Год короля Джавана - Куртц Кэтрин Ирен. Страница 100

Он не договорил, однако этого и не требовалось. Фаэлан в ужасе затряс головой. Ничуть не тронутый страхом своей жертвы, Альберт многозначительно взглянул на одного из рыцарей. Тот по сигналу поднял Фаэлана, и его товарищ закатал сперва один рукав рясы, затем другой в поисках шрама от предыдущего кровопускания. Его не было, ибо Ориэль исцелил рану. Фаэлан со стоном закрыл глаза, пока они ощупывали его руки, и постарался отвернуться, но Альберт схватил его за подбородок и заставил взглянуть ему в лицо.

— Ого, отец Фаэлан, мы даже не нашли шрама, чтобы доказать, что вы когда-либо подвергались кровопусканию, — негромко заявил великий магистр. — Стало быть, вы позволили мастеру Ориэлю исцелить его. — Он покачал головой. — Не могли даже сохранить на память крохотный шрам, чтобы он напоминал вам о повиновении ордену… Или, может быть, прибыв ко двору, вы решили, что отныне должны быть покорны королю гораздо больше, чем того требуется от его исповедника?

— Да, боюсь, что мы теперь узнали истину, отче. Вы отринули дисциплину ордена точно так же, как это сделал король. Помимо гордыни и неповиновения, которые привели к вашему отлучению от церкви, я полагаю, что вы нарушили присягу ордену и стали слугой короля, а не Господа. Неужто вы и впрямь надеялись, что предательство останется незамеченным?

Фаэлан беззвучно всхлипывал и тряс головой, пытаясь отрицать обвинения. И тут Альберт, небрежно потянувшись к изножию постели, взял вервие Custodes из переплетенных алых и золотых шнуров.

— Вы обесчестили сей символ, отче, — мягко произнес Альберт, развернув скрученную веревку. — Вы выбрали верность цветам дома Халдейнов, вопреки единству церковного и мирского закона, который символизирует сие вервие. Да будет так. Никто больше не попросит вас носить эти цвета как члена Ordo Custodum Fidei.

Он несколько раз намотал пояс на каждую руку, оставив между ними длину в несколько пядей, затем, покосившись на рыцарей, удерживавших пленника, молча кивнул. Они вцепились ему в плечи, и Фаэлан закрыл глаза, пытаясь вспомнить слова молитвы, лишь теперь осознав, что отнюдь не кровопускание принесет ему смерть.

Когда наутро отец Фаэлан не открыл дверь священнику, который, как обычно, явился к нему с просьбой раскаяться в былых ошибках и вернуться в лоно церкви, тот попытался открыть дверь, но она оказалась заперта, и тогда он сообщил об этом стражу, дежурившему у королевских покоев. Стражник доложил обо всем сэру Гискарду.

Король как раз одевался, чтобы отправиться на тренировку, и Карлан помогал ему надеть кожаный доспех. Сами Карлан с Гискардом уже были готовы к выходу. Однако доклад стражника встревожил их не на шутку, ибо не в обычаях Фаэлана было спать так крепко в столь поздний час, в особенности в последние дни.

Переглянувшись взволнованно со своими помощниками, Джаван велел стражнику отправиться к дверям священника, а сам, поспешно нацепив меч Халдейнов, отправил Гискарда в свои покои, откуда тот принес небольшой медный штырь, заостренный и загнутый на конце. Без лишних слов они отправились в комнату Фаэлана в сопровождении перепуганного отца Даити и стражника, но сколько король ни стучал в дверь, никто не ответил ему.

— Отец Фаэлан, — окликнул Джаван и вновь постучал. — Отец Фаэлан, вы здесь?

И вновь тишина. Дверь и впрямь оказалась заперта на щеколду, и потому король уступил место Гискарду, который взял отмычку наизготовку.

— Думаете, он куда-то вышел? — вполголоса спросил Джаван, пока Гискард примеривался к замку. Он не ощущал присутствия никого живого за дверью.

— Отец Фаэлан не выходил из комнаты со дня отлучения, но может быть, он решил сдаться? Может, он спустился помолиться в часовню?

Хорошо смазанный засов поддался с негромким щелчком, хотя, возможно, Гискард отпер его с помощью магии…

— Позвольте, я войду первым, сир, — произнес он негромко и чуть приоткрыл дверь.

Джаван опустил руку на меч. У него не было чувства опасности, и все же он позволил Гискарду опередить его, ибо внезапно ощутил приступ необъяснимого страха.

