В плену королевских пристрастий - Колесова Марина. Страница 90

Кивнув, девочки прошли вместе с ней к одной из скамеек. Алина села, Мария села рядом, а Луиза, осторожно взяв ее за руку, просительно заглянула в глаза и тихо прошептала, — Можно я рядом постою, матушка?

— А что такое? Почему ты не хочешь сесть? — удивилась Алина.

Луиза потупилась.

— Наказали ее утром сильно, — пояснила Мария.

— Вас часто наказывают? — спросила у нее Алина, после чего притянула к себе Луизу, у которой в глазах засверкали слезы, и стала нежно гладить по голове, — Не плачь, маленькая моя, все пройдет.

— Меня нет, совсем почти не наказывают, — покачала головой Мария, — А ее часто. Не слушается она, да и наказаниям перечит, сегодня вот убежать пыталась, а когда сестра Грета, что смотрит за ней, поймала ее, укусила ту и дралась с ней, вот ее и выпороли сильно, да еще в подвал посадили. Ее сестра Грета выпустила лишь потому, что Вы приехали… потом, наверное, обратно посадит.

— Алина, забери меня отсюда, пожалуйста, — Луиза прижалась к герцогине и зарыдала в голос, — Там, в подвале такие тараканы страшные и слизняки и мокрицы какие-то, а еще темно там… А сестра Грета сказала, что я там неделю сидеть буду, а если тебе пожалуюсь, то еще дольше… и что еще накажут меня… Забери, пожалуйста… Я слушаться и тебя, и леди Гиз буду… За что нас папа сюда отправил? Я же слушалась всегда…

— Тсс… тихо, моя хорошая… Не бойся. Тараканов бояться не стоит. Они же не кусаются, и слизняки не кусаются, и мокрицы… да и в темноте ничего страшного нет. Ты ведь знаешь молитву "Отче наш"? Так вот, когда ее читаешь, страх проходит и становится понятно, что бояться было нечего. Что в темноте никого нет, и никто тебя не тронет, ни тараканы, ни мокрицы…

— Они такие противные, особенно если в темноте их коснешься…

— Они все Божьи создания, и ничего противного в них нет… а если молитву читать будешь, то поймешь это. С молитвой не тронет тебя никто.

— Алиночка, я все равно их боюсь… ну, пожалуйста, забери меня отсюда…

— К сожалению, пока забрать не могу, моя хорошая… Пока я лишь навещать вас могу.

— Я не хочу, чтоб ты навещала, я хочу, чтоб ты забрала меня домой.

— Я понимаю, но пока это не в моей власти, моя ласточка, — Алина ласково гладила рыдающую Луизу, потом повернулась к тихо сидящей рядом Марии, — Тебе тоже тут плохо, солнышко?

— Не особо… — Мария пожала плечами, — дома, конечно лучше было… тут строго очень все, но все не так ужасно, если исполнять то, что велят… а на службах так вообще хорошо, я в хоре пою…

— Ты умница, моя хорошая… Господь видно близок к тебе, если на службах тебе хорошо… Это замечательно.

— Алина, Алина… — герцогиню за руку подергала Луиза, — Если ты забрать не можешь, тогда скажи им, чтоб в подвал меня не сажали… Ведь это ты можешь?

— Как же я могу, ласточка моя, если провинилась ты так? Разве можно кусаться, драться и наставницу свою не слушаться? Уж коли провинилась, терпи теперь, да молись, чтоб Господь дал сил вынести наказание… А в другой раз больше не поступай так.

— Алина, я не пойду в подвал, не пойду! — заливаясь слезами, проговорила та.

— Луиза, прекрати ты так матушку называть, и перечить прекрати. Хочешь, чтоб еще сильнее наказали? Ведь накажут, — Мария строго взглянула на сестру, — Сказала ведь она уже тебе, что то не в ее власти: ни забрать тебя, ни наказание прервать. Так успокойся и смирись. Хватит сердце и ей, и себе рвать…

Алина удивленно посмотрела на нее, а потом, ласково улыбнувшись, высвободила одну руку, притянула ее к себе и нежно поцеловала, — До чего ты разумна, ласточка моя… я счастлива, что у меня такая дочка… Храни тебя Господь, моя девочка дорогая, — она чуть отстранилась и перекрестила Марию.

— А меня не надо, чтоб он хранил? — Луиза, всхлипывая, обиженно посмотрела на Алину.

