Мятеж четырех - Локнит Олаф Бьорн. Страница 34

– Так как же тебя зовут?

На этот раз я даже не задумался над ответом:

– Эйвинд, сын Джоха, из деревни Райта в Пограничном королевстве.

И только сейчас понял, что черноты вокруг меня больше нет. То есть, конечно, было довольно темно, однако я ясно различал грубо отшлифованные камни, которыми был выложен потолок. На радостях я попытался вскочить… и тут меня подстерегала неудача. Шевелиться я по-прежнему не мог. Правда, после некоторых усилий я сумел слегка повернуть голову и скосить глаза налево-направо. Все, что мне удалось разглядеть – обычные камни вокруг и еще то, что сверху меня накрывает какая-то прозрачная крышка. Она была слегка зеленоватая и почему-то напомнила мне крышку гроба.

Но даже это не могло испортить моего сразу взлетевшего наверх настроения. Не знаю, где я оказался, не представляю, что со мной случилось, но я точно не умер! Разве по сравнению с этим имеют значение мелкие неурядицы навроде неподвижности?

Я был так уверен, что стоит мне вспомнить свое прошлое и открыть глаза, как все беды сами собой кончатся. Вышло же совсем наоборот – стало еще гаже. Я опять начал здорово сомневаться, живой я или мертвый. Ведь это ж ни в какие ворота не лезет: встать нельзя, есть-пить совершенно не хочется и, что самое смешное, до ветру тоже неохота. А такого просто быть не может!

Страшные сны никуда не исчезли. Только теперь они все время одни и те же. И даже не страшные, а какие-то тоскливые. Я видел какую-то глубокую расселину в горах, а в ее глубине – непонятную блестящую штуковину. Мне казалось, будто я стою на краю бездонного ущелья с лопатой в руках. Я должен обязательно откопать эту вещь. Но она такая огромная, что даже на то, чтобы очистить от камней и грязи маленький кусочек, уйдет вся моя жизнь.

Кто-то резко толкает меня в спину и я начинаю спускаться по обрывистой тропинке вниз. Идет мокрый снег и я слышу, как заунывно свистит ветер. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на небо, но вижу только клубящийся непроглядный туман. Чем ниже уводит тропинка, тем уже становится полоска неба над моей головой. Вскоре она почти исчезает, сливаясь с нависающими над ущельем мрачными каменными глыбами. Мне хочется еще разок посмотреть вверх, пусть даже там все затянуто туманом, но меня снова толкают. Наверное, я видел небо в последний раз.

И тут я отчетливо понимаю, что меня ожидает унылая серая бесконечность, которую я потрачу на то, чтобы ковыряться в замерзшей земле. И я почему-то должен быть безгранично счастлив тем, что мне доверено извлечение на свет этой никому не нужной и опасной гадости! А я точно знаю, что эта вещь опасна. Для меня и для всех живущих на земле людей. Не знаю, чем и почему, но она хуже затяжных войн, морового поветрия и вообще всего, что грозит роду людскому…

Вот тут я и возмутился. Говорить вслух я не мог, но что-то внутри меня истошно заорало, наотрез отказалось махать лопатой и захотело немедля оказаться дома. После этого бунта на какое-то время меня оставили в покое. Я лежал, пялился в каменный потолок, еле заметно светившийся тусклым голубоватым светом, иногда засыпал без снов, потом просыпался и все повторялось сначала.

А потом появились голоса. Они чуть слышно звучали в моей голове и я решил, что они мне мерещатся. Однако голоса возвращались снова и снова, и я махнул рукой (мысленно, конечно) – какая мне разница, мнятся чужие голоса или нет? Хоть послушаю, о чем они переговариваются, все веселее. А удивляться я, кажется, уже давно разучился.

Голоса ссорились. Я понял так, что свои споры они ведут очень давно и не потому, что хотят настоять на своем, а просто от скуки и по привычке. Так у нас в деревне старики могли целый день с утра до вечера ворчать, и неважно, что их никто не слушал. Для них главнее всего были сами разговоры. Так же и здесь. Я лежал и слушал, пытаясь уразуметь, о чем толкуют эти голоса без хозяев. То есть хозяева у них наверняка были, только я их не видел. Я вообще ничего не видел, кроме потолка над головой да какого-то непонятного тусклого блеска слева от меня. Сколько я не пытался разглядеть, что там поблескивает – ничего не получилось. Так что мне оставалось только прислушиваться к невидимым собеседникам. И выдумывать, какие они. Почему-то я был уверен, что очень старые. Даже не просто старые, а древние. Как Граскааль и его подземелья или даже еще старше.