Гискард осторожно толкнул дверь, и Джавана ослепил солнечный свет, бьющий сквозь открытые ставни. Прикрыв глаза рукой, Джаван шагнул в комнату вслед за Гискардом, стараясь держаться спиной к стене. За ним немедленно последовал Карлан. Гискард прошел к кровати, обнаружил, что она пуста, и жестом велел Карлану запереть за ними дверь, оставив стража и священника в коридоре. На первый взгляд комната казалась необитаема. Молитвенник Фаэлана лежал на привычном месте, аккуратно закрытый, однако в подсвечнике рядом не было свечи. Взглянув на небольшой письменный стол, Джаван обнаружил там огарок, а рядом несколько листов пергамента. Свеча догорела без остатка, и воск растекся неопрятной лужицей, едва не запятнав одну из страниц.

— Странно, — Джаван подошел поближе. — Он бы никогда не ушел, оставив свечу прогореть до самого дерева. Мог начаться пожар… Или кто-то позвал его, и он так спешил уйти, что забыл погасить свечу, или…

— Или это означает, — тихим напряженным голосом возразил Гискард, — что он просто не мог ее погасить.

Очень медленно он подошел к тяжелому занавесу, закрывавшему вход в гардеробную напротив кровати. Озадаченный, Джаван проследил за ним взглядом. Темно-зеленая ткань висела на деревянных кольцах, на толстом стальном пруте, закрепленном в тяжелых железных петлях. Сперва Джаван никак не мог понять, на что же так пристально смотрит Гискард, но затем он осознал, что одно из колец вовсе не деревянное, а скорее похоже на веревочную петлю, алую с золотым. Он понял, что это может означать, в тот самый миг, когда Гискард резким движением отдернул занавес.

— О боже, — выдохнул Джаван, когда взору его предстало тело отца Фаэлана. Труп медленно вращался, свисая на вервии Custodes.

Карлан перекрестился.

— Боже милостивый, они довели его до самоубийства.

— Скорее перережь веревку, — воскликнул Джаван, и сам бросился к мертвецу.

Но Карлан поймал его за плечо, а Гискард вскинул руку, чтобы не позволить королю подойти ближе.

— Слишком поздно, — отрезал Гискард. — Он мертв уже несколько часов. И сейчас самый важный вопрос: сделал ли он это сам, или кто-то ему помог. Мы ничего не сможем узнать, если вы вмешаетесь.

Джаван тут же прекратил сопротивляться и, сглотнув горячие слезы, уставился на Карлана.

— Они убили его, правда? Фаэлан был никогда по собственной воле не лишил себя жизни.

— Согласен, — вполголоса отозвался Гискард. — Но давайте сперва посмотрим внимательно, прежде чем делать поспешные умозаключения. Карлан, запри дверь.

Рыцарь поспешил повиноваться, а Гискард внимательно принялся разглядывать тело. Он слегка отступил, когда Джаван подошел поближе.

Смерть Фаэлана не была ни быстрой, ни легкой. Приятное, обычно столь спокойное лицо его потемнело, вспухло, черный язык вывалился наружу, темные глаза вылезли из орбит. Не было никаких сомнений, что причиной смерти было удушение, однако произошло ли оно при повешении или ранее — это оставалось еще под вопросом. Рядом с постелью лежал перевернутый стул, так что создавалось впечатление, будто Фаэлан сам оттолкнул его в момент самоубийства, но с тем же успехом кто-то другой мог положить его там. Джаван постарался отогнать мысль о том, как несчастного Фаэлана вздергивают на веревке, возможно, предварительно связав ему руки, чтобы он не мог сопротивляться, не мог бы ухватиться за железный прут, чтобы подтянуться и спасти себя. Очевидным было лишь одно — причиной смерти стало именно орденское вервие — перевитые шнуры алого и золотого цвета.

Джаван отвернулся, не в силах больше смотреть на священника… спотыкаясь, вернулся к письменному столу и бездумно, сквозь слезы уставился на пергаментные листы.

Если Фаэлан и впрямь сам лишил себя жизни, он должен был оставить какое-то послание. Но надпись на верхнем листе была сделана столь дрожащей рукой, что невозможно было определить, принадлежал ли почерк именно Фаэлану. Там говорилось о том, в какое отчаяние впал священник после отлучения от церкви, о его внутренних мучениях и нежелании жить. Однако когда Джаван дрожащими пальцами приподнял лист, не в силах поверить тому, что только что прочел, то в изумлении вскрикнул, завидев на столе горсть серебряных монет. И внезапно понял, даже не пересчитывая, что их должно быть ровно тридцать.