Сын епископа - Куртц Кэтрин Ирен. Страница 62

— Да. А ты бы предпочел, чтобы я предоставил тебе и дальше мучиться?

На миг на лице Дугала отразилось смятение, его давние страхи боролись с пробуждающимся любопытством, а затем мальчик осторожно улегся на свернутый плащ Моргана и умышленно перевел взгляд на очаг.

— Ты применил ко мне свое колдовство, верно? И к этому монаху.

— К брату Джерому? — Морган пожал плечами. — Не знаю, впрямь ли это называется колдовством. Это — одна из вещей, которые я умею творить как Дерини, но… — он опять пожал плечами и уклончиво улыбнулся. — Что до Целительства, не думаю, что это колдовство. Но, полагаю, тебе бы пришлось ко мне здорово приставать, чтобы я смог точно определить, что это такое, на мой взгляд. Насколько удалось понять нам с Дунканом, это редкий дар даже среди Дерини. И мы не обнаружили никого из не-Дерини, кто владел бы им… если не считать человека по имени Варин де Грей. А он думает, что его дар исходит от Бога. Возможно, и так. Возможно, это источник и нашей целительной силы.

— И только поэтому ты утверждаешь, что это не колдовство? — спросил Дугал. — Потому что кое-кто, хоть он и не Дерини, тоже это может?

Морган наклонил голову вбок и хитро улыбнулся.

— Не знаю, я как-то до сих пор особо об этом не думал. Я считаю большую часть того, что у меня получается, своим даром. И все. А колдовство, в основном… О, это нечто вроде того, что делала Карисса, чтобы погубить короля Бриона, или что делал Венцит Торентский. Уверен, до тебя какая-то молва об этом докатилась.

— Но то были дурные дела, — возразил Дугал. — Значит, ты говоришь, что если эта сила применяется на благо, она — дар, а если во зло — то колдовство?

Морган не мог не усмехнуться в ответ на это нехитрое суждение.

— Полагаю, я мог бы сказать, что именно это и имел в виду, — признал он, усаживаясь на ковре поудобнее и разгибая уставшие колени. — Полагаю, что скорее всего меня задел твой отрицательный взгляд на магию… Тот отрицательный взгляд, который присущ большинству людей. А магия просто имеет отношение к обузданию силы, которая для большинства людей недостижима. А сама эта сила… Попытаюсь объяснить тебе иначе. Сила существует. Верно?

— Конечно.

— Думаю, ты признаешь, что существует много видов этой силы… Что она может сходить из многих источников. Да?

Дугал кивнул.

— Хорошо. Давай возьмем один из примеров: огонь, — продолжал Морган, быстро потерев ладони одну о другую и протянув их к холодному очагу, одновременно оглянувшись на Дугала. — Огонь можно использовать для многих благих целей. Он может давать нам свет, как факелы на стенах, — и неопределенно мотнул подбородком. — И может согреть дом. — Усилие ума вызвало из воздуха над приготовленным топливом яркие искры, и топливо занялось. Дугал перебрался в сидячее положение, чтобы лучше видеть.

— Как ты это сделал?

— Думаю, пока что достаточно признать, что я это сделал, — ответил Морган, — и что обеспечивать холодное помещение светом и теплом — это благо. Но огонь может также быть разрушителен, когда выйдет из повиновения или будет обращен на дурные цели. Он может спалить дом… или докрасна раскалить железо, чтобы лишить человека зрения.

Его лицо посуровело, ибо на память ему пришел один знатный Дерини, который полстолетия назад позволил ослепить себя, чтобы выкупить пленных деринийских детей: Барет де Ланей, один из самых почтенных членов Камберианского Совета, того самого Совета, где Моргана и Дункана презирали за то, что они лишь наполовину Дерини, хотя оба «полукровки» умели исцелять.

Как только давняя боль Моргана хлынула наружу, Дугал внезапно притих и вперился в него, и жесткие щиты немного завибрировали, впервые за все это время дав слабину. Чистое, как солнечный свет, сострадание хлынуло в образовавшуюся щель: искреннее, доброе, не запятнанное страхом или недоверием.

— Ты видел, как кого-нибудь ослепляли раскаленным железом? — мягко спросил Дугал.

