Путь тени - Суренова Юлиана. Страница 11
В то же время она явно сторонилась всех остальных, словно, увидев свое отражение в их глазах, могла потерять ту нить, которая должна была привести ее в будущее.
Впрочем, никто вокруг и не обратил на нее внимания. Никто, кроме Рамир, а у той не было времени, чтобы думать о спутнице, тем более пытаться ее расспросить. Она была занята другой заботой – своей собственной мечтой, стремилась увидеть ее, боялась, что кто-то опередит ее, что чудесная пора минует, так и не подарив ей миг чуда.
Рамир, заботясь лишь о том, чтобы не растерять снежинки, бросилась к повозке, забралась в нее и лишь в полумгле жаркого чрева перевела дух. Приблизившись к огненной лампе, рабыня замерла, ожидая, когда, наконец, холодные белые перья обернутся прозрачной водой.
Бывало, что она боялась пламени, бывало – не замечала его, принимая за нечто неизменное, словно вечная дорога и покачивание повозки. Но чтобы любила, чтобы молила гореть ярче и жарче – это случилось впервые.
А снег таял. И в ее ладонях уже подрагивала, билась в такт с ее сердцем маленькая лужица. Влаги было так мало, что Рамир даже испугалась, душа дрогнула:
"Ее не хватит! Ну вот!"
Но тут…
Ей вдруг показалось, что от воды исходит какое-то свечение – бледное, неровное.
Оно проникло под кожу теплом, растеклось невидимой влагой, магической негой по всему телу, заполнив, заворожив. И Рамир потеряла власть над своими поступками.
Все происходило независимо от нее, внемля не разуму, не сознанию, а чему-то иному, спавшему до этого мгновения в самом сокровенном, самом дальнем уголке души.
Она наклонила руки, позволяя талой воде перетечь в левую ладонь, затем медленно склонилась над полупрозрачным, полузеркальным пологом. Линии ладони – тоненькие еле заметные черточки, теперь, напившись чудесной влаги, стали четкими, как никогда, сливаясь в какой-то знак.
Рамир была не сильна в чтении. Пока она была маленькой, Фейр пыталась научить ее символам и даже заставила заучить больше трех десятков. Но хозяева всегда считали подобное знание лишним для рабыни. Книг в их повозке не было, как и бумаги, и чернил. Все, что она могла – это чертить знаки пальцем на снегу в те редкие дни, когда караван стоял под куполом. Со временем многое забылось за работой, какими-то заботами… Однако, все же, наверно, сохранилось где-то в глубинах памяти. Пусть с трудом, но Рамир узнала знак на своей ладони, знак, который пересекал ее отражение в зеркале водной глади.
"Семья", – прочла она.
Рамир замерла, растерянная, плохо понимая происходившее, вернее, совсем ничего не понимавшая. Хотя…
"А что тут понимать? Разве не об этом я мечтаю? О супруге, детях, лампе с огненной водой… – она вздохнула с задумчивой грустью. – Своей собственной жизни…" Ей всегда было больно думать об этом, потому что всякий раз разум напоминал: – "Перестань, дурочка. Это невозможно. А раз так… Зачем идти навстречу потерям, которые тяжелее нынешней пустоты?" Но на этот раз зачарованный разум молчал. И она продолжала:
"Вот было бы здорово, если бы… Если бы… Дан такой заботливый, добрый. И он так любит меня… Он станет мне хорошим супругом. И отличным отцом. Дети будут любить его и почитать… Конечно, нам придется нелегко… На то, чтобы вырастить ребенка в пустыне требуется много золота. Но мы будем работать. Больше, чем сейчас. Столько, сколько сможем… Караванщики будут довольны нами. И помогут…
И не важно, что наши дети родятся рабами. Мы сделаем так, чтобы они ни в чем не нуждались, не чувствовали себя хуже других детей. Да, они будут знать, что не такие как все, однако… Однако все равно они будут счастливее всех. Потому что они ступят на дорогу повелителя небес, будут видеть Его, и, может быть, даже…
Если Он снизойдет к моим мольбам, мой первенец станет Его рабом. Ведь так уже было когда-то, когда самые счастливые из смертных отдавали великим богам своих любимейших детей. Вот было бы здорово, если бы…" Ее губ коснулась блаженная улыбка. И хотя глаза оставались открытыми, их взгляд был устремлен совсем в иные края, в другие времена, когда все, о чем мечталось, обретет явь, сбывшись именно таким, каким представлялось в это святое утро.
