Меч и щит - Березин Григорий. Страница 48

Я стоял на палубе, снова и снова вспоминая разговор с — как там она назвалась? — катагоной, но тут подошли дружинники с котлом смолы и факелами. Мы подняли на большой шнеке парус, облили судно смолой, перерубили канаты, связывавшие корабль с соседними, оттолкнули его и бросили на палубу факелы. Шнеку быстро окутало пламя, и громадный костер медленно поплыл в открытое море. Я проводил его взглядом, а затем извлек из снятых с ярла ножен меч и отсалютовал им доблестному врагу. Таким образом, первое, что я сделал своим мечом, — это отдал честь его бывшему владельцу.

Глава 6

Мечислав умолк, видимо, считая свой рассказ законченным, и снова сделал большой глоток из бурдюка. Хотя его рассказ объяснял кое-что из моего личного опыта двухлетней давности, но по-прежнему оставаясь неясным, почему Мечислава занесло в такую даль от Вендии. Впрочем, я ведь его не об этом спрашивал, а только о том, как к нему попал отцовский меч. Но прежде чем расспрашивать о целях его путешествия в Тар-Хагарт, надо выяснить одну заинтересовавшую меня подробность.

— Слушай, Чес, — ты не против, если я буду иногда называть тебя так? Мечислав для меня слишком длинно.

— Валяй, — великодушно разрешил он. — Дружинники зовут меня просто Чеслав, а если для тебя и это трудно…

— Отлично. Так вот, Чеслав, ты не мог бы повторить тот «непонятный», как ты выразился, крик, с которым бросился на ярла Свейна?

Мечислав смутился, но кивнул и, сосредоточившись на миг, проорал: «Файр!» — да так, что его конь рванул было прочь. Но Уголек остановил беглеца, куснув за шею, и неодобрительно посмотрел на моего новоявленного брата.

— Вот так, — сказал он, словно стесняясь своего выкрика. — Сам не понимаю, зачем я это кричал. А почему ты спрашиваешь? — И он настороженно посмотрел на меня, будто ожидал, что я усомнюсь, в своем ли он уме.

— Да просто я догадывался, что это был за крик, — ответил я и усмехнулся. — Не волнуйся, я тоже постоянно выкрикивал это слово, не понимая его значения, еще с первой битвы при Медахе. Его смысл открылся мне совсем недавно, но я вообще-то чуть ли не вчера узнал, кто мой отец, но ты, неужели ты не слышал, что Глейв был сыном не только богини Валы, но и демона Файра?

— Про Валу я, разумеется, слыхал, и не раз, — ответил Мечислав, — но вот про демона слышу впервые. — Он подумал и пожал плечами. — Вероятно, близкие не желали меня огорчать и потому скрывали правду, ведь у нас в Вендии боги считаются довольно добрыми, а вот демоны в основном злыми порождениями огня, воды, воздуха и земли, и от них нужно защищаться оберегами, чарами и тому подобным. — Тон Мечислава показывал, что он не разделяет мнения своих соплеменников, но не намерен ссориться с ними из-за такого пустяка. — А к какой стихии принадлежал этот Файр?

— Если верить Скарти — к огненной, — пожал плечами я. — Во всяком случае, сам Глейв, по словам Скарти, сказал ему, что «файр» значит огонь. И я склонен верить, так как это слово похоже и на антийское «фюр», и на левкийское «пир». И, по словам Скарти, Глейв всегда кричал «Файр!», бросаясь на врага. Я тоже невольно выкрикивал это слово перед лицом врага, и похоже, с тобой произошло то же самое, когда ты столкнулся с ярлом Свейном, — заметил я.

— Ты уже второй раз называешь того ярла по имени. Тебе что-то известно о нем? — спросил Мечислав.

— В основном только со слов Скарти, — признался я и вкратце рассказал то, что узнал от Скарти о происхождении и судьбе отцовских мечей. После чего плавно перешел к истории о своем отъезде, путешествии и о дорожных приключениях вплоть до нашей встречи.

Дослушав меня до конца, Меч, ислав в свою очередь разоткровенничался и рассказал наконец, что подвигло его отправиться в далекий путь.

