Слезы на камнях - Суренова Юлиана. Страница 50

Один страх стараются заглушить другим. Чтобы не думать об одном, беспокоятся о другом.

Кто такой этот чужак, пришедший в караван посреди пустыни? Может быть, он и не человек вовсе, а дух, кто-нибудь из слуг Губителя, которого хозяин прислал, чтобы ограбить смертных, украсть у них то единственное, что им принадлежало – душу. Украсть и заточить на века, на целую вечность в каком-нибудь камне мостовой в жутких чертогах Куфы, камне, который будут топтать ногами стада демонов, обрекая на бесконечные мучения…

А, может, все было совсем иначе. Куда проще и, вместе с тем, невыносимо больнее.

Не было никакого страха. Мальчики, еще не переступившие грань того возраста, когда начинали задумываться о смерти, дети, полагавшие, что жизнь бесконечна, что все опасности – льдинки в ладонях, что могут ранить, обжечь своим холодом, но рано или просто все равно растают, стекут с пальцев капельками воды и забудутся навеки, могли не знать, не думать о нем. И тогда молодые караванщики, гордые тем, что они родились странниками, что им выпало счастье стать спутниками величайшего из небожителей, просто не хотели принимать помощь от чужака – какого-то там горожанина. Они были готовы скорее умереть, но только не переступить через свою гордость.

Рур качнул головой, не переставая кашлять. Право же, у него не было времени на то, чтобы выяснять, какое из двух предположений верно и в чем ему нужно было убедить детей: чтобы те откликнулись и позволили им помочь, когда он куда менее опасен для них, чем огонь, или что нет ничего зазорного в том, чтобы принять помощь от того, кто сам протягивает руку в надежде, что и ему потом помогут.

Горожанин пошарил перед собой. Вокруг валялись какие-то тюки, кувшины, пузатые бока которых показались Руру горячими. И, обожженный запоздалым страхом он отдернул руку.

"В них огненная вода! – мелькнуло у него в голове. – И она готова вспыхнуть – не по воле людей, а вопреки ей, освобождаясь от власти тех, кто держал ее взаперти в маленьком мирке сосуда, не позволяя выпрямиться, расцвести, так долго…" – ему показалось, что он почувствовал ярость, накопившуюся в ней, и, вместе с тем, торжество, которое она испытывала перед близостью освобождения – того мига, когда, вспыхнув отражением солнца в зеркале мира, ей будет дано все, о чем она так долго мечтала – зажечь пламень, который никто не потушит, который погаснет лишь когда завершится его век.

– Откликнетесь же! – он закрутил головой по сторонам, стараясь разглядеть хоть самое блеклое очертание юных караванщиков за пологами слез, дыма и алого марева начавшего пробуждаться огня. – Помогите мне вам помочь!

Эта фраза… Рур и сам не знал, откуда она пришла к нему, как сложилась и был ли в ней какой-то смысл.. Но вот странно – она подействовала. Сперва до горожанина доносились какие-то неразборчивые звуки – возня, кашель, перешептывание, а затем – хриплый, не совсем уверенный голос:

– Мы тут!

И Рур тотчас ринулся вперед, разбрасывая в стороны все, что попадалось ему на пути.

Но лишь оказавшись возле самых подростков, случайно коснувшись рукой плеча одного из них, он, наконец, разглядел их.

– У брата нога застряла, – резко повернувшись к горожанина, проговорил один из пареньков. – Никак не удается ее вытащить!

– Уходи! – процедил сквозь сжатые зубы второй. Как он ни старался, ему не удавалось вытянуть ногу из тисков двух вдруг превратившихся в ловушку балок. Он повернулся к горожанину: – Уведи его!

– Не говори ерунды! – зло огрызнулся на него брат. – Лучше постарайся выбраться!

– Это не ерунда! Пусть хотя бы один из нас останется! Мама не переживет, если потеряет нас обоих! Уходи! – вновь упрямо повторил он, одновременно и прося, и приказывая.

– Давай попытаемся еще раз… – начал было Рур, но юноша прервал его:

– Ничего не получится! Мы старались!

– Я приподниму одну из балок. Сейчас… Давай же!

– Я устал! Ободрал себе всю ногу! И уже поздно!

Действительно, огонь больше не прятался в своем убежище на грани миров. Вскинув голову, он двинулся в наступление на тех, в ком видел своих врагов.