Как только Морган взглянул на него в изумлении, щиты немедленно наглухо сомкнулись, но Моргану показалось, будто нечто новое, некое приятие мелькнуло в карих глазах, которые по-прежнему храбро встречали его взгляд — возможно, то был отзвук дугаловой увлеченности Целительством, пусть связанной лишь с его скромной подготовкой полевого хирурга. Внезапно Морган задался мыслью, а не Дерини ли Дугал, и нет ли в нем, в связи с этим, задатков Целителя.

— Нет, я никогда такого не видел, — колеблясь, сказал он, — и слава Богу… Но это было достаточно обычным делом в течение столетий. Я… Мне довелось познакомиться кое с кем, кого именно так лишили зрения. — Он моргнул. — Но сейчас не время отвлекаться. Я описал кое-что, что может огонь. Так благ ли огонь или дурен?

— Ни то и ни другое, — осторожно ответил Дугал. — Смотря, как его использовать. То же самое раскаленное железо, которое отняло зрение у твоего друга, можно применить для того, чтобы прижечь рану.

Морган кивнул, довольный.

— Можно. И что это говорит тебе о мощи огня в целом?

— То, что не сама его мощь… Важно, как ее используют, для созидания или для разрушения. — Дугал помедлил всего один миг. — И ты хочешь сказать, что волшебство — то же самое?

— В точности.

— Но священники говорят…

— Священники говорят то, что их научили говорить вот уже две сотни лет, — мгновенно парировал собеседник. — Дерини не всегда преследовались, и отнюдь не всегда до недавних времен «магия» означала анафему. Черная магия — исключительная мощь, применяемая в разрушительных и корыстных целях — всегда осуждалась праведными. Но те, кто могли обуздать необычайную мощь на благо человеку, для Целительства и защиты против злоупотребления мощью, — издревле звались чудотворцами и святыми. Они также некогда звались Дерини.

— Но были и злые Дерини! — возразил Дугал. — И есть до сих пор. Кто такие Карисса и Венцит?

— Дерини, которые обратили свой дар во зло, — вздохнул Морган. — Как ты думаешь, я — злодей?

Лицо Дугала застыло.

— Нет, но говорят…

— Что говорят, Дугал? — прошептал Морган. — И кто? И отдают ли они себе отчет, что я сделал, или для них важно, что я есть?

— Я… Да как-то я не думал об этом прежде.

— Я и не предполагал, что ты думал. — Морган взглянул на знак Халдейнов на своей правой руке, перекликавшийся с Корвинским грифоном на левой. — Давай с тобой договоримся, Дугал. Я не могу отвечать за Дункана или Келсона, но если ты можешь привести хотя бы один пример, когда, как ты считаешь, я дурно применил свою силу, я покорюсь любому приговору, который ты сочтешь нужным вынести. Разве мне не следовало помочь Келсону победить женщину, которая сгубила его отца и сгубила бы и его, чтобы захватить престол? Следовало ли мне позволить бывшим архиепископам лгать дальше и нанести ущерб Гвиннеду, свергнув законного короля? Следовало ли мне отказаться лечить тебя?

Дугал покачал головой, не желая встречаться взглядом с Морганом.

— Дугал, у меня может быть доступ к большей магии, чем у многих людей, и к иным ее видам, — мягко продолжал Морган, — но я в ответе за использование этой силы перед тем же Богом и королем, что и ты, и что любой из священников и епископов… и также перед моей собственной совестью, возможно, куда более суровым наставником. В силу того, что мне дано больше способностей, мне приходится мириться и с немалой ответственностью. Я не просил ни о том, ни о другом, просто так уж оно есть. Все, что я могу — это служить людям, не жалея сил. Отец Келсона научил меня, что такое честь и рыцарственность, и я старался не предать его доверие. Я надеюсь, что не был столь уж безуспешен — несмотря на то, что я Дерини.

Но ему не довелось выслушать суждение Дугала, ибо в этот миг кто-то завозился с дверным засовом. Как только Морган вскочил на ноги, уже догадавшись, кто пришел, дверь отворилась, и Дункан, внимательно оглядевшись, переступил порог, а затем шагнул в сторону, чтобы впустить Келсона и епископа Арилана. Дугал медленно поднялся, когда Келсон подошел, чтобы подать ему руку и вопрошающе взглянул ему в лицо. Арилан двинулся прямо к Моргану, его худощавое лицо выражало сдержанное неодобрение.