочены тем, что наша система безопасности не так эффективна, как хотелось бы. Это так – и не так. Лондонский сектор разыскал раненого французского полисмена Лебрюна. Он в Вестминстерской больнице, под круглосуточной охраной полиции. Лондонский и парижский секторы засекли звонок американца Осборна на ферму под Нанси. Там скрывается Вера Моннере под охраной тайной полиции.

Шолл слушал с невозмутимым выражением лица, сцепив лежащие на столе руки перед собой.

– Маквей и Осборн объединились с шефом спецотдела полиции, – продолжал фон Хольден. – Его зовут Айан Нобл. Они прилетели в Хавельберг частным самолетом на рассвете. Их встретил и везет сейчас в Берлин инспектор федеральной полиции Манфред Реммер. Машину Реммера сопровождают еще две полицейские машины.

Фон Хольден встал, подошел к маленькому столику у стены и налил себе стакан минеральной воды.

– Не лучшие новости, но по крайней мере свежие и точные. Проблема в том, что им удалось зайти так далеко. В этом слабое звено нашей системы. Бернард Овен должен был пристрелить обоих американцев в Париже. Но вместо этого сам получил пулю американского детектива. Они должны были погибнуть при крушении поезда Париж – Мо, а на худой конец их собирались ликвидировать оперативники парижского сектора, вместе со мной дежурившие на месте катастрофы. Но и этого не случилось. А теперь они появляются в Берлине, накануне прибытия мистера Либаргера!

Фон Хольден выпил воду и поставил стакан на столик.

– С этой проблемой мне не справиться, если я полечу в Цюрих.

Шолл наклонился вперед, изучающе глядя на фон Хольдена. Кошка проснулась, слезла с соседнего кресла и снова забралась к нему на руки.

– Если ты отправишься прямо сейчас, то к вечеру сможешь вернуться.

Фон Хольден смотрел на него как на сумасшедшего.

– Мистер Шолл, эти люди опасны, неужели вы не понимаете?

– Паскаль, ты знаешь, зачем они приехали в Берлин? Я объясню тебе в двух словах: Альберт Мерримэн рассказал им обо мне. – Шолл усмехнулся, словно это представлялось ему забавным. – Когда я впервые появился в Палм-Спрингсе летом тысяча девятьсот сорок шестого года, я познакомился с одним стариком, ему было уже под девяносто. В семидесятые годы прошлого века он сражался с индейцами. От него я услышал одну любопытную вещь: во время стычек с индейцами они всегда убивали и мальчишек. Потому что, объяснил он, если их не убить, они вырастут и станут воинами.

– Мистер Шолл, при чем здесь это?..

– При том, что мне следовало помнить это, когда я нанимал Альберта Мерримэна. – Длинные пальцы Шолла теребили шелковистую кошачью шерсть. – Совсем недавно я просмотрел старые досье. Один из людей, которого по моей просьбе убрал герр Мерримэн, был конструктором медицинских инструментов. Его фамилия – Осборн. Думаю, что это его сын едет сейчас в Берлин под охраной полиции.

Шолл встал из-за стола и, по-прежнему с кошкой на руках, подошел к двери на балкон. Виктор Шевченко с другой стороны поспешно распахнул ее.