Месть Бела - Арчер Джеффри. Страница 19

Конан, сидя на корточках, смотрел, как трапезничает его приятель по клетке, и к своей порции пока не притрагивался. Есть почему-то не хотелось. Муторно было у него на душе.

Хотя, надо отдать «богам» должное — во многих тюрьмах побывал Конан за свои неполные девятнадцать лет, но такую заботу об узниках встречал впервые. Трехразовое, судя по словам сокамерника, питание, причем кормят добрым, хорошо проваренным, сдобренным приправами мясом, а не всяким гнильем; спи, сколько хочешь; работать не заставляют — век бы тут жил, не тужил...

Впрочем, в последнем пункте Конан несколько преувеличивал. Просто успокаивал себя. Не мог киммериец жить в взаперти. Во многих тюрьмах побывал он и не было почти ни одной, из которой бы его выпустили. Иными словами, отовсюду он уходил сам, по собственному желанию. И, разумеется, против желания стерегущих его стражников.

Отовсюду мог сбежать варвар из Киммерии. Даже лишенный храбрости мог: ведь смекалка-то осталась при нем...

Но только не из тюрьмы слепцов.

А выбраться необходимо. Чтобы найти самого себя в этом безумном мире и украсть у него самое ценное, что у него есть. Чтобы не остаться навсегда, до самой смерти в городе слепых. Чтобы не остаться навсегда трусливым щенком... Да, очень некстати попал Конан в тюрьму в первый же день своего пребывания здесь.

— Ты чего не ешь? — наклонил ухо к решетке Коэн. — Нужно есть, Боги заботятся о тебе, не надо их сердить.

— Если не хочет, пусть не ест, — с набитым ртом заметил Везунчик. — Мне больше достанется.

«Интересно, а как местные выращивают хлеб, мясо откуда получают? — вяло подумал варвар, наблюдая за довольным Везунчиком. — Слепой пастух стадо не удержит... Или коровы у них тоже с зашитыми глазами? Сумасшествие какое-то...»

— Где вы еду берете? — спросил Конан у Коэна.

— Что значит — где? — удивился тот. И охотно ответил: — Где и все — Великие Боги заботятся обо всех причащенных, кормят их и поят... Э, брат, откуда ж ты такой взялся, что простых вещей не знаешь...

Судя по всему, надзиратель был не прочь поболтать еще с узником, однако киммериец устало прикрыл глаза и привалился спиной к решетке; Круговерть последних дней, путешествие в иной мир, ночные брожения по городу слепых и пленение сделали свое дело: сморенный усталостью киммериец задремал. Последнее, что он спросил у надсмотрщика, было: «Что самое ценное есть у тебя, Коэн?..»

Но тот не ответил. То ли не услышал, то ли Конан задал вопрос уже во сне.

Так закончился первый день варвара из Киммерии в стране слепых.

— Парень этот, тюремщик который, малым вроде оказался не плохим. Почему-то сразу я к нему проникся... Наверное, потому что раньше ни одного нормального надзирателя не встречал, все больше сволочи попадались. Да и он, кажется, не прочь со мной поболтать был. А что, скучно день-деньской торчать на солнцепеке, даже поглазеть не на что, ха-ха...

Ну, короче, то да се, на следующий день стал я у него понемногу, между делом, вызнавать, откуда ихнее государство возникло, кто всем, кроме «богов» заправляет, что интересного посмотреть можно. И Коэн охотно рассказывал — ведь я не вор... ну, то есть, здесь, по крайней мере, ничего не спер, за что сижу непонятно, да и чужеземец вроде — интересно все ж таки.

Вот так мы и коротали часы — то он расскажет чего, то я навру с три короба про свои приключения. О том, кто я да откуда, я покамест не заикался — неизвестно, как дело повернется: судя по местным верованиям, никаких прочих стран-государств, кроме Острова, не существует. А вдруг либо бедолаге Коэну не поздоровится от божков этих, либо он сам меня за какого-нибудь убогого примет. Зачем мне это надо?

А Коэн-то уши развесил, рот раззявил, слушает: я ему плету небылицы. А воришка этот, сосед мой, сидит себе в уголочке, дремлет, когда есть выдают, лопает так, что аж за ушами трещит, да еще добавки просит, и куда столько влезает. На нас внимания вроде не обращает. Ан нет: вижу, слушает, стервец, на ус мотает.