— Что ты, мое сокровище… Конечно же, надо, — Алина перекрестила и ее, — Храни тебя Господь, моя маленькая. И дай Господь тебе сил и терпения, все вынести и глубокую веру обрести.

— Тут нельзя ее обрести, они все злые тут… Ты сама говорила, что Господь — это любовь. А тут нет любви. Я не знаю, как у Марии получается слушаться их… Им всем нравится придираться и унижать. Я лишь задумаюсь, а сестра Грета сразу по щеке, и еще заставляет, чтоб я сразу на колени вставала и благодарила ее за это… а если хоть что сразу не сделаю, на коленях заставляет всю службу отстоять или даже всю ночь.

— Маленькая моя, так Господь это не их любовь… Господь это его любовь к тебе и твоя к нему… И чем больше ты ему отдаешь, тем больше в ответ получаешь… Вот о чем ты на службе думаешь? О том, когда она закончится, и что ты после нее делать будешь? А вот если б ты думала о том, как во время ее свою любовь до Господа донести, ты бы и не отвлекалась, и сестра Грета тебя бы не ругала, вместо всего этого, ты бы Его любовь почувствовала. Попробуй, и ты почувствуешь это.

— Так меня на службы теперь долго не пустят… Меня теперь в подвале держать будут… там даже встать нельзя… лишь на коленях стоять можно или лежать… в темноте… с тараканами, — она вновь всхлипнула.

— Вот и помолись там и попробуй свою любовь до Господа донести.

— Из подвала?

— А не все ли равно откуда? Господь везде и все слышит.

— Меня не слышит…

— Это почему же ты решила, что не слышит?

— Я просила его, что б забрали меня отсюда, так просила… так просила… но он не слышит меня.

— Глупенькая моя. Это не он должен выполнять твои желания, а ты исполнять Волю Его. Вот пройдет время, тогда может и поймешь, что то, через что ты прошла, да роптала, что не о том молилась, окажется, было и к общему благу и на пользу тебе…

— Алиночка, ты думаешь, если я попытаюсь любовь свою из подвала к нему донести, мне там легче станет?

— Обязательно станет, ласточка моя…

— Матушка, да скажите Вы ей, чтоб перестала Вас по имени звать, ведь накажут ее за это. Как пить дать накажут, — вмешалась Мария, — За непочтительное даже упоминание о родителях и то наказывают, а уж за такое тем более накажут.

— Мария, ну что ты все цепляешься… ты прям, как все они стала, — раздраженно проговорила Луиза.

— Луиза, Мария права: не стоит тут так обращаться ко мне… Здесь монастырь, и тем, кто здесь живет, необходимо соблюдать и его устав и правила. Раз я по закону твоя мать, не сочти за труд, здесь называть меня именно так.

— Хорошо, матушка, — Луиза глубоко вздохнула, — буду называть так…

— Вот и умница, дочка, — Алина улыбнулась.

В это время к ним подошла сестра Бернардина:

— Служба скоро, Ваша Светлость, Вы должны покинуть монастырь.

— Я, конечно же, отпущу дочерей на службу, но я не покину монастырь, пока не переговорю с настоятельницей.

— Тогда Вам придется ждать конца службы.

— Я подожду, — герцогиня встала.

— Хорошо, — кивнула сестра Бернардина и пристально посмотрела на девочек, — Пойдемте.

Алина перекрестила дочерей: — Идите с Богом, мои хорошие. Я постараюсь еще приехать к вам.

— До свидания матушка, — проговорили обе, и сестра Бернардина увела их.

Как только они ушли, герцогиня вновь опустилась на колени перед распятьем и стала горячо молиться. Она совсем потеряла счет времени и очень удивилась, когда услышала рядом голос:

— Вы хотели переговорить со мной?

Алина медленно поднялась и обернулась. Рядом с ней стояла высокая и стройная монахиня средних лет с достаточно грубыми чертами лица и очень пронзительным и жестким взглядом.

— Да, матушка, хотела, — чуть склонила голову Алина.

— Не Вам так называть меня, — строго прервала ее она.

— Как же обращаться к Вам позволите? — на губах Алины появилась лукавая улыбка.

— Ваше святейшество игуменья, — холодно проронила та.

— Ваше святейшество игуменья, я очень прошу Вас изменить меру наказания для моей младшей дочери. Я понимаю, она провинилась и вела себя неподобающим образом. Но она ребенок. И я категорически возражаю как против ее телесных наказаний, так и против того, чтобы ее держали в подвале.