Меч и щит - Березин Григорий. Страница 18

Я мотнул головой, отгоняя воспоминания, и снова оглядел поле боя. Да, мой дед правильно выбрал время и место битвы, именно здесь пролегал опасный брод через Красную реку, который неизбежно выбрал бы Суримати для вторжения хоть в Эрри, хоть в Левкию, потому что ниже по течению броды прикрыты крепостями, наследием тех времен, когда левкийцы защищались от ромейских легионов. И дальше дед тоже все сделал правильно — ударил по войску Суримати, когда оно только-только одолело брод и еще не успело построиться в боевые порядки. В его плане рассечь вражеское войско надвое и сбросить в реку ту половину, где находился предводитель, я тоже не находил изъянов. Деду просто не повезло — он нарвался на противника, владеющего магией, против которого обычные средства борьбы недостаточны и… погиб. А так как и со мной тоже чуть не произошло то же самое в первой же битве, я не мог упрекнуть деда в непредусмотрительности. Всего, как известно, не предусмотришь, надо лишь уметь быстро реагировать на непредвиденное.

Солнце заходило, окрашивая поле боя в подобающие красные тона. Я решил не останавливаться на ночлег, так как здесь передо мной вставали призраки минувшего, а мне требовалось думать о будущем. И поэтому, объехав стороной водопад, я пустился дальше по берегу Красной реки. Когда же совсем стемнело и даже луна скрылась, я расседлал Уголька и, пустив его щипать траву, положил седло на землю, расстелил одеяло и отправился в лес за хворостом. Принеся достаточно валежника, я развел костер и насадил на прут ободранную тушку подстреленного по пути зайца. А пока она жарилась, я достал из седельной сумки роман Андроника и сел поближе к костру перечитывать книгу в неверном свете пламени. Мне вспомнилось, как я впервые узнал о ее существовании. Хоть мне и было тогда лет десять, не больше, этого случая я не забуду никогда. Ведь это был единственный раз, когда отец (хоть режьте — не могу назвать его отчимом) при мне накричал на мать…

Я корпел над грамматикой в библиотеке и внезапно услышал знакомые голоса.

— Да пойми же ты наконец, глупая девчонка! Данута — твоя родная тетка! Какой ни есть, а член семьи! И любая грязь, которой ее поливают, марает и всю династию Эсти, в том числе и тебя! Если уж она тебя так допекла, то ее нужно изловить и заточить в темницу или даже казнить, но никак нельзя из вражды к ней допускать распространение этой… этой порнографии.

Они вошли в библиотеку и не заметили меня, так как я сидел лицом к окошку-бойнице и меня скрывала высокая спинка кресла. Осторожно выглянув, я обнаружил, что Архелай размахивает каким-то свитком, а мать стоит перед ним и она явно не убеждена его доводами.

— А что прикажешь делать? — возмутилась она. — Запретить продажу книги? Тогда уж точно все решат, что мы приняли эту пакость на свой счет. А продавать ее будут по-прежнему, только тайком и намного дороже. Или предлагаешь устраивать обыски и уличенных в обладании книгой всенародно казнить?

— Незачем, — усмехнулся Архелай. — Если торговля книгами — такое доходное дело, то не худо бы получить с него прибыль и королевской казне. Не ввести ли нам налог с каждой проданной книги, скажем, в четверть ее цены?

Тут я не выдержал и громко прыснул, чем, конечно же, выдал свое присутствие. Родители немедля стащили меня с кресла и поставили пред свои пресветлые очи, и мать грозно осведомилась, что это я здесь делаю.

— Ну, сын, и чем же ты тут занимаешься?

— Грамматикой, мама. — Я показал взятый с полки свиток. — Изучаю левкийский по заданию учителя.

— Да? — удивился отец, а через миг догадался: — Поскольку говорить на нем ты и так умеешь, учитель, надо полагать, велел тебе познакомиться с письменной речью. Ну и как? Есть какие-нибудь затруднения?

— Да в общем-то никаких, но мне попалось слово, которого я не понимаю.

— Бот как? И какое же это слово?

— Порнография. — Я невинно посмотрел ему прямо в глаза. — Ты не скажешь, что оно значит, а, папа?

