Ведьмина хижина - Матюхин Александр. Страница 11

Пока Ликка бродила по комнатам (и все больше убеждалась в том, что изнутри хижина намного больше, чем кажется снаружи), Челма Сытконош переоделась в обыкновенный домашний халат серого цвета, с поясом и двумя большими карманами, и занялась готовкой.

Вернее, еда готовилась сама. И это, пока. Было самое необычное, что увидела Ликка внутри хижины.

Челма Сытконош села в кресло-качалку, взяла в руки широкий веер из павлиньих перьев и начала медленно раскачиваться, наблюдая за процессом готовки. Аккурат с очередным взмахом ее веера происходило следующее: поленья ровным строем шагали к печке и прыгали в огонь, кастрюля летела под кран, который наполнял ее водой. В это же самое время из разнообразных корзинок вылетали овощи. Они плавно пикировали на стол и складывались возле доски, где уже орудовал (самостоятельно) большой кухонный нож. Орудовал нож отменно. Нарезка овощей заняла не больше пяти минут. В тот же момент кастрюлька с водой прилетела на огонь. Вода закипела, доска для нарезки перемещала нарезанные овощи в кастрюльку, крышка закрывалась сама собой, лишь изредка открываясь, чтобы впустить половник, помешивающий варево, а еще щепотку соли или специи. Казалось, что Челма Сытконош даже слегка задремала, но веер в ее крепкой ведьминой руке продолжал делать взмахи, видимо, контролируя процесс готовки.

Вскоре, кухню наполнил чудесный аромат, от которого урчало в животе, а Ликка присела на краешек стула в кухне, чтобы перевести дух. Голова трещала от обилия впечатлений. Еще хотелось есть и спать. Ведьма, кажется, уснула окончательно и вовсе не собиралась показывать Ликке, где ей провести первую ночь в хижине. И уж тем более, никто не собирался Ликку кормить.

"Ну, что ж, не маленькая уже, — решила Ликка и поискала глазами посуду, которая бы не кружила по кухне.

Возле раковины стояла сушилка, набитая тарелками. Там же лежали вилки и ложки. Подойдя ближе, Ликка обнаружила, что вся посуда дрожит, будто от ожидания. Ложки тихо позвякивали от напряжения. Умели бы они говорить, наверняка поторопили бы Ликку. Кастрюля с булькающим супом услужливо отодвинула крышку. Половник зачерпнул сочное дымящееся варево. Тарелка выскользнула, едва Ликка взяла ее в руки, и сама подставила себя под половник, а затем пересекла кухню (ни капли не расплескав), и плавно приземлилась на стол. Ликка посмотрела на кухонный нож и на буханку хлеба, которая выползла из хлебницы и вразвалочку, будто ей было совершенно лень двигаться, направилась к доске. Нож, однако, не двигался. Лежал себе и лежал.

— Он вообще лентяй. — Сказала неожиданно Челма Сытконош, не открывая глаз. — На него при-крикнуть надо. Или сама порежь.

Ведьма поежилась в кресле и положила веер себе на грудь. Часть посуды, летающей по кухне, тотчас разлетелась по своим местам и замерла.

— Со стальными металлическими предметами вообще можно сделать так, — пробормотала Челма Сытконош и щелкнула пальцами, — Брысст! Огг! Хум!

В этот же момент нож стремительно пронесся через кухню и оказался в руке у ведьмы.

— Смотря, какими пальцами щелкать, — наставительно сказала ведьма, — и с какой интонацией говорить. А если хочешь нож вернуть обратно, то произнеси, значит, — хум, огг, брысст. И — оп!

Нож так же стремительно выскользнул из ведьминой руки и перенесся на стол. Ликке оставалось только удивленно моргать и пытаться запомнить заклинание.

— Твоя кровать во второй комнате. — Сказала Челма. — И я бы на твоем месте хорошенько выспалась, потому что завтра ожидается напряженный день. Постель расстели сама… простынь и наволочки ужасные неряхи… вечно им говорю, что… а они вот так… — шумно причмокнув губами, Челма Сытконош, кажется, заснула крепче прежнего.

Ликка же решила сегодня не заниматься экспериментами, поэтому просто взяла нож (ожидая, что он вот-вот оживет в ее руках) и аккуратно отрезала несколько ломтиков хлеба. Нож не ожил и никуда стремительно не улетел.

Да, уж. К волшебству еще придется привыкать и привыкать.

