Твердыня полуночи - Монро Чарльз Керк. Страница 24

— Воображаю… — проворчал Конан, мигом представивший себе уютную пыточную, заполненную неприглядными ржавыми железяками имеющими вполне понятное предназначение. — Знаешь, чего-то мне расхотелось туда идти. Покажи лучше дракона.

— Успеется, — отмахнулся урук. — Мы уже на месте. А ну, пропустите!

Последний возглас относился к трем широкоплечим урукам-стражникам. Вероятно, Тальхур имел в здешней странной иерархии немалый вес — охрана посторонилась.

Это было приземистое одноэтажное здание, в прежние времена являвшееся складом или конюшней. На узких окнах-бойницах тяжелые решетки, внутри стены зачем-то покрашены в гнетущий темно-коричневый цвет запекшейся крови. Чадящие факела, тяжелый запах дыма, сапог и кислого пота уруков. Мусор под ногами. Толстые двери с засовами. Откуда-то доносятся женские крики… Конан, который в прежние времена успел побывать едва ли не во всех темницах стран Заката понял, что ему вряд ли захотелось бы оказаться в этом неуютном местечке в качестве заключенного. Даже отвратительнейшие казематы Аграпура рядом с тюрьмой Волчьего острова показались бы шикарным постоялым двором.

— О! — Тальхур поднял к потолку зеленоватый палец с длинным кривым ногтем, больше походившим на коготь ящерицы. — Слышишь, вопят? Это рабыню порют. Пойдем глянем…

Конан обреченно зашагал вслед за уруком. Все происходящее не доставляло ему ровным счетом никакого удовольствия.

— Доброго денечка, Окорок, — Тальхур, войдя в большую, но из-за темной окраски стен казавшуюся тесной, комнату, слегка поклонился сидевшему за кривоногим столом человеку, очень похожему на Артано — такой же приторно-смазливый. Неужели, тоже воплощенный дух? — Каково кнутобойничаем?

— А, это ты бездельник? — человек, носивший странное имя «Окорок» бросил оценивающий взгляд на Конана. — Привел гостей, посмотреть на труды наши праведные? Как же, Господин меня предупреждал. Присаживайтесь… Интересный экземпляр попался.

«Экземпляром» был поименован темноволосый альб, с совершенно угнетенным видом сидевший на табурете у дальней стены. У его ног лежала молодая девица, причем человеческой породы. Простое холщовое платье на спине было прорвано ударами бича и пропиталось кровью. Рядом с табуретом громоздился очень несимпатичный урук-палач, каковой и держал в правой лапище плеть с металлическим шариком на конце.

— Если интересно, то я скажу, что все длинноухие, попадающие к нам, делятся на четыре категории, — лениво сказал Окорок, поворачиваясь к киммерийцу. — Соответственно, с каждым приходится работать по-разному. Мы их не убиваем, зачем? Многих после допроса отпускаем, поскольку нет в них никакого добра и света, и научить нас любви и красоте они не могут, хотя только о ней и говорят…

— Четыре? Почему четыре? — не понял киммериец. — По количеству племен, что ли?

— Ничего подобного, — помотал головой Окорок. — Племя у них одно — длинноухие, а вот ходят они сюда по разным причинам. Первые являются затем, чтобы вызволить из крепости своих родичей или близких друзей, облегчить их страдания. С таких мы требуем плату. Например, клятву верности Великому Повелителю. Обычно мы ее не получаем. Тогда альбам предлагали поработать для пленных. Например, принести воды или дров, прибраться в казематах — накормишь пленных, а затем и до твоего персонального страдальца очередь дойдет. Увы, эта просьба не всегда находит отклик в альбийских сердцах. То ли работать лень, то ли сострадания на всех не хватает…

— А остальные?

— Другие приходят говорить с Артано или даже самим Могучим Всадником о любви и красоте Такие обычно требуют вести их к Господину. Мы объясняем им, что если Владыки будут тратить время на разговоры со всеми страждущими их переубедить, то у них не останется времени на остальные государственные дела. Тогда длинноухие соглашаются изложить нам свои ценные мысли. Суть этих мыслей была чаще всего в том, что Господин и его слуги искажены и им надо немедленно покончить жизнь самоубийством…

Окорок насмешливо взглянул на пленного Бессмертного, видимо это были его слова. Потом хозяин пыточной продолжил:

— Что до любви, то эта история почти всегда сводится к словам о том, что любовь и красота — не для нас и нам все равно этого не понять. Убедившись в том, что ничего ценного нам сказать не может, пленник начинает задумываться о своей дальнейшей судьбе. Отпускать его просто так мы не собираемся, но и клятву получить с него не удается. Часто кто-нибудь из уруков отправлялся с пленником в его поселение, чтобы поучиться любви и красоте на практике. Финал всегда один: урука убивают. Такова уж альбийская любовь.

