Серая Орда - Фомичев Сергей. Страница 38

— Пропустить! — послышалось от терема.

Суета продолжалась ещё некоторое время, пока позднего гостя не проводили в покои. Когда всё утихло, лазутчик вернулся к работе.

Большинство людей до жути боится мертвецов. Ночной гость к их числу не относился. Чего их, мертвецов бояться, небось, не кусаются. Вот живых действительно надо остерегаться, особенно тех, что приходят тёмной ночью на беседы с князьями.

Раскопав могилу, монах высек искру и затеплил свечу. Он не опасался выдать себя. Заметить свет было можно, только глянув со стены отвесно вниз, а стражники обычно смотрели по сторонам.

Труп уже изрядно подгнил. Понять, вместилищем чьей души являлось тело до смерти, оказалось непросто. Монах внимательно осмотрел обувь, лоскуты, что остались от одежды, и особенно внимательно руки. На одном из пальцев он и заметил кольцо. Очистил от земли и праха, поднёс поближе к свече.

— Химарь, — тихо сказал монах.

Спрятав кольцо под рясу, он принялся спешно заваливать могилу. Скоро вернулся на место и камень.

Тенью перемахнув через стену, монах отправился дальше. Возле спуска к Оке, ему приглянулась куча камней и брёвен. Горожане давно приготовили их для починки мостовой. Но руки до работы как-то не доходили, а спуск ещё не размыло окончательно, чтобы заставить людей поспешить, и потому припас лежал здесь с самой осени.

За грудой, сунув под спину мешок, монах и устроился. Ему пришлось прождать долго. Только под утро послышался со стороны крепости шорох шагов. Осторожно выглянув из-за укрытия, лазутчик увидел Сокола.

Усталый от бессонной ночи тот шёл не спеша. Никакого оружия при нём не было видно, только простенький посох сжимал в руке чародей. Довольно хмыкнув, монах вытащил меч и замер, ожидая, когда враг поравняется с нагромождением брёвен. Он шевелил губами и покачивал головой, отмеривая оставшиеся шаги.

Сейчас!

Мягко скользнув из-за груды, монах отвёл меч для удара…

Но улица перед ним оказалось совершенно пуста.

То, что почудилось Соколу, когда он возвращался от князя, чрезвычайно его встревожило. Чародея определенно кто-то ждал. Причём ждал с тем, чтобы убить. Смог бы или нет — другой вопрос. Сокол искушать судьбу не стал и угрозы избежал известным чародейским способом — пошёл другой дорогой. Сейчас совсем не было времени, чтобы разбираться ещё и с этим.

Он надеялся расспросить поподробнее странного своего гостя об Ишме, о монахах, о пареньке, которого те тащили…

Однако к его возвращению человек уже ушёл. Не поблагодарив, не попрощавшись, да так и не назвав своего имени. Вурды на укор чародея только руками развели.

— Словно позвал его кто-то…

— Болезнь, не болезнь, ночь-полночь, встал и пошёл. Едва шубу на плечи накинул…

Москва. Апрель.

— Есть будешь? — спросила Настя. — Тогда вставай.

Рыжий высунул нос из-под одеяла и принюхался. Пахло отменно. Пахло пирогами с капустой и луком. И ещё чем-то мясным, от чего тут же заурчало в животе. Соскочив с кровати, Рыжий натянул штаны, рубаху, подошёл со спины к Насте и обнял.

— Мои любимые пироги с капустой, — сказал он хозяйке.

— У тебя всякая еда любимая, — усмехнулась та в ответ.

Чмокнув девушку в щёку, Рыжий поспешил во двор.

В первых числах апреля, когда Чунай покинул-таки Москву, ему пришлось перебраться из гостиного двора на посад. Купец оставил достаточно денег и сверх того выправил документы, по которым Рыжий числился его закупщиком. Но тот всё равно решил убраться подальше от любопытных глаз ушлых торговцев. За советом отправился в корчемницу Марии, где сведущие люди помогли подыскать то, что нужно.