Тут уж не сдержала смеха и мать. Архелай присоединился к ней, а я из вежливости поддержал их. Про наказание король с королевой и думать забыли, и про налог на книготорговцев, кажется, тоже. Впоследствии, не один год спустя, я отыскал-таки в библиотеке замка сочинение, о котором спорили родители, и понял смысл созданного Архелаем нового слова. Но осилил я эту писанину лишь до середины. Дело в том, что родина сочинений подобного жанра — Романия, и когда за него берутся какие-нибудь иноземные писатели, вроде того же Андроника Эпипола, то по традиции обильно насыщают свое произведение всякими ромейскими словами. Ромейский язык я, как уже говорилось, знаю, но при чтении подобных книг это не помогает, а наоборот — мешает. Вот, к примеру, как выглядит описание самого распространенного в таких произведениях действия:

«Он засунул свой хвост к ней в ножны».

Во всяком случае для меня, знающего, что такое penis и vagina, это выглядит именно так. И читая подобный text, я невольно задаюсь вопросом, о каких же диковинных зверях здесь идет речь. А прочтя еще про какой-то желудь хвоста, я вообще развожу руками в недоумении.

И вот теперь, сидя у костра, я перечитывал знакомые эпизоды жизнеописания Дануты, но уже другими глазами, глазами человека, который рано или поздно будет править многими народами, в том числе и тем, над которым владычествовала она. И хотя в оценке этого произведения я и теперь не расходился с Архелаем, данную родителями, да и Скарти тоже, характеристику личности Дануты я счел чрезмерно резкой и однобокой. Пусть для описания ее основной деятельности подходило только одно слово — разврат, занималась она им с таким самозабвением и размахом, что превращала его в своего рода искусство. Эротическое искусство, или, если угодно, Искусство Эротики. И я так увлекся исследованием этого Искусства, что оторвал меня от него только запах подгоревшего мяса. Поспешно отложив книгу, я снял с огня зайца и убедился, что снизу он успел обуглиться. Срезав кинжалом несъедобное, я съел остальное до последнего кусочка, бросил кости в огонь и улегся спать.

На следующее утро я проснулся рано и, позавтракав оставшимся хлебом и сыром, оседлал Уголька, уложил снаряжение и продолжил путь. По мере удаления от Тайгета лес на берегу Красной реки все редел, пока не сменился широкими заливными лугами, и, воспользовавшись этим, я опять перевел Уголька на размашку — мне не терпелось лишить родину своею ценного присутствия. За день я проехал добрую сотню миль, которые по лесу одолел бы разве что за три дня, даже на арсингуе вроде Уголька. Разумеется, Декелею и Амиклу — те самые старинные крепости у бродов — я объехал стороной, не желая случайно встретить кого-нибудь из знакомых левкийцев.

Заночевав в последний раз на родной земле, я уже следующим утром пересек границу с Михассеном. Там не было никакой крепости, сторожевого поста или еще чего-нибудь в этом духе, но тем не менее я сразу как-то почувствовал: вот тут, позади, родина, а впереди — чужая земля. Я не остановился, чтобы попрощаться с родимой землей, прихватить с собой горсть ее, произнести какую-нибудь историческую фрасу (записывать ее все равно некому) и прочее в том же духе. Я даже не замедлил бег Уголька, и лишь когда проехал мили две-три, мне стало как-то неуютно. Сперва я не понимал, в чем тут дело, но прислушался к внутренним ощущениям и наконец разобрался в причинах и следствиях: я впервые находился за границей без сопровождающей меня армии, и отсутствие привычки к такого рода путешествиям доставляло мне серьезные душевные неудобства. Чтобы успокоиться, я прибег к самому простому средству. В конце концов, сказал я себе, раз мой отец — бог или по крайней мере демон, то и я — целая армия, и мой проезд по Михассену и прочим странам, которые еще встретятся на моем пути, это анабасис, то есть завоевательный поход с полным отрывом от баз снабжения, когда армия должна кормиться за счет той страны, через которую проходит. Подбодренный таким соображением, я выпрямился в седле и резво поехал дальше, надев тетиву на охотничий лук, чтобы при случае заняться вышеупомянутым самоснабжением. Случай не замедлил представиться: когда я пересекал впадающий в Красную реку ручей, заметил пришедшего на водопой оленя. При виде меня он тут же сорвался с места, одним прыжком перескочил через ручей и… рухнул, убитый моей стрелой. Подъехав к павшему рогоносцу, я спешился и занялся разведением костра, свежеванием туши и копчением мяса, нимало не интересуясь, что говорят по сему поводу охотничьи законы княжества Михассен.