Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман. Страница 51

– Сардины дешевле, чем оливковое масло, – ответил Орасте. – А клятые чучелки дешевле, чем места в вагонах. – Он сплюнул на мостовую.

Из толпы выступили еще трое или четверо кауниан.

– Так не пойдет, – воскликнул Пезаро, качая головой и упирая кулаки в бока в театральном отчаянии. – Так вовсе не пойдет! – Вполголоса он добавил для своих: – Тяжело, когда никто не понимает по-альгарвейски.

Кто-то из толпы задал вопрос.

– Она хочет знать, – перевел Эводио, – можно ли взять с собой на восток личные вещи.

Пезаро покачал головой.

– Только одежду, что на них. Больше им ничего не понадобится. Как только прибудут на место, мы о них позаботимся.

– А долго нам придется там работать? – спросил мужчина.

– До победы, конечно! – ответил Пезаро.

Его окликнули из каравана. Сержант ощерился.

– Ладно, время поджимает. Еще добровольцы есть? – Из толпы выбралась еще пара кауниан. Пезаро вздохнул. – Этого мало. Нам нужно полное число. – Он ткнул пальцем в ближайшего мужчину. – Ты! – Женщина рядом с ним. – Ты! – Парочка, которую нашли Бембо и Орасте. – Ты, старый хрыч со своей девкой – оба, да, вы!

– Она его внучка, сержант, – поправил Бембо.

– Да? – Пезаро потер подбородок. – Ну тогда ладно. Лучше вы двое! – Он указал на пару мужчин средних лет. – Педерасты, небось.

Выбор совершился скоро. Под жезлами альгарвейских жандармов и охранников в поезде выбранные кауниане набились в вагон каравана.

– По домам! – рявкнул Пезаро на остальных. Эводио перевел для самых несообразительных.

Кауниане разбредались не спеша. Многие плакали по внезапно утерянным близким. Поезд укатил вдаль.

– Неплохо поработали, – заключил Орасте.

– Много ли они наработают на фронте, этакие помощнички с улицы? – полюбопытствовал Бембо. Орасте уделил ему снисходительный взгляд, какому позавидовал бы сам сержант Пезаро. В голове у жандарма словно разорвалось ядро. – А-а! Вот так, да?

– А как еще? – отозвался Орасте.

Наверное, он был прав: иной смысл в случившемся найти было трудно.

На обратном пути в Громхеорт Бембо был непривычно молчалив. Совесть его – обыкновенно зверюшка вполне ручная – скулила, кусалась и тявкала. Но к тому времени, когда жандарм плюхнулся на койку в бараке, он поборол проклятую. Кто-то на самом верху решил, что так и должно быть, – и кто такой патрульный Бембо, чтобы спорить? Спал он той ночью крепко – от усталости, не иначе.

Осенью погода в Елгаве, если не считать взгорий, стояла обыкновенно ровная – предмет зависти жителей южных краев. Становилось прохладней, и местные жители вместо легких рубах и полотняных штанов надевали бумазейные куртки и суконные брюки. У отца Талсу прибавилось работы: перебирая гардероб, елгаванцы спешно заказывали замену всему, что сносили за прошлую зиму.

– Мне бы ткани побольше, – ворчал старый портной. – Из-за проклятых альгарвейцев вечно материала не хватает. Из того, что у нас ткут, они половину забирают себе.

– Всем всего не хватает, – согласился Талсу. – Рыжики готовы стащить все, что гвоздями не прибито.

Отец нахмурился.

– Так и бывает, когда проиграешь войну.

– Верно, – согласился Талсу. – Но, силы горние, когда же ты перестанешь думать, что я ее самолично продул!

– Ни на минуту такого не подумал бы, сынок, – примирительно отозвался Траку. – Тебе еще как в этом помогли – все, с короля начиная и всех офицеров включая.

Понизить голос он не утруждался. В прежней Елгаве это было бы смертельно опасно. Но альгарвейцы были не против, если простой народ с ненавистью отзывался о короле Доналиту – скорей наоборот. Они даже не очень преследовали тех, кто поливал грязью захватчиков. В этом отношении Талсу, правда, не хотел бы испытывать их терпение.

На миг он обрадовался, что отец все же не винит его в поражении елгаванской армии, но, припомнив точные слова Траку, сообразил, что ничего подобного тот не имел в виду. Отец согласился лишь с тем, что Талсу не единственный приложил руку к разгрому.