Суп оказался удивительно вкусным. Наевшись, Ликка тотчас почувствовала, что ее клонит ко сну. Решив не злоупотреблять наставлениям ведьмы, Ликка отправилась во вторую комнату. Заправив постель и выключив свет, Ликка забралась под одеяло, но уснуть не могла. Слишком много впечатлений за один день набилось в ее бедную голову. В наступившей тишине было слышно, как тихо шуршит по крыше дождь. Мутный, дрожащий свет луны пробивался в комнату и стелился на полу. Непривычно было спать на новом месте. До этого дня Ликка ни разу не ночевала где-нибудь кроме собственной спальни на втором этаже (один раз, правда, уснула перед камином в зале, но отец отнес ее наверх, укутав в теплый плед). Ликка ворочалась, как ей казалось, целую вечность, то позволяла легкой дреме окутать ее, то выныривала в ночь, будто из холодной воды. Лунный свет на полу сделался длинней. В какой-то момент Ликка вдруг услышала, как во входную дверь тихо постучали. Может быть, ей это показалось? Ликка открыла глаза. Тишину нарушил скрип кресла-качалки, затем раздалось шарканье тапочек по гладкому полу. Дрожащий свет одинокой свечи скользнул в щели между полом и дверью. Челма Сытконош шла открывать двери. Ликке стало интересно. И без того не шедший сон улетучился окончательно. Она выскользнула из-под одеяла, ступила ногами на ледяной пол… и застыла. Ликка была уверена, что перед сном на полу лежал мягкий ковер. Куда же он делся? Лунный свет, извиваясь, скользил по неровному земляному полу… А где же деревянный пол? Ликка обвела комнату взглядом и заметила, что комната существенно изменилась. В темноте с первого взгляда и не заметишь… Со стен исчезли картины, оставив пыльные темные квадраты, сами стены стали какими-то неровными, покосились, потолок опустился и покрылся широкими трещинами. На окнах больше не было занавесок — стекла плотно затягивала паутина. Убранство комнаты улетучилось, уступив место беспорядку. Все здесь оказалось не на своих местах. Создалось впечатление, что Ликка каким-то образом очутилась в настоящей ведьминой хижине (настоящей — если верить картинкам и описаниям в книжках, конечно). Даже пол под ногами покрылся витиеватыми коьлцами то ли дыма, то ли тумана. И стало как-то холодно и неуютно.

Ликка услышала: "Ну, проходите, коли так", затем скрипнула дверь, и кто-то прошел вместе с ведьмой мимо спальной комнаты. Ликка захлебывалась любопытством. О сне она и думать забыла. Пробежав на цыпочках по холодному полу, Ликка приоткрыла дверь (та оказалась вдвое тяжелей и намного толще предыдущей) и выглянула в коридор. Тут Ликку поджидало еще большее удивление: от благоприятного убранства коридора не осталось и следа. Теперь здесь обнаружились земляные стены, покрытые кое-где лохмотьями белого мха и серой травы, узкая земляная же тропинка, по краям которой ползли в разные стороны змейки тумана, кривые подставки под толстые сальные свечи (те чадили настолько сильно, что щипало в глазах от едкого дыма). Заметно тянуло земельным холодом и волшебством. Ликке даже показалось, что она слышит удаляющийся мышиный писк.

"Ну, раз так, вот вам двенадцатилетняя настойка из лебедковых личинок. — Доносился голос Челмы Сытконош из комнаты для гостей, — Приложите на ночь к больному и проследите, чтобы все вышло. Утром приходите. Запишем вас на половину двенадцатого…"

Чей-то женский голос невнятно затараторил слова благодарности. А Ликка так увлеклась изучением странного нового коридора, что не сразу заметила Челму Сытконош, застывшую в дверном проеме комнаты для гостей. В одной руке ведьма держала канделябр, другую уперла в бок.

— Ой, — вымолвила Ликка, — я тут проснулась от шума… а потом увидела пол… а потом… мыши?

— Настоящие ведьмы, — сказала Челма Сытконош, делая ударение на каждом слове, — никогда не позволяют себе ходить босиком по холодному полу. Немедленно обуйся! Простудишься, что мне потом с тобой делать?

И правда!

Ликка молча прошмыгнула в коридор и обнаружила на старой покореженной обувнице среди пыли и паутины свои туфли. Челма Сытконош прошла мимо, а рядом с ней семенила пожилая женщина, бледная и в пышном белом чепце. Женщина шептала слова благодарности и все норовила взять Челму под локоток, но ведьма деликатно не позволяла. Когда дверь за женщиной закрылась, Челма повернулась к обувающейся Ликке.