Хижинка стояла над оврагом, среди десятка таких же лачуг. В выселках, называемых на посаде Курмышами, большей частью селились люди, не ладившие с законом. Место это наилучшим образом подходило для скрытной жизни. Единственная дорога вела сюда через затяжной овраг. Поэтому любого чужака здешние обитатели видели загодя, вполне успевая предупредить друг друга, а кому надо утечь. Не было ещё случая, чтобы городским стражникам удалось застать кого-то врасплох. Да и совались они в Курмыши хоть и большим числом, но нечасто. Такое место подходило Рыжему во всех отношениях.

Молодая хозяйка оказалась женщиной одинокой и привлекательной. Нет ничего странного в том, что на третий день после того, как Рыжий перебрался в Курмыши, он перебрался и в её постель. Вряд ли это была любовь. Слишком буднично выглядели их отношения. Два человека просто жили вместе и с уважением относились друг к другу. Не задавали лишних вопросов, не любопытствовали и не требовали большего, чем уже имели.

Окатив себя водой, Рыжий вернулся и с большим удовольствием взялся за пирожки.

— В город пойдёшь? — спросила Настя.

— Угу, — кивнул Рыжий.

— Марию увидишь, кланяйся.

— Угу, — ещё кивок.

Настя вздохнула и, помолчав немного, добавила

— Крыша течёт. За зиму разбило совсем.

— Угу.

— Чего, как филин угукаешь?

— М-м-м…

Настя улыбнулась.

— Ладно уж, ешь…

Утром в ворота Богоявленского монастыря постучался затрапезного вида путник. В оконце появилась голова привратника. Несмотря на лохмотья, хромой старец сразу узнал в прохожем одного из подручных викария, поэтому пропустил без вопросов. Закрывая калитку, заметил только:

— Кир Алексий с раннего утра в городе.

Молча кивнув, путник отправился на внутренний дворик. Он не стал ни с кем говорить, уселся прямо на камни возле входа в келью викария и задремал. Никто не досаждал ему вопросами, не будил, не звал на трапезы и службы. Обитатели монастыря давно попривыкли к странным гостям Алексия.

Встречи с митрополитом, боярами и князьями по духовным и государственным делам, требовали частого присутствия Алексия в кремле. Появляться там он не любил, предпочитая заправлять всем из-за монастырских стен, однако в этот раз отвертеться не удалось.

Накануне Семён Иванович прислал записку, в которой настаивал на встрече. Отмахиваться от великокняжеских просьб, викарий пока себе позволить не мог, и выслушивал теперь долгое нытьё старшего из сыновей Калиты.

Семён имел все основания быть довольным своим положением среди прочих русских князей. Он располагал небывалой благосклонностью орды, безусловной поддержкой церкви, влияние Москвы год от года крепло.

Правление его пришлось на пору затишья в междоусобной борьбе, что позволяло князю предаваться досугу, наслаждаясь беспечной роскошной жизнью. Налаженное хозяйство, находясь в твёрдых руках тысяцкого, не требовало от Семёна пристального внимания и ежедневного участия. Не было у него причин роптать на судьбу и в том, что касалось семьи. После чреды неудачных браков, разводов, смерти малолетних детей, семья, наконец, сложилась. Теперь он имел любимую жену, которой добивался долгие годы, а главное вполне здоровых наследников. Чего же ещё желать?

Однако князь был недоволен. Он ходил из угла в угол по просторной писцовой палате и с большим унынием в голосе сетовал Алексию на жизнь.

— Тяжело мне, владыка, — говорил Семён. — Все против меня, все меня ненавидят. Невмоготу больше выносить это.

— В уме ли ты, князь? — удивился Алексий, утратив на миг обычную невозмутимость. — Кто же смеет умышлять против тебя? Напротив, в народе о тебе только добром отзываются. Уж ты мне поверь, сведения точные. Неужто из бояр кто? Да нет, я бы сразу узнал. А если подозреваешь кого, так только скажи, я мигом это дело улажу…

— Да я не про народ, — отмахнулся Семён. — И не про бояр. Вся Русь смотрит на нас, как на предателей за то, что мы перед степью заискиваем. Всякий князь, даже самая мелкота, с уделом в две деревеньки, ненависть источает, хоть даже и приветствует на людях.