Сын епископа - Куртц Кэтрин Ирен. Страница 58

— Если он еще жив, — Дункан скрестил руки на груди и стал мрачно изучать носок своей туфли. — Может, мне не следовало бы становиться епископом, Аларик. Теперь, всякий раз, когда ко двору является гонец, я ломаю голову, а что еще пришлет нам Лорис. Руку? Глаз? Или, может, голову…

— А если ты не примешь посвящения, думаешь, это сохранит ему жизнь? — возразил Морган. — Сам знаешь, что нет. Что до гонцов, боюсь, я был бы даже рад, если бы нам вручили голову.

— Что?

— Это хотя бы означало, что Лорис уже ничего больше с ним не сделает. Ведь ты не думаешь, что Лорис согласится оставить его в живых, а? Он достаточно далеко зашел и не отступит.

Дункан закусил губу и тяжело вздохнул.

— Ты прав. Я знаю, что ты прав. Полагаю, именно поэтому я сразу попросил кольцо Истелина. Я знал, что он никогда больше его не наденет. Но три дня назад все было по-другому. И теперь взять кольцо с руки мученика кажется… ну, дерзостью, если не сказать больше.

— Никакой тут нет дерзости. Это дань уважения отважному человеку, который не покорился врагу.

Дункан не ответил, и тогда Морган открыл ящичек и достал кольцо, тщательно избегая соприкосновения со сморщившимся пальцем Истелина. Ему показалось, будто от золота покалывает, когда он сомкнул ладонь, и это подтвердило его догадки о причинах страха Дункана — и что со страхом этим следует справиться, прежде чем Дункан отправится в собор. Поджав губы, Морган закрыл ящичек и осторожно поставил его обратно на алтарь.

— Я знаю, что тебя гложет, как знаю и многое другое о тебе, — сказал он после недолгого молчания.

— Не знаешь.

— Дункан, я не могу не знать. И ты тоже. Мы Дерини. Я просто подержал его, и этого достаточно, чтобы я почувствовал: это не просто кольцо.

— Разумеется, нет. Это кольцо епископа.

— И это кольцо Истелина, взятое у него самым грубым образом, — добавил Морган. — И в нем осталась некая сила, связанная с этим. И тебе предстоит столкнуться с ней — если не сейчас, то немного позднее, перед всеми, кто явится в собор, когда ты будешь куда более уязвимым, чем теперь.

— Я подниму щиты, — прошептал Дункан.

— Ты именно так решил пройти посвящение в епископы? — спокойно спросил Морган. — Ты помнишь, как принимал священство… Уж я-то, видит Бог, никогда не забуду. И ты действительно хочешь напрочь отгородиться от этого рода магии, Дункан?

Он следил, как дернулась голова с тонзурой, как напряглись облаченные в белое плечи, хотя Дункан не повернулся к нему.

— Это как раз то, что тебе нужно сделать, сам знаешь, — продолжал Морган. — И не думаю, что ты действительно этого хочешь. Дай мне руку, и покончим с этим.

Дункан медленно и неуклюже повернулся, лицо его было таким же белым, как одеяние, все чувства загнаны вглубь, разве что по светлым голубым глазам видно было, как борются за первенство страх и благоразумие. Когда последнее, наконец, победило, Дункан испустил долго таимый вздох, и немедленно глаза, которые встретились со взглядом Моргана, стали подлинным зеркалом души, которую Дункан все-таки открыл человеку, ближе которого у него не было.

— Ты прав, — прошептал он. — Если я с этим не слажу, я не епископ и не истинный Дерини. Но побудь со мной.

— Я бы не подумал, что тебя даже просить понадобится, — негромко ответил Морган и улыбнулся. Взяв правую ладонь Дункана в свою, он держал в другой кольцо Истелина, прихватив его самым кончиком безымянного пальца и, подбадривая себя и Дункана, без дальнейших колебаний, надел ему на палец золотой обруч. Дрожь пробежала по телу Дункана, когда холодный металл скользнул по коже, но он только покачал головой и закрыл глаза при невнятном вопрошающем возгласе Моргана, поднеся стиснутый кулак к губам, дабы коснуться ими холодного аметиста в знак верности слову. Когда он вновь задрожал, Морган скользнул ладонями вверх по рукам кузена, вновь остановился на его плечах и быстро ввел себя в транс, ища связи. Он соединился с Дунканом, как раз когда с кольца и аметиста на нем всплесками полились воспоминания.

