Путь к Эвенору - Розенберг Джоэл. Страница 38

На улице все было тихо. Ахира взялся за конец веревки, я перебросил другой конец через перила и шагнул в ночь.

Есть два основных способа ходить по городу: по главным улицам либо по проулкам и задним дворам. Я миновал два проулка, прежде чем наткнулся на то, что искал. Через улицу подмигивала окнами таверна, из-за ее дверей в ночь рвались матросские песни. К этим дверям через улицу вели приподнятые над грязью мостки.

Я выгреб из-под них немного грязи, снял башмаки, носки, перчатки, плащ, пояс, меч и куртку, все плотно увязал в плащ и сунул тючок под мостки. Потом прикрыл его вынутой грязью.

Ахира был прав. Если кто выглядит, как я, — он не станет шататься по центу города, поблизости от Столбов Кары, ни один, ни в компании.

Я выпрямился — голый до пояса, торба закинута на плечо и зашагал по проулку к таверне.

Сперва немного пива... нет, много пива.

Уличная грязь холодила мне ноги, пока я шел через улицу, в широкие двери, в шум, пение и свет общей залы.

— Эй! — сказал я. — Найдется тут кто желающий выпить с моряком?

Глава 15,

в которой возобновляются старые знакомства

В первый раз, когда я отправился в плавание, все было неплохо, если бы не одна вещь. Есть люди совсем без чувства юмора.

Я тогда на лето нанялся на работу в туристский лагерь в Мичигане — на самом деле просто грузовик водил, хотя это было веселее, чем можно судить по названию. Мне приходилось забрасывать туристов на маршруты: сплав по какой-нибудь канадской речке, пеший поход через леса Верхнего полуострова, лагерь для робинзонов в национальном парке, еще чего-нибудь в этом роде, — и потом отвозить их обратно. В кузове слегка модифицированного грузовика. Абсолютно против правил — по закону полагались школьные автобусы, — но, пока инцидентов не было, никто к нам не приставал.

Были в этой работе два приятных момента. Один — пейзажи: очень красиво выглядит эта часть мира. Второй — моя лень была довольна: когда не надо было возить туристов, я ничего делать не был обязан.

Поэтому я болтался по лагерю. Пробегал пять миль в день, чтобы держать форму, подновил несколько лесных троп и так далее, но в основном болтался без дела и читал: Эмма и Стах присылали мне каждую неделю пять пакетиков М&М, десяток новых книжек в бумажной обложке, две-три пары носков и совершенно бесполезную дюжину презервативов (в лагере, где было одно пацанье, у меня не было в этих предметах необходимости).

Как-то один из туристов, шестиклассник, кажется, спросил, не могу ли я быть у него и нескольких его друзей капитаном на швертботе. Это была одномачтовая гоночная скорлупка с двумя втыкающимися швертами, быстрая и красивая, отлично ходила по озеру, но если управлять ею неумело, могла перевернуться от дуновения ветерка. Дело в том, что хотя все эти ребята были опытными яхтсменами, правила лагеря требовали, чтобы старшим был взрослый, а я таковым являлся, имея от роду целых девятнадцать лет.

Странно получилось. Мики, тот мальчишка, который на самом деле командовал, обращался ко мне официально: «Капитан, я думаю, нам следует приготовиться к повороту». Я, естественно, давал команду: «К повороту!», и ребята тянули шкоты, или там перекладывали румпель, или как это еще называется, а я потом в ответ на кивок Мики лихо командовал: «Поворот!»

Им только не нравилось, когда я говорил что-нибудь вроде:

— Так, теперь люки задраить, сухопутных крыс — на рею!

Никакого чувства юмора. Особенно когда я командовал: — К перевороту!

 Вот оно в чем дело, — гудел мой новый приятель, толстой лапой обнимая меня за плечи. — Пусть «Русалка» с виду самая медленная шаланда на Киррике... — на самом деле он сказал «Х-х-х-хиррик», но я его понял, — ...пусть она воняет, как сто лет не чищенный плавучий сортир, позорище той сточной канавы, по которой он плавает; пусть капитан на ней — самый тупой из всех тупиц, что когда-либо рисковали упасть за борт и отравить начисто всех рыб морских — пусть! А на самом деле, как поплаваешь на ней да привыкнешь к ее норову, так тут и поймешь, что она еще куда хуже. Дав-вай ще по пиву!

Он был крупный, плотный, с волнистой моряцкой бородой, закрывающей щеки, шею и половину груди. В тусклом свете чадящих свечей, роняющих пятна воска на грубо сколоченный стол, грязное его лицо блестело от пота. Он придавил какого-то жука, глотнул пива и ухватил меня за колено.

Решив, что он собрался снова разразиться длинным пьяным монологом, я рискнул вставить слово.

— Значит, — начал я, раскачиваясь с ним в такт, — ты думаешь, я и думать не должен наниматься?

У меня речь была даже пьянее, чем у него, хотя и ненамного.

— Велен, мой мальчик... — Он задвигал в воздухе пальцем. Наверное, хотел его поднять, указуя. — Я думаю — ты полный псих, если продолж-жаешь думать мысль о мысли наниматься.

— Ну не может же все быть так плохо, а?

— Не может, да? Я вижу тебя насквозь, Велен, и не думай, что не виж-жу. Я знаю, куда ты клонишь.

Я изобразил дружескую улыбку.

— Знаешь, вот как?

На дверь я не смотрел. Если надо будет, уйду в три движения: вскочить, прыгнуть и исчезнуть в темноте. Ну, еще чуть-чуть везения надо будет.

— А то нет... Слишком долго топтал ногами землю вместо палубы, да? Это заметно, парень, заметно... человеку нужно есть... и пить, да? — а моряку нужно плавать. В этом я не сомневаюсь, Велен, красавчик, я говорю только — ты мог найти себе что-нибудь получше «Русалки». Это только и говорю — ну еще, может, что хуже ты точно не найдешь.

Он поднялся, пошатываясь, как новорожденный жеребенок.

— Х-хорошо посидели... вот прикончу эту — и отваливаем... Эй, Тонен, Руфол — я отваливаю... Вы со мной или против меня? Рыбой клянусь, вы ж без меня дорогу не найдете. Набрались... вы оба... вы оба набрались...

— Набрались, мы? — откликнулся какой-то моряк. — Не, просто приняли чуток лишку. — Он поднялся, а с ним еще один, и мы все вывалились в ночь.

Шатаясь, мы прошли по улице, спустились с холма и двинулись через центр города, во все горло распевая прекрасную матросскую песню — обычно ее поют, когда тянут канаты.

Я запевал. Я немало времени провел, изображая — нет, будучи — матросом: это лучший способ осматривать побережье Киррика и Расколотые Острова, не привлекая внимания.

Небрежности в освещении, которую я подметил на окраине в центре не существовало. Столбы окружала дюжина фонарей, а поблизости стояло оцепление из десятка солдат. Я мог бы побиться об заклад на что угодно — в доме правителя, через дорогу, таится еще десяток, и куда больше по первому крику набежит из казарм. Прибрежные города всегда под угрозой пиратских рейдов, и местные правители привыкли держать войска под рукой.

Один из стражников оцепления подобрался к нам поближе.

— Потише горланьте, — с улыбкой сказал он. — Государь спит с открытыми окнами, а если его разбудить — мало вам не покажется.

Мой приятель товарищески плюхнул руку солдату на плечо.

— Он не любит песен? Что же он за правитель?