Подземелье смерти (=Конан и Бог-Паук) - де Камп Лайон Спрэг. Страница 28

Конан хмыкнул, обдумывая новость. Ему следовало бы спрятать подальше веревку, пока какой-нибудь жрец не разнюхал, что к чему.

Амитис позвала ужинать, и они вошли в дом. Потом Конан проводил Рудабе в храм и отправился в Кшесрон. Ему предстояло срочно разработать план набега, а размышлять он любил, сидя в одиночестве за кружкой вина.

— Здорово, Ниал! — приветствовал его зычный голос Катигерна, капитан дружески подтолкнул приятеля локтем. — Сыграем?

Бритуниец тряхнул игральными костями, зажатыми в кулаке.

— Спасибо, но не сейчас, — уклонился Конан. — Мне нужно побыть одному.

Катигерн пожал плечами и пошел искать другого компаньона. Конан вновь погрузился в раздумье. Опустошив еще несколько кружек, он вдруг услышал гортанный, чуть шепелявый голос. Рядом стоял Псамитек, стигиец.

— Достопочтенный Ниал, — произнес худощавый смуглокожий книжник. — С тобой желает поговорить вне таверны некий человек.

— Пусть войдет сюда, — буркнул Конан. — Здесь, на свету, он разглядит меня лучше.

Ученый слегка улыбнулся,

— Это женщина, — уточнил он. — Не пристало ей находиться в этой грязной забегаловке.

— Женщина? — хмыкнул Конан. — Какого демона…

Он встал, гадая, не Джамиля ли вдруг вернулась по какой-либо непредвиденной причине, но это было бы безумием.

У порога гостиницы, при свете ущербной луны, стояла Рудабе; пламя, горевшее в лампаде над дверью, бросало на нее свои отблески. У Конана при взгляде на девушку перехватило дыхание: Рудабе вместо скромного уличного платья была одета в костюм храмовой танцовщицы, состоявший из переплетенных бус.

— Конан, милый! — взволнованно заговорила девушка. — Ты был прав, а не я. Пойдем, и я дам тебе все, что может дать женщина мужчине. Там, наверху, трава густая и мягкая.

Она повернулась и быстро пошла прочь, а Конан последовал за ней, как зачарованный. В душе его шевелилась догадка: что-то тут неладно, — но страсть пересилила здравый смысл. Кровь звенела у него в ушах.

Рудабе провела Конана мимо убогих хижин за деревню. Ее округлые бедра соблазнительно покачивались при каждом шаге. За Кшесроном поднимался ввысь крутой каменистый склон, и Конан спешил за девушкой в жажде достичь обещанной лужайки.

Наконец они добрались до площадки, и Рудабе повернулась лицом к Конану. Она протянула к нему руки — и вдруг исчезла. На ее месте стоял туранец Чагор, пропавший слуга Парвеза, — тот самый, которого Конан выкупал в лошадином пойле. Чагор держал массивный, дважды изогнутый гирканийский лук, и стрела лежала на натянутой тетиве.

— Ха! — воскликнул туранец. — Вот теперь гляди! — И он отпустил стрелу, причем тетива тенькнула, точь-в-точь как тогда, в ущелье, где Конан потерял коня. Но теперь, с такого малого расстояния, промахнуться было невозможно.

Однако, едва Чагор выпустил стрелу, увесистый камень вылетел из-за спины Конана и ударил туранца в грудь. Стрела просвистела мимо уха Конана.

Прежде чем Чагор успел достать из колчана другую стрелу, Конан с ревом разъяренного льва напал на противника. Туранец бросил лук и выхватил меч, отражая атаку киммерийца.

Сталь звенела и скрежетала, блистая в лунном свете. Позади Конан слышал шум борьбы, но оглянуться ему было некогда. Туранец оказался опытным бойцом, и Конан был поглощен поединком. Удар сплеча — отражающий удар — нападение справа — отражающий удар — обманный выпад — отражающий удар… Танцующие клинки сшибались, звенели, им вторил тяжелый топот сапог, затрудненное дыхание и ругань.

Бранился Чагор, ибо Конан дрался в мрачном молчании. Чагор задыхался.

— Я покажу тебе, пес… Я отдам твою голову жрецу Эрлика! То-то будет потеха…

Но вот Чагор недостаточно расторопно парировал удар. Клинок Конана вонзился ему в предплечье. Завопив от ужаса, Чагор уронил саблю. Конан ловко, как кошка, подскочил к врагу и с силой, порожденной бешенством, описал лезвием горизонтальную дугу. Клинок прошел сквозь шею туранца, голова его, словно сброшенная дыня, отскочила в ближайшие кустарники. Туловище, извергая фонтан крови, черной при лунном свете, рухнуло на землю, будто срубленное дерево.

