Вечный ястреб - Геммел Дэвид. Страница 2

Талиесен подошел к мечу, погладил рубин в эфесе и со вздохом вышел из пещеры на солнце. Богиня, шествующая по воде… о чем говорила эта женщина? Вот уже два дня он думает и не может придумать, как добиться того, что, по словам Сигурни, он уже совершил!

Он вновь вспомнил слова своего учителя Астела, сказанные много веков назад: «Относись к Вратам уважительно, Талиесен, если не хочешь лишиться разума. Ты должен понять, что это не просто двери, позволяющие расхаживать по времени взад и вперед».

О, как хорошо он понял это теперь! Талиесен оглянулся на спящую Сигурни. Сколько раз он видел, как она умирает? Тридцать, сорок?

«Всегда держись за Нить, мальчик мой, – говорил Астел. – За одну-единственную. Между двумя не ступай, ибо там таится безумие, таится отчаяние. Каждое мгновение прошлого рождает бесконечное множество будущих. Если перепутаешь их, погибнешь».

Несмотря на ветер, солнце светило жарко.

– Я перепутал их, Астел, – сказал старый друид, – и стал пленником будущего, которое невозможно понять. Зачем она здесь? Как были открыты Врата? Как я умудрился вернуть ей меч? Помоги мне, Астел. Я в растерянности, а моему народу между тем грозит гибель.

Не получив ответа, он с тяжелым сердцем вернулся в пещеру. 

1

Касваллон, наблюдая за взятием Атериса, испытывал странное ощущение невсамделишности происходящего. С высокого склона, где он сидел, белый город казался игрушечным замком на зеленом ковре.

Враг нагрянул внезапно, часа три назад. Теперь из домов и башен валил черный дым, и долетавшие наверх крики звучали, как отголосок страшного сна после пробуждения.

Сузив зеленые, словно море, глаза, Касваллон смотрел, как зверствует неприятель. Печаль и гнев боролись в его душе. Он не питал любви к обреченным жителям города, которых считал изворотливыми и нечистыми на руку, однако бессмысленная бойня удручала его.

Этих захватчиков он видел впервые. Ему были в новинку рогатые аэнирские шлемы, двуострые топоры, овальные щиты со страшными багрово-черными рожами. Он слышал, конечно, что аэниры бесчинствуют где-то на юге, но не знал, что они воюют и с низинниками.

Да и откуда ему было знать? Клану Фарлен нет дела до нижнесторонних. Их древний, отважный горный род стоит наособицу. Жителям равнин нет хода в горы, и горцы с ними не смешиваются.

Только торговые дела их и связывают. Горцы поставляют говядину и шерстяные ткани, низинники – сахар, фрукты, железо.

Внизу пронзили и подняли на копье ребенка, девочку. Она кричала и билась. Это уже не война, а кровавая потеха.

Он отвел взгляд от страшного зрелища, посмотрел на горы – гордые и могущественные, они вздымали свои снежные шапки к небу. В середине высился одетый тучами Хай-Друин. Касваллон поежился, запахнувшись в бурый кожаный плащ. Говорят, что горные кланы немилосердны к пришельцам, и это чистая правда. Чужака, проникшего в охотничьи угодья клана, отправляли домой без пальцев на правой руке. Но так наказывали лишь браконьеров – то, что творилось сейчас в долине, не имело ничего общего со справедливым возмездием и было злом, вопиющим злом.

Касваллон вновь бросил взгляд на город. Там приколачивали к воротам одетых в белое старцев. Даже на таком расстоянии горец узнал в одном из них старосту, Башерона. Старик был не слишком честен, но такой смерти все равно не заслуживал.

Ни один человек, боги свидетели, не должен так умирать!

На равнине показались три всадника. Один тащил на веревке мальчика, которого Касваллон тоже знал. Гаэлен, сирота, промышляющий воровством. Горец сжал рукоять своего кинжала, глядя, как мальчишку волокут за конем.

Головной всадник в блестящем панцире и вороненом шлеме перерезал веревку. Мальчик побежал в сторону гор, и конные с копьями наперевес устремились за ним.

Касваллон медленно перевел дух. Рыжеволосый беглец подобрал камень, швырнул в ближнюю лошадь. Она взвилась на дыбы и сбросила всадника.

– Молодец, Гаэлен, – прошептал горец.

Другой воин, в белом плаще, пустил коня наперерез мальчику. Когда тот вильнул прочь, всадник ударил его копьем в спину. Третий воин добил Гаэлена, полоснув мечом по лицу, и все трое на рысях поехали к городу.