– Еще раз! Последний раз! Если не получится – я уведу твоего брата!

– Обещай!

– Мое слово! А теперь постарайся…

Горожанин что было сил налег на балку.

Юноша помогал ему, в то время как его брат с силой рванул ногу на себя. Полный боли и муки вскрик сорвался с его губ. А затем затих. В глаза паренька вошло неподдельное удивление – он был свободен, но все еще никак не мог поверить, что это правда.

Он так и сидел бы на месте, если бы Рур не толкнул обоих подростков в сторону полога.

– Поторопитесь!

Те и сами больше не медлили. Опрометью, не глядя назад, они метнулись к выходу из повозки.

Когда же, оказавшись снаружи, подхваченные кем-то из караванщиков и оттащенные в сторону, подальше от злополучного места они оглянулись назад, то увидели, что повозка во всю полыхает. А в следующее мгновение гром потряс землю…

– Великие боги! – прошептали караванщики, глядя на поднявшийся до небес столб огня, на какое-то мгновение ставший похожим на одну из колонн храма мироздания, на которых держится небесный свод.

Завораживавшая красота этого зрелища заставила и тех, кто стоял возле сломанных повозок, и устанавливавших шатер, и присматривавших за детьми и животными, – всех отложить свои дела, забыть об остальном, глядя во все глаза на огонь, соединявший в себе и самую прекрасную, божественную жизнь, и самую страшную смерть.

– Горожанин! – юноша дернулся в руках удерживавшего его дозорного, огляделся вокруг, ища того, кто спас его жизнь, заволновался, не находя.

Он был готов броситься к огню, но караванщик не дал ему:

– Угомонись, парень. Боги не за тем сохранили тебе жизнь, чтобы ты разбрасывался ею направо и налево. В следующий раз они уже не будут так благосклонны.

– Но он остался в повозке! – он так торопился! Может быть, еще не поздно…

– Кто – он? – мужчина взглянул на юношу, затем – на его брата, в руку которого что было силы вцепилась Лина, удерживая от того же шага.

– Он спас нас! – Лит думал, чувствовал то же, что и брат. И не мог взять в толк, почему все остальные не понимают их.

– Да зачтут ему это боги…

– Мама, мы не можем бросить его после того, что он для нас сделал! – не выдержав, закричал Лит.

– Не пущу! – та села в снег, увлекая за собой сына. – Не пущу – и все! Вы были возвращены мне не для того, чтобы спустя лишь мгновение я потеряла вас вновь!

– Но мама!

– Поздно, – хмуро глянув на них, на женщину, на повозку, на стоявших вокруг немыми тенями в красных отблесках пламени караванщиков, проговорил Атен. – Он мертв.

Услышав его слова, близнецы сразу как-то обмякли, прекратив попытки вырваться из удерживавших их рук. По щекам потекли слезы горечи, руки беспомощно повисли плетьми. Раз так, им не с чем было спорить. Разве что с волей богов, согласившихся с просьбой чужака принять вместо одной жизни другую – его.

Одновременно они повернулись к огню спинами, понимая, что им придется заплатить за свое право жить – всякий раз глядя на пламень костра или свет лампы видеть в нем смерть, которая должна была быть их,но оказалась чужой.

Странно, но в это мгновение никто из караванщиков, качавших головой, вздыхая и причитая о судьбе чужака, не думал о своей собственной. Настоящее застлало все мысли о грядущем. А ведь теперь, когда они окончательно и безвозвратно потеряли четыре повозки и почти все, что в них было, становились реальными все самые мрачные ожидания. Но разве сравниться жизнь, пусть даже столь мрачная, со смертью – самой ужасной из возможных…

– Что может быть прекраснее смерти и уродливее ее? – прошептал Евсей слова, которым уже совсем скоро предстояло стать частью легенды.

– Только жизнь, – сорвалось с губ хозяина каравана. Он продолжал во все глаза смотреть на пламень, который очаровывал, скрывал настоящее, уносил в прошлое, чтобы оттуда увести в будущее, меняя порядок времен и направление пути. – Жаль, что за нее нужно платить, в то время как смерть – бесплатна… То, что продается, не стоит больше своей цены. И лишь то, что нельзя купить, воистину бесценно…