— … Так я, значит, после той битвы у Кревотына два года прислушивался к своему сердцу, но оно меня никуда не вело и если к чему и побуждало, так только сидеть тихо, заниматься своими делами и не лезть в чужие. Я ведь в том бою тоже потерял немало — сто пятьдесят шесть дружинников. Сто пятьдесят шесть! А ведь у меня их было меньше трехсот. Я говорю, конечно, о старшей, ближней дружине. Молодших-то, не закаленных в боях, было тысяч пять, но много ль с такими навоюешь? Надо было срочно натаскивать этих щенков в мелких стычках, где их в случае чего могли спасти мои остатние матерые волки. К счастью, северяне в те годы не так буйствовали, как прежде. — Он иронически отвесил в мою сторону поклон. Получилось не очень удачно — нелегко кланяться, когда лежишь у костра.

Я усмехнулся и ответил тем же, отлично понимая, что он имел в виду, а Мечислав продолжал рассказ:

— … И я мог подготовить из молодших какую-никакую смену погибшим. Но вот когда дело, считай, наладилось, до меня с месяц назад дошел слух, что жалкий писака Андроник Легостай, или Эпипол… — Он бросил на меня настороженно-вопросительный взгляд, и я кивнул, давая понять, что знаю, о ком идет речь. Но не добавил, что произведение этого «писаки» лежит у меня в седельной сумке. Пожалуй, надо будет зарыть его там поглубже.

— Так вот, до меня дошли вести, что этот бывший писаришка намерен издать новые сочинения, на сей раз трактаты, якобы написанные непосредственно моей матерью! Вот тут-то я и понял, о чем мне вещала Вала и кто виноват в том, что моих прав на престол Вендии не признает, по сути дела, никто, кроме самих вендов. Вообще-то мне хватало и этого, но тут была задета память и честь моей матери, а значит, и моя тоже. И я решил наведаться в Левкию и сделать наконец то, что я не сделал по молодости десять лет назад. То есть, попросту говоря, надо было бы зарезать этого Эпипола как безродного пса, каковым он, впрочем, и был.

Я, не теряя времени, отдал все нужные распоряжения, поручил своему жупану Збыху управлять делами в мое отсутствие и уже приготовился к отъезду, когда Збых указал мне на одну мелочь, которую я как-то упустил из виду. Он спросил, как я намерен добраться до Левкии. Я ответил, что дорога туда известна, через Медах и Хейсетраск, проложена еще ромеями. Вот тут-то он и объяснил, что проехать через Антию человек с моими волосами и моим ростом сможет только в том случае, если все тамошние жители поголовно ослепнут. М-да, подумал я, приятно, конечно, быть таким знаменитым, но иногда слава может стать и обузой. О том, чтобы ехать через Жунту, тоже не приходилось думать: Пизюс до сих пор не мог простить, что четыре года назад я не пришел ему на подмогу под Медахом, и винил меня в своем поражении. Представляешь? Меня! — Мечислав покачал головой, дивясь человеческой глупости, и я согласно кивнул. Да, Пизюса тогда не спасла бы от разгрома никакая подмога, даром что он привел с собой впятеро больше сил, чем в свое время Гульбис. Но Гульбис-то, в отличие от него, действовал правильно, с расчетом на внезапность, и не его вина, что Диону случилось в то время меномайствовать [18].

А Пизюс так долго собирал свое воинство и так медленно продвигался с ним к Медаху, что о его «нашествии» не только предупредили лазутчики Одо, но и болтали все торговцы на базаре. Он, видимо, полагал, что с такой многочисленной ратыо ему бояться нечего, и не торопился. Ну и я, тоже не торопясь, собрал на том же поле, где разбил за три года до этого Гульбиса, и стрелков, и телохранителей, и коронные войска, и ополчение знати, и даже освободившихся теперь от забот по охране границы с Ухреллой арантконскйх акритов. Расставил их поперек поля по всем правилам военной науки, поместив клинья спешенных стрелков в промежутках между тагмами, а на том холме, где прежде стояла мать с телохранителями, поставил с десяток баллист, которые тоже смог привезти без спешки, вместе с тремя возами горшков, наполненных холлерной… Собственно говоря, никакой битвы и не было. Пошедшие в атаку жунтийцы так и не столкнулись с нашей фалангой. Остановленные гибельным градом стрел, они замельтешили и попятились, а когда в них полетели горшки с холлерной, отступление превратилось в беспорядочное бегство, которое не смог бы остановить и более решительный вождь, чем Пизюс. А тот и не пытался этого сделать, он бросился бежать одним из первых, но даже этого бы ему не удалось, так как вдоль дороги притаились лазутчики Одо, имевшие собый приказ насчет жунтийского короля. К сожалению, с Пизюсом удирал и его придворный маг, сумевший отвести глаза тем лазутчикам. «Хорошо, хоть на это сгодился», — презрительно отозвался о нем Дион.