Она уже видела его – своего сына, такого красивого – с ее большими выразительными глазами, длинными ресницами – мечта любой девочки, они прекрасно смотрелись и на мальчишечьем лице. От отца ему достались губы – не такие полные и чувственные, как у матери, а, наоборот, тонкие, поджатые, они говорили о силе характера. И широкие решительные скулы, твердый подбородок. Его светлые прямые волосы были зачесаны назад и на городской манер убраны на затылке в маленький хвостик. Вокруг него была золото-зеленая дымка оазиса. Еще будучи маленькой девочкой она мечтала если не для себя, то для своих детей счастливой жизни в чудесном тепле оазиса. И хотя со временем, вернее – с приходом в караван бога солнца – ее представление о счастье сильно изменилось, видимо, те, детские мечты запечатлелись в памяти и вот сейчас нашли выход в ее грезах.
А еще… О, как бы она хотела этого! Рамир видела своего мальчика… Нет – уже приближавшегося к поре испытания юношу – в золотых одеждах Хранителя – самая сокровенная мечта любой женщины.
У нее была еще одна мечта… Ей страстно хотелось заглянуть в священный храм, увидеть его залы хотя бы в мечтах глазами своего нерожденного ребенка. И эта мечта тоже начала исполняться – что за чудесное утро! Ее сын двинулся к храму и она вместе с ним. Вот и врата. Застывшие в карауле люди внутренней стражи открыли врата перед Хранителем. Еще один миг, еще один шаг, и…
– Рамир, – окликнул ее кто-то, заставив, вздрогнув от неожиданности, разлить воду.
До этого мгновения она даже не предполагала, что не одна в повозке. И это открытие было для нее весьма неприятным.
Рабыня покраснела и, вместо того, чтобы поискать взглядом того, кто обратился к ней, опустила глаза, пряча их, словно стыдясь.
– Рамир, – Лигрен пододвинулся к ней, осторожно взял за локоть. – Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?
– Нет! – предприняв над собой усилие, стремясь если не успокоиться, то хотя бы выглядеть спокойной, поспешно ответила та. Чтобы чем-то занять руки, боясь, что без дела они начнут дрожать, Рамир стала старательно вытирать ладони. Ей было досадно, что все так быстро закончилось, что мечта не дошла в своем очаровании до конца.
– Ты… Что-то не так? Я не вовремя?
– Нет, что ты! Просто… Просто я задумалась…
– Замечталась? – по-доброму улыбнулся ей лекарь, надеясь таким образом успокоить.
Но, к его огромному удивлению, спутница, наоборот, только сильнее испугалась.
"Он прочел мои мысли!" – с ужасом подумала она.
– Да что с тобой! – Лигрен всплеснул руками. Он не понимал, что происходило, и это ему не просто не нравилось – злило. – Ладно, ладно, прости, что напугал тебя!
Я пришел лишь сказать, что хозяин каравана собирает всех рабов.
– Но зачем?! – Рамир растерялась. И испугалась еще сильнее, чем прежде.
– Он хочет сказать, что… – лекарь остановился, поняв, что чуть было не выдал то, что было решено до поры сохранять в тайне. Он качнул головой, осуждая себя за это. – Не лучше ли тебе просто пойти со мной? Чем быстрее ты сделаешь это, тем быстрее все узнаешь, потому как все уже собрались и ждут лишь тебя.
– Но…
"Но я боюсь!" – была готова воскликнуть Рамир. Ей было страшно идти навстречу тому, чего не знала.
Однако Лигрен не дал ей больше ничего сказать.
– Пойдем, пойдем, – заторопил он ее, а затем, видя, что та по-прежнему медлит, взял за локоть, потянул к пологу.
То, что случилось затем… Когда Рамир потом пыталась вспомнить, все представлялось ей словно сквозь туман – неясные образы, блеклые очертания, замедленные, словно под порывами встречного ветра, движения. Словно не происходило с ней на самом деле, а снилось.
"А даже если так, – ей было все равно, – это самые счастливые воспоминания в моей жизни…! Пока! – спешила добавить она. – Пока самые счастливые", – Рамир была уверена, что впереди ее ждет еще столько счастья, что оно затмит события нынешнего дня. Но никогда, ничто не заставит ее забыть о том, что явилось началом всему, позволив мечте исполниться…