Сердце врага - Хьюз Норман. Страница 23

Какая трогательная покорность — в тридцать с лишним лет! Надеется таким образом заслужить отчую благосклонность и унаследовать трон? Палома припомнила, что говорил ей Грациан о своем сводном брате. Все совпадало. Но, насколько она могла оценить характер графа, его сын избрал не самую правильную политику, чтобы добиться своего.

— Вообще-то, — продолжил Пронтий задумчиво, ведя Палому по залу и на ходу раскланиваясь со знакомыми, — немудрено, что всех иноземцев удивляет, насколько равнодушно в Коршене относятся к угрозе войны. Мне доводилось говорить с ними. Немедийцы, к примеру… для них это любимая тема. Но не для нас.

Он сказал, немедийцы! Возможно, был лишь один немедиец?..

— И в чем же ваш секрет?

— О, он очень прост. Мы слишком неприступны. У нас отличное войско, это раз. Город хорошо защищен, два. И самое главное — естественные рубежи. Горы. Они непреодолимы, если не знать тайных путей. А перевалы укреплены так, что там не пройдет ни один враг. Отец лично занимался каждой крепостью, ведь он потомственный военный. — Глаза Пронтия светились гордостью. — И я был с ним повсюду, так что знаю, это не пустая бравада. Графство неприступно. К чему врагам ломать себе зубы, тщась захватить нас? Что для них Коршен?!

Они помолчали. Палома — оценивая полученные сведения, Пронтий — переводя дух. Он казался весьма довольным собой.

— Насытил ли я ваше любопытство, госпожа/ Может быть, теперь потанцуем?

— О, с удовольствием! — Это был хороший способ окончить беседу.

Они закружились в сложном фигурном танце, где одновременно, то и дело меняясь партнерами, сходились и расходились не меньше полусотни пар. Старательно копируя движения других дам, Палома без труда справилась с этим нелегким испытанием. И к концу тура увидела, что осталась одна. Точнее, с совершенно незнакомым партнером. Вихрем танца Пронтия унесло куда-то вдаль… да она и не слишком по нему скучала.

Она немного поболтала с юношей, оказавшимся сыном местного винодела — тот был приятно поражен тем, как хорошо чужеземка разбирается в вине, и взял с нее обещание непременно посетить их владения.

Теперь, когда она влилась в водоворот бала, она ни на миг не оставалась в одиночестве. Мужчины и женщины представлялись сами, знакомили с ней своих друзей и исчезали, обменявшись с гостьей десятком ничего не значащих фраз. Палома даже не пыталась запомнить их имена.

Она еще немного потанцевала, перепробовала не меньше десяти сортов вина, коими усердно потчевали гостью новые знакомые… и даже, вопреки всем своим принципам, немного пофлиртовала с каким-то щеголем в синем плаще. Как ни странно, она почти не скучала…

— А, вот ты где! Смотри, Сирина, я же говорила, чудное платье! — Эвлалия, как обычно, щебетала без умолку. — Палома, позволь представить тебе мою старшую сестру. Это Сирина. Теперь ты знаешь нас всех, кроме разве что Антиоса, но этот брюзга не ходит на наши балы, как будто слуги Митры не имеют право отдохнуть и потанцевать! Хотя сам Благостный Мирронус сегодня здесь был, я видела, и даже пил вино… но разве Антиоса убедишь? О, какой ужас эти братья! У тебя есть родные, Палома?

Уф-ф… В этот поток красноречия нужно было нырять с головой — и выныривать, ухватив зубами скользкую рыбешку смысла…

— Мои родные умерли. — Это прозвучало почти спокойно. — Но я бы все отдала, чтобы вернуть их…

— О, прости! — Эвлалия казалась искренне опечаленной. На два или три мгновения. — Я не думала огорчить тебя. Но я, как всегда, была бестактна, и теперь я смущена, и мне лучше убежать, пока я не наговорила еще глупостей. Надеюсь, Сирина сумеет загладить мою оплошность! Она так умна и серьезна…

С этими словами дочь графа упорхнула. И вот уже ее заливистый смех донесся из толпы молодых людей… тех же самых, что увлекли ее в первый раз — или других…

— Она не так глупа, как желает казаться. И умеет добиваться своего… — Голос Сирины звучал суховато и как-то отстраненно. Палома изучат где покосилась на нее.

