Тьма надвигается - Тертлдав Гарри Норман. Страница 51

– Я немедля распоряжусь насчет угощения, – заверил ее домоправитель.

– Спасибо, Тевфик.

Колтхаум и в юности не была красива, а с годами набрала вес. Но мужчины оборачивались на ее голос и не отводили от нее взгляда, потому что Колтхаум очень внимательно слушала их.

– Все не так радужно, как расписывают по кристаллу? – уточнила она, стоило Тевфику выйти.

– А что, бывает настолько радужно, как расписывают? – раздраженно бросил Хадджадж, на что его супруга только рассмеялась. – Но ты не одна так думаешь. Можешь считать, что у тебя появились единомышленники во дворце.

Он пересказал ей свою беседу с царем Шазли, включая и свое предложение; в разговоре с женой предписанного обычаем чаепития с печеньем и вином можно было не дожидаться.

– Хорошо еще, что он тебя не поймал на слове! – возмутилась Колтхаум. – И чем бы ты занялся – весь день путался бы под ногами? А нам что делать, когда ты целыми днями болтаешься по дому?

Хадджадж со смехом чмокнул ее в щеку.

– Слава силам горним – хоть жена меня воистину понимает!

– А как иначе? – отозвалась Колтхаум.

Фернао бывал в Янине пару раз до того, как разразилась война, уже получившая в сетубальских газетах прозвание Дерлавайской и, если память не изменяла чародею, раньше в Патрасе было поспокойнее. Янинцы, конечно, шумели – так, во всяком случае, казалось иноземцам, – но не столь нервозно.

Конечно, подумал он, от жизни в крошечном королевстве, втиснутом между Альгарве и Ункерлантом, у любого нервы испортятся. И от того, что где-то в королевском дворце прячут изгнанного короля Пенду, лучше тоже не становится, особенно когда конунг Свеммель дышит Цавелласу Янинскому в затылок, мечтая наложить на Пенду свои грязные лапы.

Так что по стенам проросли плакаты. Прочесть, что в них написано, Фернао не мог; янинцы пользовались собственной письменностью – сколько мог судить лагоанский чародей, скорей ради того, чтобы попортить нервы соседям, чем по более веским причинам. Но если плакаты, где нарисованы солдаты и драконы, а надписи сделаны красными чернилами и кишат восклицательными знаками, общими для большинства алфавитов, – так вот, если такие плакаты не означают нечто вроде «БЕРЕГИСЬ! ВОЙНА НА ПОРОГЕ!» – значит, Фернао пропустил мимо ушей курс символики.

На дощатом тротуаре напротив лавки, куда собирался заглянуть Фернао, вздорили двое янинцев, причем, судя по всему, вздорили жестоко и с каждой минутой все более яростно. На слух лагоанца, янинский язык напоминал вино, которое льется из кувшина: глюк-глюк-глюк! Больше двух-трех самых расхожих фраз он разобрать не мог: наречие это не было в сродстве с иными.

Собралась толпа. Судя по всему, в Янине было два народных вида спорта: затеивать свары и наблюдать за ними. Тощие смуглые мужчины в камзолах с широкими рукавами и женщины в головных платках напирали на спорщиков. Наконец один из них ухватил своего противника за пышные баки и дернул. Тот с воплем приложил первого в живот, и, сцепившись, оба покатились по мостовой, осыпая друг друга руганью и работая кулаками. Толпа покатилась за ними.

Облегченно вздохнув, Фернао проскользнул в освободившуюся дверь лавки деликатесов. Варвакис поставлял провизию ко двору самого короля Цавелласа; груз копченой лагоанской форели, который привез ему Фернао, стал для чародея пропуском в Янину. А еще купец превосходно владел альгарвейским, за что чародей был ему искренне благодарен.

– Все как обычно, – заметил волшебник, махнув рукой в сторону двери.

– О да, – ответил Варвакис.

Купец был невысоким лысым человечком с роскошными черными усищами и самыми волосатыми ушами, какие только видывал Фернао. Ирония чародея осталась им незамеченной; по его мнению день выдался действительно самый обычный для Патраса.