Начинались все разговоры примерно с одного и того же.

– …Не понимаю, – обычно первым пробуждался желчный, въедливый голосок, владельца которого я про себя называл «Брюзгой». – Зачем Хозяину понадобилось это животное? От него не может быть пользы, ибо оно, подобно всем своим сородичам, тупо, лениво и не приспособлено ни для какой работы, кроме…

– А тебе-то что с того? – перебивал разглагольствования Брюзги усталый низкий голос.

– Он завидует, – ехидно растолковывал всем желающим еще один невидимый обитатель подземелья, владелец дребезжащего тенорка. Мне сдавалось, что он смахивает на хитроумного Нейкеле-лиса, героя множества наших сказок. – Не может пережить, что Хозяин привел в нашу тихую конюшню новую лошадку. Не расстраивайся, на живодерню тебя не отправят. Будешь ходить по кругу до последнего…

– Теперь-то какая разница? – мрачно спрашивал Усталый. Брюзга на время затыкался, Лис мелко хихикал, а я задумывался, кого это они имели в виду, говоря о «тупом животном» и «лошадках»? Почему-то мне казалось, что «животным» именовали именно меня… Обидно. С какой это стати я – «животное»?

– Но ты же не станешь отрицать, что твари подобные ему, утопили наш мир в крови? – не унимался Брюзга. – Мне перечислить разоренные ими города? Рассказать, как они расправлялись с мирными жителями?

– Перестань, Кхатти, – этот голос мне почему-то нравился. Он явно принадлежал старому, но еще бодрому душой и телом человеку. Хотя я ни разу его не видел, он почему-то казался мне похожим на наших стариков, проживших по шестьдесят-семьдесят зим и все еще способных с одним топором выйти на дрохо или медведя. – Что толку воскрешать старую вражду, особенно сейчас, когда все мы связаны одной бедой? Мальчик не может отвечать за дела своих предков. Кроме того, припомни, как твои соплеменники вели себя по отношению к покоренному им народу? Чего стоит хотя бы резня в Ретрике…

– Право мести еще никто не отменял, – еле слышно добавил Усталый. – Вы заслужили то, что с вами случилось…

– Ну да, конечно! – взвизгнул Кхатти-брюзга. – Ты же всегда защищаешь этих… этих, – он просто задохнулся от возмущения, не в силах подобрать нужное слово. Остальные молчали – видимо, привыкли к подобным припадкам ярости. – Эту ошибку богов!..

– Боги редко ошибаются, – спокойно ответил Старик. – А ты совершенно напрасно злишься. Ты же не хуже меня знаешь, кому это выгодно.

– Кхатти желает быть мулом с колокольчиками, – проскрипел Лис. – И бежать впереди каравана. Думает, Хозяин его похвалит за усердие.

Разозленный общими нападками Брюзга свирепо зашипел, а мне показалось, что где-то неподалеку злобно рассмеялись. Я попробовал вспомнить, не слышал ли когда-нибудь названия «Ретрик» или историю о произошедшей возле этого места битве, но на ум ничего не шло. Был бы на моем месте, например, Хальк, он бы быстро разобрался, что здесь к чему и кто здесь сидит. Интересно, кого обитатели пещеры называли «Хозяином»? И как они все сюда попали? Так же, как и я? Что они здесь делают?

– Если бы не ты и твои подстрекания, – Брюзга снова обрел дар речи и теперь решил накинуться на Старика, – мы бы смогли уладить дело миром!

Лис залился дребезжащим смехом, Усталый (я решил, что это был именно он) вздохнул, Старик ничего не ответил. Ободренный молчанием Кхатти продолжал:

– Да, и все бы завершилось иначе! Так, как оно и должно было быть – созданием великой империи, достойной наследницы дел великих предков!..

– Кхатти, ты просто помешанный, – равнодушно сказал Усталый. – Почему бы тебе не помолчать хоть немного, а? Прошлое больше не имеет никакого значения.