Не успел Талсу продолжить бесплодный спор, как в мастерскую, гордо подняв хвост, вбежала Пуховка. В зубах у серой кошечки, каким-то чудом избежавшей превращения в кролика на колоде мясника, болталась жирная бурая крыса. Кошка уронила добычу к ногам Талсу и уставилась на юношу сияющими зелеными глазами в ожидании заслуженной похвалы. Талсу нагнулся и почесал ее за ушком, хваля охотницу за храбрость. Пуховка замурлыкала, не иначе как поверив каждому слову, и носом подтолкнула дохлую крысу поближе, едва не запихав ее юноше в башмак. Траку рассмеялся.

– По-моему, она ждет, что мы отправим ее добычу в котелок.

– Может быть. – Глаза Талсу вспыхнули озорством. – Хей, Аушра, спустись-ка на минутку! – крикнул он в сторону лестницы.

– Что случилось? – донесся из гостиной голос сестры.

– Тебе подарок принесли, – ответил Талсу, подмигнув отцу, и прижал палец к губам: мол, не выдавай меня. Траку закатил глаза, но смолчал.

– Подарок? Мне? – Аушра скатилась по лестнице кубарем. – Какой? Кто принес? Куда он ушел?

– Так ты думаешь, что тебе все парни должны носить подарки? – поинтересовался Талсу, довольный, что шутка удалась. – Должен тебе сказать: ты не права. Подарок тебе принесла одна красавица – прошу!

Он подтолкнул дохлую крысу ногой.

Но сестра жестоко его разочаровала. Вместо того чтобы завизжать или отскочить, Аушра хладнокровно подняла крысу за хвост, подозвала Пуховку и долго хвалила ее, почесывая за ухом. Потом она швырнула покойницу брату на колени.

– Держи. Коли подарок тебе так приглянулся, тебе его и выносить.

Вот теперь Траку расхохотался в голос. Талсу мрачно глянул на отца, но спору не было – в этот раз Аушра его превозошла. Подхватив крысу за хвост – куда осторожней, чем сестра, – он вынес ее на улицу, зашвырнул в сточную канаву и вернулся в мастерскую, ожесточенно вытирая пальцы о штанину.

Пуховка укоризненно мяукнула – может, она и правда полагала, что из ее добычи выйдет отличный ужин?

– Поймаешь еще одну, – утешил ее Талсу. – А мы ее потушим с луком и фасолью. А может, с оливками. Обожаю оливки.

Кошка задумчиво склонила голову к плечу, как бы обдумывая рецепт, потом довольно мурлыкнула и целеустремленно двинулась в сторону подпола.

– Мечтаешь о крысе с фасолью и луком – готовь ее сам, – заявила Аушра, погрозив брату пальцем. – И если вздумаешь над мамой так подшутить, она заставит тебя зажарить эту крысу. И съесть.

Талсу не ответил, поскольку полагал втайне, что сестра совершенно права. Он надеялся только, что Пуховка не скоро вернется с новой добычей – страшно было даже подумать, что может сделать Аушра еще с одной крысой.

Прежде чем он успел обдумать эту пугающую мысль, дверь в лавку распахнулась. Юноша изобразил было дежурную улыбку, какой приветствовал любого клиента. Траку – тоже. И Аушра. Слишком мало посетителей заглядывало в последнее время к портному, чтобы терять их из-за невежливого обхождения.

Но улыбка застыла на лице юноши, не оформившись вполне. Его отец и сестра взирали на вошедшего с тем же изумлением. Тот был облачен не в рубашку и брюки, а в китель и форменную юбку. Из-под шляпы выбивались огненные кудри. Усы его были навощены до остроты иголок, а подбородок украшала полоска щетины, слишком узкая, чтобы назвать ее бородой. Одним словом, то был альгарвеец.

– Здравствуйте, доброго вам всем дня, – произнес он по-елгавански с сильным акцентом, но внятно, и, сняв шляпу, поклонился вначале Траку, потом Талсу, потом – особенно низко – Аушре.

– Д-добрый день, – отозвался Траку с запозданием.

Талсу с радостью – и облегчением – возложил обязанность беседовать с алгарвейцем на отцовские плечи.

– Это ведь портновская мастерская, не так ли? – поинтересовался рыжик – капитан, как понял Талсу по его нашивкам, а значит, дворянин, так что выставить его из мастерской значило нарываться на неприятности.

Траку, как видно, пришел к тому же выводу.