Падшая звезда - Нейтак Анатолий Михайлович. Страница 65

Интермедия вторая

— Жутковато. Как в кривое зеркало заглянуть.

— Да. Люди очень часто так поступают. Как с ними, так и они. И множатся порочные круги, из которых нет выхода…

В наступившей тишине Терон выглядел угасшим. Подёрнувшимся седым пеплом.

Я хорошо умею читать чужие души. Не так мастерски, как Наставница Анжи: мне не помогает опыт, накопленный за долгие века. И всё же людей я понимаю, как правило, лучше, чем они сами понимают себя. Для этого даже в мысли залезать не обязательно: зоркая наблюдательность, немного анализа — и вот уже понимание бьётся, как пульс в кончиках чутких пальцев…

Я хорошо умею читать чужие души. Но далеко не все и не всегда.

Обычные люди просты, тонки, прозрачны. Маги, особенно высоких посвящений — дело иное. Простоты и прозрачности нет в них. Чем они старше, чем больше накоплено опыта, тем извилистее, многочисленней и прихотливей пути, которым следует их мысль. Прервав рассказ, чтобы вновь смочить горло кисловатой освежающей настойкой на семи травах, я смотрела на Терона, не таясь. И никак не могла понять, что именно задело его, какая работа совершается в его голове, какие вопросы он задаст — и будет ли вообще о чём-то спрашивать?

Лицо Терона действительно было похоже на уголья под слоем пепла, уголья, по которым тусклыми — до срока — волнами ходит внутренний жар. Завораживающее зрелище. Столь простое, столь прихотливое, столь непостижимое… воистину — огненный маг. Даже на внешности его лежит неизгладимая пламенная печать.

Я поставила стакан из-под настойки на стол. Терон шевельнулся.

— А что это за таинственный проект, работу над которым Ниррит сочла столь важной, что вложила в него фактически всё нажитое состояние, явно немалое? Ты слишком бегло очертила обстоятельства, я даже не уверен, что опознал, кого именно из профессоров Академии она назначила своим душеприказчиком.

— На её судьбе этот… проект уже никак не отразился, потому я опустила большинство подробностей. Но о сути проекта ты можешь догадаться, если я скажу, что не опознанный тобой профессор — никто иной, как Сигол Лебеда.

— О.

— Может, и не о, но это — уже другая история.

Снова период молчания. Терон старательно всматривается в моё лицо, словно тоже пытается постичь, о чём я думаю, что чувствую, что вспоминаю. Но вряд ли у него игра в угадайку шла успешнее, чем у меня. Я тоже маг не последнего разбора и давно простилась с юностью. Даже если я не прячусь за мысленными щитами (а я прячусь), разгадать меня ох как непросто.

Внутри у всех нас — даже не двойное дно. Внутри у каждого мага — бездна.

У меня тёмная. У Терона — огненная. Вот и вся разница.

Отведя взгляд, он спросил:

— Ниррит и Товесса больше не встречались?

— К сожалению, они встретились, — ответила я, также избегая прямого взгляда. Хватит, насмотрелись… — один раз.

— Как? И чем это закончилось?

— Думаю, ты догадываешься, чем. Но слушай дальше…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ: ВЛАСТИТЕЛЬ И МЯТЕЖНИЦА

1

Когда игра сложна, а ставки высоки, нельзя полагаться на удачу. Необходим трезвый расчёт и холодная голова. Но на этот раз расчётливая холодность давалась особенно трудно. Тупое, бессильное равнодушие боролось со скрученным в каменно твёрдый узел бешенством, и очень трудно, на самой грани давался баланс между этими крайностями. Даже Товесса сразу сообразила, что именно от неё хотят скрыть. Не из-за дыр в ментальной защите, а просто и глупо: по выражению лица, по жестам, по голосу. "Маска" Ниррит отслаивалась уродливо, кусками.

Что, конечно же, было совершенно неприемлемо.

С одной стороны, ей требовалась передышка. Время, чтобы свыкнуться, притерпеться, измениться. Остыть. С другой — не было сил ждать и терпеть, не предпринимая ничего, отдаваясь расслабляющим медитациям и управляемым целительным снам. Хотелось сделать хоть что-то. Причём сделать — прямо сейчас, а не когда-нибудь потом.