Рассказывал Коэн сбивчиво, то и дело отвлекался на какие-то тюремные байки, когда слова нужного не мог подобрать, жестами себе помогал, чего-то не знал, что-то не понимал, однако худо-бедно я в общих чертах усек, в каком тупом мире они живут. И, знаешь, Симур, хреново мне стало. Потому что некуда мне было деться. Не мог я переубедить этого придурка слепого — так все стройно и четко вписывалось в их видение мира. То есть не видение, конечно... Слышание, что ли? Короче, не важно.

Вот. А на третью ночь моего заточения вдруг слышу...

— Подожди, Конан, — мягко перебил рассказчика Симур. — Я понимаю, что тебе не терпится, но не мог бы ты поподробнее рассказать об их видении мира? Поверь, это очень любопытно.

— Ну... Раз любопытно...

В общем, по их представлениям, давным-давно никакого Острова не было, а был одинокий всемогущий единый Бог по имени, как это ни смешно, Кром. И то ли скучно стало Богу, то ли еще что, но собрался он завести детей. Поразмыслил, поработал над собой он несколько тысчонок лет, и в конце концов забеременел (Бог-то, как-никак, всемогущий!). В чреве его начали расти два детеныша; одного Кром назвал Мраком, другого — Светом и постановил: кто родиться первым, тот и будет царем над всем миром. Дескать, а я, сыночки, пока отдохну малость. Вот. И вроде бы первым должен был появиться Свет, но Мрак схитрил и, сделав папочке «королевский разрез» изнутри, таким образом родился раньше.

Что интересно, оба эти отпрыска, по представлениям дзадишарцев, сыновья эти, хоть и являлись богами, но не теми, как мы их понимаем. То есть, я хочу сказать, ни рук, ни ног, ни головы у них не было — один это просто сгусток света, ну а другой, понятное дело, сгусток тьмы...

Ладно, не о том речь.

Кром сотни три годков находился в замешательстве: с одной стороны, Мрак действительно оказался первым, а с другой — нечестным путем, и как быть, неясно. Потом Крома осенило, и он решил, что сначала тысячу лет миром будет править Мрак, затем его сменит Свет, и так далее.

Братьям же такое решение по душе не пришлось — каждый хотел править миром сколько влезет, бессрочно. Поэтому они поделили мир на две равные части и принялись перекраивать их по своему усмотрению. А Кром удалился на покой.

И все бы ничего, кабы братья на этом угомонилисъ. Но нет: Мрак никак не мог смириться с мыслью, что владеет только половиной Вселенной, он желал правдой или неправдой захапать себе и территорию братца, Остров — для чего создал сонмище темных богов и теперь всячески пытается проникнуть в чужие владения. Однако Свет, разумеется, догадался о злонамерениях родственника, создал на границе Острова магический щит, а также породил собственных воинов-богов и расставил их оборонять подступы к своей части мира.

Конан замолк. Покрутил в пальцах высокий серебряный бокал на длинной изящной ножке, полюбовался, как солнечный луч играет на его полированных боках. Молчал и Симур, терпеливо ожидая продолжения.

— Как ты, наверное, догадался, — угрюмо заговорил варвар, — эти самые боги-воины, внуки Крома, меня и повязали. Которые якобы вотчину Света, то бишь, Дзадишар, охраняют от всяческих тварей из темной половины. Не всегда успешно, но всегда самоотверженно, ибо, дескать, жизнь и процветание обитателей Дзадишара превыше остального. Потому все жители и поклоняются своим «охранителям» да молятся, чтобы скорее вернулся Кром и наказал Мрака.

— Я догадался, — без тени сарказма, задумчиво протянул Симур. — Что ж, картина мира получается простенькая... и в то же время не подкопаешься — как раз из-за этой простоты. Понимаю, понимаю. Стало быть, если вдруг в пределах Острова Дзадишар случайно появится чужак — зрячий, я имею в виду...

— Именно, — мрачно кивнул Конан. — Его примут либо за одного из новорожденных «богов» и обязательно препроводят к «братьям» в Обитель, либо за лазутчика Темных сил и тут же разорвут на части голыми руками... А поскольку никаких «лазутчиков» на деле не существует и островитяне никогда с ними не встречались, то меня, ясное дело, приняли за своего защитничка...