— Да что ты в этом смыслишь? — не выдержал альб. — Ты, отродье…

— Вот видите? — разочарованно развел руками Окорок. — Впрочем, давайте об оставшихся двух разновидностях посетителей моего гостеприимного дома. Третьи являются сюда, чтобы вызвать Артано на поединок. Господин из-за занятости, разумеется, не может принять всех вызовов, поэтому таких альбов обычно прибивают к воротам, на будущее, если у Владыки вдруг выдастся свободное время. Ну и последние: этих ловит наша лесная стража, уруки и волки. Встречаются весьма любопытные личности… Впрочем, нет я неверно выразился. Нас не интересуют их личности, имена и прозвища. Мы воспринимаем их только в качестве единиц хранения и хотим узнать, откуда в них, — Окорок нехорошо усмехнулся, — откуда в них столько добра и света, коими мы обделены… Вот сейчас и проверим, насколько же добр и благороден попавшийся прошлой ночью экземпляр. Гашхан, продолжай!

Урук с плетью в лапе послушно рыкнул, но тут произошло неожиданное: заплаканная рабыня вырвала кнут и бросилась с ноги к альбу:

— Господин, пожалуйста! Умоляю, сделай то, что они просят! Ведь это так несложно! Господин, прекрасный господин…

И начала совать плеть в ладони Бессмертного. Тот молчал и отпихивался. На рабыню не смотрел.

— Господин, прошу тебя!..

— Он не хочет дать ей всего три удара, — пояснил Окорок. — Хотя знает, что если откажется, мы запорем рабыню насмерть. Любовь и доброта не позволяют нашему длинноухому дружку спасти ей жизнь. Гашхан!

— С меня хватит, — киммериец встал и потянул за собой Тальхура. — Я не получаю никакого удовольствия от таких развлечений. Пойдем дракона смотреть.

— От суровой правды жизни не отвертишься, — философический заметил умный урук. — Знаешь, что потом с этим альбийским отродьем сделают?

— Казнят?

— Да ничего подобного! Ему докажут, что он ничуть не лучше нас, надают пинков, выставят за ворота и дружно плюнут вслед. Зачем убивать таких ничтожеств? Красивые слова о добре они говорить умеют, а вот творить добро — никак.

— А вы, значит, творите добро? — Конан озадаченно посмотрел на Тальхура сверху вниз.

— Нет. Мы просто такие, какие есть. Не хотим казаться лучше, или хуже. Конечно, и среди длинноухих встречаются настоящие герои, враги, которых мы безжалостно уничтожаем, потому, что они достойны принять смерть от наших рук. Но большинство — шушера, слизняки.

— Так почему же ваш Рота, обладая такой огромной силой и могучей армией, — варвар указал на проходившего мимо Пламенного Бича, — доселе не одержал полной и окончательной победы?

— Длинноухих много, да и войско у них ничуть не слабее нашего, — с нотками расстройства в голосе сказал Тальхур. — Они обитают в тайных лесных городах, укрытых магической завесой, обнаружить которые почти невозможно… Полезли на стену, оттуда лучше всего видно.

Взобрались по крутым ступенькам наверх, к башенке, возвышавшейся над внутренними укреплениями. Обзор, конечно, был похуже, чем с вершины резиденции наместника Волчьего острова, но зато близко к дракону носящему странное имя Глау.

— Гм.. Это и есть ваш дракон? — вытаращился Конан, осторожно посмотрев вниз по другую сторону стены. — Драконы ведь совсем не такие, я их раньше видел…

На камнях, возле берега реки, развалилась громадная черная туша, более всего напоминавшая червяка-переростка. Крыльев, обязательно положенных всякому уважающему себя дракону, не наблюдалось. Глау мог похвастаться лишь четырьмя толстыми лапищами, поддерживавшими грузное туловище. Ящерица ящерицей, короче говоря. Только длиной в полторы сотни шагов. Над ноздрями спавшего чудища поднимался едва приметный сизый дымок.