И тогда она выбрала стратегию. Медлительную, зато неуклонно приближающую к цели. Позволяющую вырезать и примерить новую "маску", не такую пугающую, как "маска" убийцы на жаловании, состоящей в штате тайной службы Энгасти.

О, Ниррит Ночной Свет можно будет вернуть к активности в любой момент. Она ничего не забыла, не утратила ни одного из своих многочисленных навыков. Но пусть Ниррит подождёт. Отдохнёт во тьме и тишине, медленно пропитываясь предвкушением чужой смерти. Пусть вернётся только за один вздох до последнего прыжка. Это её святое право: поймать отблеск внезапного ужаса в расширенных зрачках… кого?

Пока это оставалось скрытым. Но она собиралась распутать всю нить, осторожно, не настораживая раньше срока плетельщика сети, в которой насмерть запутался её принц.

"Айсе, любимый… прости меня.

Но я — не прощу!"

Жесток к своим людям Куттах.

Так сказывают старые: во времена прежде всех иных времён, когда риллу пришли в Пестроту из незнаемых далей по Дороге Сна, утомились они. Ибо всё живое рано или поздно устаёт, даже риллу, великие меж великих. Утомившись, сошли риллу с Дороги на обочину её, и там, где сошли, утратил свою изменчивость Сон. Так появились в Пестроте первые миры, риллу же стали стержнями их. Ибо были риллу, когда не было ничего, кроме изменчивости, и лишь Тот, Кто видит во Сне своём Дорогу, сохранял неизменность.

Далее сказывают старые так: став стержнями первых миров Пестроты, риллу утратили ту изменчивость, которой обладали ранее. Когда же случилось это, оказалось, что в своём постоянстве риллу различны, и миры, которые появились вокруг них из первичного Сна, различны тоже. И говорят знающие, что с тех времён до времён нынешних мало общего у разных риллу; только Право Крыльев разделяют все они и сродство с Дорогой Сна, как залог грядущей изменчивости. И добавляют знающие, что с тех времён до времён нынешних мало общего у разных миров. Только высшая магия одинакова везде, да ещё время, ибо нет в Пестроте мест, где время не течёт вовсе.

И ещё сказывают старые: риллу были и остаются в Пестроте первыми. Но где есть первые, там недалеко и до вторых, и до третьих, и всех последующих. И вторыми после риллу стали демоны. Не было в них зла изначально, поскольку природа их сходна с природой первых в Пестроте, риллу; но стали демоны злыми, когда восстали на риллу, когда побеждены были и низвергнуты. Однако по могуществу своему не оказались демоны в пустоте. Там, где остались они, появился Лепесток, называемый Адом или ещё Нижними Мирами. Нет в Пестроте места худшего. И в том Лепестке никто не зовёт риллу властительными, но сильнейшие из демонов в жестокой усобице стали князьями Нижних Миров, и правят Адом, как пожелают.

Затем сказывают старые вот о чём: вторыми после демонов и третьими после риллу стали смертные. Долгим было бы перечисление видов и рас, что пришли в Пестроту третьими, и непосильным для любого рассказчика. Но с появлением смертных окончились медленные времена, и наступили времена новые, те, что текут поныне. И на этом завершается сказ о схождении с Дороги Сна, и о появлении миров, и о том, что было допрежь того, как в Куттах явились кутты, а следом за куттами — люди мира сего, неблагого, злосчастного.

"…жесток к своим людям Куттах", — мысленно повторяет та, кого звали Ниррит, а до того — Терин, а ныне получила для нового мира и новое имя. "Но Куттах чужой для меня, хоть я ему не чужда; и могу ли я ещё называть себя человеком? Молодым магом высшего посвящения могу я считать себя без сомнений, но маг высшего посвящения — это куда больше, чем просто смертное существо определённого вида…"

Мысли её неторопливы, как течение скованной льдом реки. А к мыслям понемногу подмешиваются воспоминания.