Позади Конана продолжали бороться. Киммериец обернулся и увидел катающихся по земле капитана Катигерна и стигийца Псамитека.

Конан схватил стигийца за руку и выкрутил ее. Вдвоем с Катигерном они одолели книжника: Псамитек замер, с руками, заломленными за спиной, и острием кинжала, который Катигерн приставил к его горлу.

— Вовремя же ты поспел! — удивленно заметил Конан.

— Я увидел, ты идешь за этим псом, — объяснил Катигерн, — хотя сказал мне, что хочешь побыть один. Как тут не заподозрить неладное? Я никогда не доверял этому стигийскому выродку. Потом гляжу, ты идешь за Чагором на холм, бормоча нежности, а Псамитек спешит за тобой по пятам, нашептывая заклинания. Ты был сам на себя не похож, Ниал, вот я и пустился следом. Когда туранец наставил на тебя стрелу, я швырнул в него камнем, чтобы он промахнулся, а сам напал на стигийца. Ты с ним поосторожней: он сильней, чем кажется. Укусил меня, мерзавец.

— А ну-ка, Псамитек, — потребовал Конан, — объясни нам, в чем дело. Если нас удовлетворит твое объяснение, возможно, мы сохраним тебе жизнь.

— Ты слышал, что говорил Чагор, — объявил Псамитек. — Он подслушал, как посол называет тебя «Конан», а мне было известно, сколько Тугрил обещает за голову Конана. Мы сговорились с Чагором, что он сбежит от Парвеза и поможет мне, а награду мы поделим пополам. И если бы ваши дурьи головы были способны уловить смысл…

Ровный голос Псамитека завораживал — и Катигерн, и Конан, слушая, поневоле ослабили хватку. Вдруг Псамитек, верткий, как угорь, выскользнул и вскочил на ноги. Конан прыгнул к нему и ударил с такой силой, что мог бы разрубить хрупкого стигийца пополам. Но клинок со свистом рассек воздух: стигиец исчез, как язычок потухшего пламени.

— Стой, назад! — взревел Конан, размахивая мечом направо и налево, с треском круша тернистые кустарники. В ответ послышался холодный, издевательский смех.

— У тебя свои приемы, варвар, — донесся шепелявый голос, — а у меня свои, как ты еще увидишь. Прощай, неотесанный болван!

Конан метнулся на голос, но клинок вновь распорол пустоту.

— Не трать силы попусту, Ниал, — вмешался Катигерн. — Парень мастерски насылает морок и становится невидим. А почему тебя называли Конан и почему назначают цену за твою голову?

— Мы с тобой оба наемники — так надо ли ворошить прошлое?

— Верно, дружище, забудь мои слова… Давай-ка перетащим тело туранца в деревню. Придется снова писать рапорт жрецам.

— А почему бы не оставить его гиенам?

— Его дух будет тревожить нас.

— И в самом деле, — согласился Конан. Схватив труп за пятку, он потащил его вниз. — А ты неси голову, хотя следовало бы отослать ее Тугрилу. И спасибо, что спас мне жизнь.

С наступлением праздника Всех Богов храм Заца гудел от оживления. Рудабе была полностью поглощена своими обязанностями, и потому Конан с ней больше не встречался. Гостиница Бартейка была переполнена: жрецы со всех концов Заморы съехались в Йезуд, и тем, кто прибыл поздней, приходилось ночевать в лачугах селян либо разбивать шатры в окрестных полях.

Празднество началось три дня спустя после гибели Чагора. Посланцы богатых и более мелких святилищ различных заморийских божеств торжественно шествовали по широким ступеням храма. Бритунийцы Катигерна, в начищенных кольчугах, сияющих на солнце, стояли в два ряда по краям ступеней. И пока жрец, в блистающих драгоценностями балахоне и головном уборе, медленно всходил наверх, они торжественно поднимали свои алебарды, а потом опускали их с громовым стуком. Насколько было известно Конану, жрецы различных культов находились друг с другом в непримиримой вражде и вечно затевали погибельные козни. Но сегодня каждый жрец, лучезарно улыбаясь, милостиво приветствовал сборище жрецов Заца.

Конан смотрел на процессию жрецов, стоя в отдаленном углу предхрамовой площади. Когда последний жрец-посланник вошел в храм и жители Йезуда, а с ними набожные паломники устремились в храм, чтобы почтить богов заморийского пантеона, Конан присоединился к толпе. В притворе ему пришла мысль улизнуть, чтобы вновь попытаться исследовать коридоры, но бритунийцы стояли на страже у каждого выхода. И потому Конан решился вытерпеть весь бесконечно длинный ритуал.