У Касваллона затряслись руки. Гнев и стыд снедали его.

Мыслимо ли творить такое с детьми?

Всего три недели назад Касваллон пригнал на рынок в западной части города двадцать длиннорогих бычков, уведенных двумя днями ранее у Паллидов. Весь рынок гнался за рыжим воришкой, который мчался во всю прыть по мощенной мрамором улице.

У гостиницы мальчишка взобрался наверх по плющу, сделал неприличный жест своим преследователям, взглянул на Касваллона и ушел не спеша, перескакивая с крыши на крышу. Касваллон усмехнулся. Воровской гонор этого парня был ему по нраву.

– Ну и крендель же этот Гаэлен, – хмыкнул рядом толстый мясник Леон. – В каждом городе хоть один такой, да есть.

– Куда только смотрят его родители?

– Они уж лет пять как померли. Мальцу тогда было лет девять-десять, не больше.

– На что ж он живет?

– Ворует. Я время от времени позволяю ему унести цыпленка. Только для виду бегу за ним и ругаюсь напропалую.

– Он тебе по душе?

– Да. Как и ты, негодяй этакий. Оба вы воры, оба мастера своего дела, но зла в вас нет.

– Спасибо на добром слове, – широко ухмыльнулся Касваллон. – Сколько дашь за паллидских быков?

– Скажи, зачем тебе это надо?

– Что? – с полнейшей невинностью спросил Касваллон.

– Угонять чужой скот. В Фарлене ты по всем меркам один из самых богатых. Какой тебе смысл воровать?

– Я приверженец старых традиций. Я верю в них.

– Когда-нибудь тебя поймают и вздернут – или еще похуже что сотворят, насколько я знаю Паллидов. Ты меня просто поражаешь.

– Нет. Я тебя обогащаю. Твоя говядина самая дешевая в городе.

– И то верно. Как там твоя красавица Мэг?

– Хорошо.

– А Донал?

– Легкие – как кузнечные мехи.

– Что, спать не дает по ночам?

– Если вовремя не уйти на охоту, – подмигнул Касваллон.

– Жаль мне будет, горец, когда тебя сцапают. Вот ей-богу.

Они поторговались, и небольшой кошелек с золотом перешел от Леона к горцу, а тот вручил его своему подручному, молчаливому Арсису.

Теперь Арсис тоже был рядом. Оба они слышали об идущей на юге войне и о невиданной жестокости аэниров. Самой страшной казнью у них был «кровавый орел»: обреченного прибивали гвоздями к дереву и вскрывали ему грудь, распахивая ребра, словно крылья. Сердце и легкие удерживались на месте деревянными распорками.

Раньше Касваллон верил в это только наполовину, но теперь доказательства предстали ему воочию на окровавленных воротах Атериса.

– Возвращайся назад, дружище, – сказал он Арсису.

– А скот?

– И его обратно гони. Покупателей нынче не будет.

– Боги, Касваллон. К чему столько крови? Горожане даже в бой не вступали.

– Не знаю. Расскажи Камбилу о том, что мы видели.

– А ты?

– Я еще здесь побуду.

Арсис кивнул и наискосок побежал по склону.

Аэнирское войско вливалось в город. На равнине у ворот густо лежали трупы. Касваллон спустился чуть ниже, остановившись на кромке леса. Теперь он видел этот ужас во всех подробностях, и гнев холодной глыбой распирал ему грудь. Мясник Леон лежал в луже крови с перерезанным горлом неподалеку от Гаэлена.

Касваллон отвернулся и ушел в лес.

«Я умираю», – в этом у Гаэлена не было никаких сомнений. Спина болела нестерпимо, голова раскалывалась, из левого глаза сочилась кровь. Он лежал тихо, опасаясь, что враг близко. Быть может, аэнир и теперь стоит над ним с копьем или острым мечом.

Он вжимался лицом в мягкую глинистую землю. От горящего города тянуло дымом. Кровь, запекшаяся на ресницах, мешала открыть глаза. Какое-то время он, должно быть, пролежал без сознания – час или больше.

Затем осторожно поднес руку к лицу, протер правый глаз. Левый, который очень сильно болел, он трогать не стал. На взломанных городских воротах висели тела казненных. Воронье уже слеталось клевать мертвецов – две птицы облюбовали лежавшего рядом Леона. Аэниров поблизости не было. Сквозная рана от копья над левым бедром все еще кровоточила.