Огонь и лед, золотое и лиловое — тайные помыслы кузнеца, который придал форму кольцу и вправил в него камень, предназначив свое изделие для священной цели. Его сработали именно для Истелина, и никто другой его до сих пор не носил. Ожило воспоминание, как его освящали водой и фимиамом при возведении Истелина в епископы, слова благословения, произнесенные над ним, когда оно лежало на серебряном подносе: священный обряд связал его с саном слуги служителей, призвав самого служителя к служению верховному Владыке. И служитель не опозорил кольцо за все годы, что оно оказывало милость его руке.

Губы великих и малых касались его, приветствуя, большинство — с подобающим уважением, некоторые с небрежением, и немногие — с двуличием в сердце своем; но сам человек оставался верен верховному Владыке и не забывал о своем предназначении. Лишь в конце открыто было выказано презрение к слуге служителей. Открытый человеческий страх, смирение — и затем отзвук резкой жгучей боли, когда, вспыхнув, мелькнуло лезвие и разъединило кольцо и обладателя…

Даже хотя Морган был к этому готов, он стал хватать воздух ртом от потрясения, крепко держа Дункана, когда тот задрожал, еще более отчетливо прочтя последнее воспоминание, и негромко вскрикнул от чужой боли.

Но затем, весь дрожа, Дункан стал уходить еще глубже в транс, ибо кольцо еще не поведало всего, и Морган, поколебавшись, последовал за кузеном, вбирая еще более древние образы самого золота, предшествовавшие созданию кольца. Нечто таилось в нем с самого начала, когда пламя впервые очистило девственные самородки — ощущение неземного сияния и нетелесного тепла. Руки, совершающие обряд, подняли его к Высшей Славе — две пары рук; одни — обычного священника, другие — являли собой нечто большее. На миг явилось нечто давно знакомое — а затем ничего.

Морган резко вырвался из транса в обычное состояние, как только пропала связь, и зашатался, ибо Дункан обмяк на мгновение мертвым грузом в его руках. Но, прежде чем он что-либо предпринял, Дункан шевельнулся и обрел почву под ногами, помогая себе успокоиться слабой улыбкой и взмахом руки с кольцом.

— Что такое… — начал Морган.

Дункан покачал головой и улыбнулся более уверенно, опершись о край алтаря и стягивая кольцо с пальца, чтобы благоговейно положить его рядом с ящичком.

— Вот и скажи мне — что… — прошептал он, бегло взглянув на Моргана. — Полагаю, воспоминания, как его изготовили для Истелина, ты уловил?

Морган кивнул.

— И как он его утратил, тоже.

— Думаю, это наименее важно из того, что мы видели, — Дункан вновь воззрился на кольцо, продолжительно и с почтением. — А как насчет того, что было до того, как оно стало кольцом?

— Расплавили нечто иное, чтобы его сделать, — заметил Морган. — Ты знаешь, что это было?

Дункан задумчиво кивнул.

— Думаю, что-нибудь из алтарных принадлежностей: потир или дискос. — Он дрогнул. — Не уверен, хочется ли мне произнести вслух, о ком я подумал, как о владельце.

— Ну, если не ты, то я произнесу, — сдержанно отозвался Морган. — Я уловил две различных и определенных сущности. Один — простой священник, но другой… Да кто это мог быть, если не Святой Камбер?

Дункан кивнул, опершись ладонями о края алтаря, и снова опустил взгляд на кольцо.

— Однако на этот раз было не явление, просто воспоминание. — Его лицо озарила улыбка. — Но это может быть единственной истинной реликвией Святого Камбера, которой мы располагаем — то, чего он действительно касался. Хотелось бы знать, что это было.

— Ну, если кольцо Истелина действительно выковали из чего-то, стоявшего на алтаре, это, наверное, удастся проследить, — сказал Морган. — Говорят, сын Камбера был священником. Возможно, потир или дискос принадлежали ему. Возможно, это передал ему Камбер — как дар при рукоположении или чем-то таком. В любом случае, не столь уж невозможно выяснить, где было добыто золото для кольца.

— Пожалуй, — и Дункан вновь улыбнулся. — Кстати, не говорил ли я тебе, что Келсон жаждет восстановить культ Святого Камбера?