Некрасива. Причем — что редкость для женщины — подчеркнуто некрасива. То есть не де лает ровным счетом ничего для собственной внешности. Волосы гладко зачесаны и стянуты на зад простым деревянным гребнем. Неулыбчивое лицо, вытянутое, с тяжеловатой нижней челюстью и тонкими губами. Она была очень похожа на отца — но в чертах дочери его суровая мужественность исказилась, превратившись в пародии) на самое себя.

Платье Сирины также было подчеркнуто строгим, похожим скорее на футляр, полностью скрывавший ее женственность. Рядом с ней Палома ощущала себя разряженной куртизанкой.

— И чего ваша сестра добивалась на сей раз? Сирина передернула острыми плечами,

— Вы чужеземка. И многого не знаете. Собственно, вы ничего не знаете о нас.

Палома прищурилась.

— И ваша сестра решила возложить на вас задачу просветить меня?

Она чувствовала в дочери графа затаенную, глубинную неприязнь. С чем это может быть связано? Конечно, одной лишь яркой внешности наемницы и успеха, которым та весь вечер пользовалась у мужчин, довольно, чтобы возбудить ревность любой особы женского пола… Но Палома всегда избегала простых объяснений.

— Вы не обязаны это делать, госпожа…

— Иными словами, а не пойти ли вам к Нергалу, любезнейшая? Вы ведь это хотели сказать?

Девушка вздохнула, собирая в кулак остатки терпения. Воистину, лучше год фехтовать на мечах, чем один день — словами.

— Сирина, что я сделала вам? Почему вы так враждебны?

Несколько бесконечно долгих мгновений женщина молча смотрела на нее, словно на что-то решаясь.

Они стояли в проеме арки, ведущей из бального зала во двор, где журчали фонтаны. Там прогуливались парочки, слышался смех и голоса; из зала неслась музыка. Но две женщины казались отгороженными от окружающего мира… никто не приближался к ним, не окликал, не приветствовал. Словно на время они выскользнули из обыденной реальности. И Палома уже не была уверена, сумеет ли она вот так запросто, по одному лишь своему желанию, вернуться обратно.

— Вы пришли сюда сегодня как гостья Грациана. В этом платье, — вымолвила наконец Сирина. Каждое слово как будто давалось ей с трудом. — Может быть вы заметили, никто из тех, кто старше тридцати, не подошел к вам, если не считать отца и Пронтия… ну, его-то и вправду можно не считать.

— Я… я не понимаю…

— Еще бы! — Сирина издала сухой смешок. — Дело в том, что молодежь — не помнит. Они не знают, как это было прежде. До отца. Пока он не пришел и не призвал их к порядку… Грациан был последним. — Имя сводного брата она произнесла с ненавистью, словно выплюнула отраву. — Последним из тех проклятых времен…

— Вы так говорите, словно он само воплощение зла.

— Еще бы! — Глаза женщины вспыхнули злобой. — Отродье, зачатое нашей матерью от демонов! В нем — вся гниль и непотребство их рода!

Палома была потрясена.

— Как вы можете, Сирина? Ведь она и ваша мать тоже…

— О, да, и одним лишь этим мы все виновны в глазах Митры! И расплачиваемся за это всю жизнь. Хвала Небу, шлюха прячется в своих покоях вот уже пятнадцать лет. Может статься, она давно померла. Хоть бы это было так…

Грациан… Лаварро… Трагический несчастный случай, погибли все… — ей вспомнился их разговор с Конаном. Не удивительно, что северянин был столь скуп в своих рассказах. Боги, что за безумие!

— Сирина, — произнесла Палома как могла мягко, — К чему вы рассказываете мне все это. Я не судья вам, я чужая здесь. Скоро я уеду навсегда… зачем?

Но дочь графа тряхнула головой, глаза ее блестели фанатичным блеском.

— Не притворяйся. Уж если я способна раскусить игру моей сестрицы — единственная из всех! — то тебя я и подавно вижу насквозь… Ты

— его игрушка. Он нарядил тебя в это платье, выставил здесь, среди нас, чтобы проверить… посмотреть… Чего он хочет? Что ему нужно? Отвечай!

Шипя от ярости, она вплотную приблизилась к Паломе, и та отпрянула невольно. Жар Сирины мог испепелить дотла.

Но не ее! Она — сталь клинка. Огонь лишь закаляет металл!