Умирать вечно - Алейников Кирилл. Страница 3

Вниз…

Мне никогда не нравился метрополитен. Не знаю уж, что тому причиной, но… не нравится он мне. Под любым, даже самым мрачным небом, я чувствую себя комфортней, чем в королевстве мрамора, хрома и эскалаторов. В любой толпе я ощущаю себя прежде всего самодостаточной личностью, но только не в толпе спускающихся к поездам пассажиров. Нет, они — не просто толпа. Они — обреченные… Смешно, конечно, так рассуждать, но эти пассажиры обречены.

Знакомый, участвовавший в первой чеченской войне, сказал мне как-то: «Единожды побывав под землей, ни за что не захочешь оказаться там вновь». Это он говорил про случай, когда от разрыва фугаса в ущелье произошел обвал, и бронетранспортер моего знакомого оказался погребен под многометровым слоем камня и песка. В образовавшейся страшной могиле он провел два месяца. Ровно столько понадобилось поисковым отрядам, чтобы найти и откопать боевую машину. Из экипажа он был единственным, кто выжил.

После мне говорили, что провианта команде хватило бы максимум на две недели…

Единожды побывав под землей, ни за что не захочешь оказаться там вновь. Этот раз не являлся для меня исключением. Но другого пути добраться из одной части города в другую не существовало. Я вынужден спускаться вместе с безликой, шумной толпой вниз. Под землю. Здесь обитают странные запахи, непривычные звуки, а иногда встречаются даже странные люди, словно живущие здесь испокон веков, еще до строительства метро. Живущие под землей. Не бомжи, не попрошайки, не гастарбайтеры из бывших дружественных республик… Они всегда «на своей волне», как выражается молодежь; они отличаются отсутствующим, незаинтересованным в окружающем действии взглядом, вроде бы неряшливым, но вполне лаконичным видом… Кто они? Может быть, это неолюди? Новое поколение людей, выживающее в мегаполисах, но не имеющее никаких шансов вовне их. Вот он, один из этих неолюдей. Как и я, движется вместе с лентой эскалатора. Но движется вверх. Густая шевелюра на голове прокрашена местами в белый, а местами и в красный цвета. Серо-красная куртка, неуклюже сидящая на худых плечах. Черные спортивные штаны с широкими красными лампасами. Кроссовки. Наверное, он мог бы отлично смотреться в видеоклипе на какую-нибудь прогрессивную электронную музыку с незамысловатой мелодией и недолгой жизнью. Или, быть может, в кинокартине о недалеком будущем Земли; эдакий образчик homo neos, человека нового.

Но он был не в клипе и не в кино. Он поднимался навстречу мне из подземелья и смотрел прямо в мои глаза. А я смотрел в его глаза. И так до тех пор, пока мы не поравнялись.

А потом он усмехнулся, повернул голову по направлению движения и напрочь забыл о моем существовании. Я, в свою очередь, постарался забыть о существовании этого неочеловека.

Парочка впереди синхронно шагнула навстречу надвигающейся металлической плите. Спустя секунду я повторил их движение. Вот он, конец пути вниз. Нижний уровень метро, где ниже теперь остается только преисподняя. Гостям города пришлось бы изрядно вымотаться, прежде чем в толпе под сводами техногенного грота с обилием указателей найти-таки нужную платформу. Я же управился быстро и без потери драгоценных минут. Вот уже стою на платформе. Впереди — гладкие, устало поблескивающие рельсы, а между ними толстый кабель электропитания поездов. Смертельная штука, надо сказать, этот кабель. Возможно, в других туннелях, в других метрополитенах дела обстоят иначе, но тут кабель открыт и расположен меж рельсов. Серебристое его тело устремлено из темноты в темноту параллельно путям.

Подуло воздухом, пропахшим солидолом и машинной смазкой. Дуновение быстро перешло в легкий ветерок, бросивший врозь остатки разорванного кем-то билета. Затем из туннеля справа послышался таинственный звук приближающегося поезда. Он быстро нарастал, этот звук, набирал силу и многомерность, и вот уже серый состав электрички с визгом тормозных колодок останавливается подле меня, подле других пассажиров. С шипением открываются двери, на полминуты объединяя пространство поезда и пространство подземного техногрота. Я делаю шаг, другой, и уже стою, сжимая в ладони свой участок поручня. Народу не так много, есть даже свободные сиденья, но я предпочел ехать стоя. Не люблю я сидеть в этих неудобных, жестких, каких-то ирреальных креслах электричек.

