Мир наизнанку (сборник) - Дяченко Марина и Сергей. Страница 2

– Проконсультируйся, – сказал обладатель серого свитера. – Если совсем прижмет – можешь приехать ко мне.

Земля задрожала, из темноты вышел трамвай. Красный, узкий, очень мокрый, он остановился у края тротуара, и двери-гармошки разъехались.

– Спасибо за зонтик, – сказал человек и шагнул внутрь. На секунду стал виден профиль женщины, сидящей на месте водителя: в детстве Лизу поражало, что у трамваев нет руля, только поручень, чтобы вагоновожатый мог держаться.

Двери трамвая захлопнулись. Вагон вздрогнул и покатился дальше, снова задрожала земля. Дождь хлестал, как сумасшедший. Лиза некоторое время смотрела вслед трамваю, пока не сообразила, что на гладком асфальте нет рельсов.

– Девушка! Девушка!

Шли и шли друг за другом мокрые лица машин. Дождь колотил по твердому покрытию, капли шлепались, разбивались, подпрыгивали, над землей висела туча брызг, и Лиза не сразу различила за этим грохотом стук по стеклу:

– Девушка!

Она обернулась.

Парень в обменной будке колотил по стеклу костяшками пальцев. Решетка, прикрывающая окошко от грабителей, была похожа на восходящее солнце с растопыренными лучами.

– Да подойдите же! Пожалуйста!

Переложив зонтик из одной руки в другую, перешагивая через сухое пространство из лужи в лужу, Лиза подошла.

– Что он вам сказал? – жадно спросил кассир, бледный, с ввалившимися щеками парнишка лет двадцати с небольшим.

– Он сказал, что у меня проблемы, – призналась Лиза и спросила, помолчав: – У вас что, круглосуточный обменный пункт? Уже поздно…

– Он вас пригласил или нет? Скажите? Пригласил?

Дождь потоками лился с краев зонтика.

– Здесь ведь нет рельсов, – сказала Лиза.

– Конечно, нет!

– И здесь не ходит трамвай.

– Как вы вообще сюда попали? – напряженно спросил кассир.

– Пешком! – она поежилась, чувствуя, как дождь водяной пылью пробивает ткань зонта.

И огляделась.

Блестел асфальт. Остановка казалась нарисованной на мокром стекле, дальние пропорции искажались, как отражение в елочной игрушке. Горел фонарь, и единым потоком шли машины, не останавливаясь, не замедляясь, будто на карусели.

Странно, что никого нет на остановке, подумала она и вдруг замерзла до кончиков ногтей. Кассир настойчиво постучал в окошко:

– Эй! Как вас зовут?

– Елизавета…

– Елизавета, вы говорили с Хозяином, понимаете?

– Нет. Он ваш хозяин?

– Ваш тоже… Как вы сюда попали? Как вы вообще решились к нему подойти?!

– Я просто предложила человеку зонтик, – Лиза отступила от окошка.

– Не уходите! – завопил кассир.

Еще один сумасшедший, подумала Лиза.

Из пелены показалась маршрутка. Лиза кинулась к ней что есть духу, но белый микроавтобус только чуть притормозил, поднял веер брызг и уехал – как будто Лизы не было, как будто остановка пустовала. И машина казалась пустой – Лиза видела, как салон ее насквозь пробивают дальние фонари, высвечивают спинки незанятых сидений.

Она почувствовала, что ноги промокли до колен. Машины двигались в торжественной тишине, мокрая остановка казалась окруженной туманом, как сцена – темнотой.

Медленно, бочком она вернулась к будке обменника.

– Послушайте, Елизавета, – торопливо сказал мужчина в будке. – Если он вас приглашал – это шанс, один на миллион, вы можете к нему приехать. Но только если он вас звал. Что он конкретно сказал?

– Он сказал, что я научилась прикидываться человеком, – Лиза разглядывала кассира сквозь мутное стекло и солнцеподобную решетку.

– Так вы не человек?!

– Я марсианин.

– Зря вы так шутите, – горестно сказал кассир. – Вы посмотрели бы на меня повнимательнее.

Почти против своей воли Лиза вытянула шею и заглянула в темноту будочки. Кассир восседал на офисном стуле – нет, он сам ниже пояса был офисным стулом. Его торс вырастал из сиденья, как орхидея из пня.