Фернао окинул лавку взглядом. Сюда стекались товары со всего света. Банки печеночного паштета по-альгарвейски соседствовали с валмиерскими окороками и колбасами, вина из Елгавы – с ункерлантской абрикосовой наливкой, омары и устрицы с берегов Куусамо – с жесткими пластинками сушеных моллюсков из Зувейзы, сушеный сладкий перец из Дьёндьёша – с огненно-острым из тропической Шяулии.

– А это что? – поинтересовался чародей, указывая на связку незнакомых ему сухих бурых листьев.

– Только что привезли, кстати, – ответил Варвакис. – С одного из северных островов – забыл только, с какого. Туземцы набивают ими трубки и курят, точно гашиш, но эти листья не дремоту нагоняют, а подстегивают, если я понятно выражаюсь.

– Это может быть любопытно, – заметил Фернао. – А теперь…

Прежде чем он успел перейти к делу, в лавку зашла какая-то толстуха с заметными усиками. Варвакис рассыпался перед нею в комплиментах. У корзины с черносливом янинцы завели долгий спор, из которого чародей не понял ни слова. В конце концов толстуха соизволила купить пару горстей. Сдачу медяками Варвакис выдал ей с видом ростовщика, дающего своему королю заем на спасение державы. Фернао подавил смешок. Жители Янины еще более, чем альгарвейцы, были склонны к театральным жестам.

– А теперь… – произнес Варвакис, когда толстуха ушла. Способность продолжать прерванный на любом месте разговор у жителей Янины тоже имелась – и не без причины. – Теперь, друг мой, должен сообщить вам приятную, как мне кажется, новость. Знакомый мне лакей утверждает, что…

Купец отвесил низкий поклон покупателю, решившему прицениться к омарам. Морские гады стоили столько, что позволить себе поставить их на стол мог только богач. Фернао молча исходил желчью.

– Так что говорит знакомый вам лакей? – переспросил чародей, когда покупатель вышел и Варвакис вспомнил о существовании гостя – он тоже научился подхватывать оборванные нити беседы, хотя и без малейшего удовольствия. – Неужели, – добавил он не без раздражения, – покупателями не может заняться приказчик, пока мы с вами не закончим?

– Ну хорошо, хорошо, – обиженно отозвался бакалейщик. – Но покупатели-то хотят видеть меня. Они приходят ко мне. – Он горделиво выпятил грудь и рявкнул: – Гизис!

Из задней комнаты вышел приказчик в кожаном фартуке поверх рубахи с широкими, в янинском стиле, рукавами. Варвакис неохотно препоручил ему лавку, а сам завел Фернао на склад, где громоздились на полках запасы деликатесов: часть в горшках, часть – по упокойникам, для свежести.

– Так значит, лакей… – напомнил Фернао.

– Да-да, конечно! – Варвакис сверкнул глазами. – Я что, похож на межеумка? Он говорит, что по сходной цене сумеет проводить вас на свидание с королем Пендой – ну скажем, Пенда пожалуется, что исчахнет без копченой форели. Чем уж вы там будете заниматься, когда с ним встретитесь, я знать не знаю и знать не хочу. – Для большей убедительности он вскинул руку, так что свисающий широкий рукав совершенно скрыл его лицо.

– Это я понимаю, – терпеливо заметил Фернао. – Деньги – не проблема.

Судя по всему, золото текло у Шеломита из ушей. Он выделил изрядную сумму Фернао на расходы и не меньшую – Варвакису: тот не производил впечатления человека, который сдвинется с места прежде, чем его хорошенько подмазать.

Сейчас купец доказал это снова.

– То, что я заплачу Коссосу, пойдет не из моих денег. Извольте возместить.

– Согласен, – не раздумывая, ответил Фернао. Почему бы нет? Деньги-то не его. – Договоритесь о встрече. Заплатите, сколько он попросит. Мы вернем все до гроша.

Варвакис согласно кивнул.

– Тогда идите. Убирайтесь отсюда. Нас не должны видеть вместе. Когда встреча будет назначена, я сообщу вам. И выставлю счет. Оплата перед тем, как вы увидите Коссоса.

Что это – намек на угрозу? Возможно. Варвакис может прикарманить деньги и позволить Фернао забрести в ловушку. Если уж на то пошло, он может прикарманить деньги и подстроить Фернао ловушку. Возможности для предательства были неисчислимы.

Когда чародей вернулся на ничем не примечательный – захудалый, проще сказать – постоялый двор, где остановились они с Шеломитом, лазутчик осыпал его похвалами.