Поезд тронулся. За окном поплыла платформа, потом ее сменила совершенно черная стена туннеля. Изредка проскакивали фонари освещения, но они лишь подчеркивали мрак подземного хода. Вагон шатался, ходил из стороны в сторону и трещал всеми своими швами, колесами, балками и прочим, что может трещать в вагоне. Ритмичные звуки стука колес о соединения рельсов успокаивали уставшие за день работы нервы, погружали разум в полудремотный транс. Не заставила себя ждать и главная особенность метрополитена как транспорта. Кто-то подумает, что сия главная особенность — это то, что поезд движется под землей. Как бы ни так! Главная особенность — периодически гаснущий в вагонах свет! На секунду, на две, а иногда и на десять. Черт бы меня побрал, если я знаю, в чем здесь причина. Могу лишь предположить, что на неровных участках пути контакты вагонов отходят от силового кабеля, что и вызывает «помутнение» ламп.

Мигающий свет под землей — вот еще одна причина, по которой мне не хочется пользоваться метро. И без того ощущаешь себя погребенным под метровым слоем земли, в недрах огромного лабиринта, полного опасностей. Так еще и света лишаешься, хоть и ненадолго. И с каждым новым периодом темноты в вагоне что-то вроде бы неуловимо меняется. Вот мигнул свет, и я заметил перед собой рекламную наклейку. Конечно, она была здесь и раньше, но отчего-то мое сознание ее не зафиксировало. Сейчас же — есть она. Свет мигает повторно, и с его возвращением я заметил давешнюю парочку молодых людей, все так же обнимающуюся, что-то шепчущую друг другу. А раньше я их не замечал.

Свет мигнул в третий раз. Надолго погрузился я во тьму, полную лишь звуков, но не красок. Вспыхнули лампы. Вспыхнули как-то трудно, с неохотой, будто им на миг было слишком мало энергии. Вагон залило желтовато-бледными электрическими лучами; наклейка на месте, парочка — тоже. А еще в вагоне появился тот самый неочеловек, обладатель густой взлохмаченной шевелюры с красно-белыми полосами. Он стоял в дальнем конце вагона и держался за поручни двумя руками, словно был распят на них.

Даже если бы он держался за поручни ногами, я не стал обращать на него внимание. Подумаешь, встретились взглядом на эскалаторах. Но мое внимание моментально приковалось к незнакомцу, приковалось жестко и крепко. Крепче, чем на морозе примерзает к металлу язык. Крепче, чем сварочный аппарат соединяет две части арматуры. Крепче, чем натягиваются нервы в периоды наибольших стрессов.

Ведь в глазах незнакомца в этот раз не было ничего кроме тьмы. Густой, клубящейся, совершенно непроницаемой тьмы. Никаких белков, никаких зрачков, никакой радужной оболочки. Лишь тьма. Его глаза вмиг ввели меня в ступор. Как кролик перед удавом, я судорожно глотнул воздух и инстинктивно спрятал голову в плечи. Держащая поручень ладонь онемела, никакая сила в этот миг не смогла бы разжать ее. В ногах взорвалась бомба усталости, а в душе — панический страх, мигом обернувшийся животным ужасом.

Тьма смотрела на меня. Она смеялась сонмом демонических голосов из глаз неочеловека и неотрывно следила за мной. Откуда она? Зачем она здесь? Почему она смотрит именно на меня? Ведь секунду назад этого незнакомца не было в вагоне! Я готов поклясться, что не было! Наклейка была, как была и парочка влюбленных подростков, но этого человека в куртке тут не было! И неужели никто больше не замечает, какие страшные глаза у него?! Неужели никто не видит, что этот пассажир вовсе не обычный, а… более чем странный?!

Смотреть на всепоглощающие глаза тьмы во мне не было больше сил. Сознание предпочло отключить все функции второстепенной важности, оставив лишь способность бежать. И я побежал. Побежал, как бежит от огня всякая лесная и степная живность. Побежал, как бежит от смерти любое живое существо. Спина взмокла, ноги подкашивались, но я бежал. Отворял дверцы вагонов, с шумом хлопал ими, расталкивал пассажиров, спотыкался о стоящие в проходах сумки… Бежал.