– Бред, – прошептала Лиза. Мигнула: наваждение прошло, в будке стояла полутьма, а окошечко было таким крохотным, что туда и мелкая купюра, наверное, протискивалась с трудом.

– Хотите поменять доллары, евро? – спросил кассир. – У нас хороший курс.

– Спасибо, – сказала Лиза. Повернулась и, опустив зонтик, мокрая, как мышь, пошла по направлению к станции метро.

Ее страх выбиться из привычного был, скорее всего, простым неврозом. Рутина служила оболочкой защитного пузыря, стоило пробить в ней крохотное отверстие, как вся ткань мира расползалась. В детстве Лиза иногда ловила себя на странном ощущении: она будто не знала, кто она, привычные вещи казались новыми, собственное имя – странным. Это были жуткие, неприятные моменты, сродни падению с высоты. Она всерьез верила, что, если пойти по незнакомой улице, заблудиться в чужом городе, просто выйти на неправильной станции метро – можно превратиться в другого человека и забыть, кем был раньше. И стоять перед дверью, хмурясь, роясь в чужих воспоминаниях, осознавая, что дверь знакома – но чужая. Чужая – но в нее придется войти и жить.

– Лизавета, – сказала Алена, которая отлично знала, что Лиза терпеть не может, когда ее так называют. – Пашка женится.

Пашке было двадцать, он снимал наушники только в ванне, потому что его мозг составлял одно целое с ай-фоном. Лиза была уверена, что такие, как Пашка, не женятся никогда.

– Ага, – сказала Алена. – Я сначала пришла в ужас. Но, ты понимаешь, если сейчас его не окольцевать, потом он вообще не захочет. Надо вогнать его в какие-то рамки, пока возможно.

– Наверное, – согласилась Лиза. – А на ком?

– Что?

– На ком он женится?

– На восемнадцатилетней девочке из провинции, – сообщила Алена с удовлетворением. – Собственно, я приняла решение их расписать, когда ее увидела. Хороший материал, поддается влиянию, а Пашка слушает ее, как теленок. Даже если ничего не выйдет. Лучше разведенный, чем холостяк с детства, ты не находишь?

– Не знаю, – сказала Лиза.

Алена считалась ее сестрой, хотя у них были разные родители. Когда Лиза в бантиках ходила во второй класс, Алена поступила в университет и скоро забеременела. Мама называла девочек сестрами, хотя недосягаемо взрослая, да еще и обремененная младенцем Алена казалась Лизе чужой. Как и новый папа. Как и новый распорядок дня, новый дом, новая школа; может быть, в те дни и зародилась Лизина боязнь перемен?

И вот Пашке двадцать, и нет уже ни мамы, ни папы. Племянник младше всего на десять лет, но между ним и Лизой пролегла граница поколений – Паша сделан не из «линеек и батареек», как положено мальчишке, а из чатов, понтов и информационных пакетов неясного происхождения.

– Не знаю, – повторила Лиза. – А где они будут жить?

– А тут мы подбираемся к интересному вопросу, – Алена кивнула. – Идем?

На кухне она вытащила из шкафа бутылку с яичным ликером, разлила тягучей струйкой в две крохотные рюмки и жестом пригласила Лизу сесть напротив за чисто вымытый стол.

– В квартире зарегистрированы я, ты и Пашка, – без предисловий начала Алена. – Записано на меня. Правильно?

Алена не спрашивала, правильно ли квартира, доставшаяся в наследство от отца, принадлежит ей. Она просила подтвердить верность изложенной информации.

– Пашкина жена будет жить здесь. Ни на какие съемные хаты я их не пущу, да и на какие бабки они будут снимать? Им еще учиться… Комнат у нас три. Я предлагаю выплатить тебе некую сумму… потом договоримся… С тем, чтобы ты выписалась.

– А где я буду жить? – почти без удивления спросила Лиза.

– Либо купишь что-то за городом. Либо будешь снимать: мы же договорились, что свою долю квартиры ты получишь деньгами. Альтернативный вариант – продавать квартиру, разъезжаться. Но ты прекрасно понимаешь: за нормальные деньги сейчас хату не продать, цены сильно упали.

– Могу я подумать? – спросила Лиза.

– Разумеется, – Алена поднесла к губам рюмку с ликером. – Что мы, сестры, не договоримся, что ли?