Доминион - Сэвил Стивен. Страница 10

— Я уже проклят, — спокойно ответил Каллад. — Я Каллад Страж Бури, последний дварф Карак Садры. Вампиры уничтожили мой народ.

— Тогда ты понимаешь, — безжизненно произнес Манн.

— Нет. Я потерпел поражение и поднялся. Теперь я охочусь за врагом и не узнаю отдыха, пока все до единого вампиры не будут стерты с лица Империи.

— Тогда ты воссоединишься со своим народом там, куда уходят ваши мертвые. Тебе не победить.

— Меня еще рано оплакивать.

Феликс Манн яростно затряс головой:

— До тебя что, еще не дошло? Ты уже мертв, просто не знаешь этого. Я видел демона, которого ты преследуешь. Он сделал со мной это. — Феликс вновь поднял культи отрубленных рук. — Это существо тебе не одолеть. Оно способно исчезнуть на ровном месте. Оно живет в тенях. Тебе его не победить, потому что ты его не увидишь. — В голосе вора зазвучали истерические нотки, слова начали наскакивать друг на друга, стремясь поскорее вырваться изо рта. — Его не одолеть. Оно не живое. Оно бессмертно. У него есть кольцо. Оно не может умереть. Оно не может умереть, дварф. Не может умереть. Ты это понимаешь? Ты выследишь его, но не убьешь. Отрубишь ему голову, а он вернется. Вырежешь сердце, а он вернется. Сожжешь — он поднимется из пепла. Он вернется и будет продолжать возвращаться. Ты это понимаешь? Понимаешь?

Демоны Манна не походили ни на одного вампира, о которых Калладу доводилось слышать: невидимые, непобедимые, они казались чем-то вымышленным, сказкой, чтобы пугать детишек. Однако в истершее вора, пусть и причудливой, ощущалось зерно правды. Что-то довело Манна до безумия. Нетрудно представить, что за никому не нужным злом — бойней в Грюнберге — стоял тот же самый монстр. И это делало историю Феликса Манна первой реальной подсказкой, найденной Калладом со времени его прибытия в Альтдорф, а значит, вор становился тем самым утраченным звеном, которое дварф так долго искал. Теперь нужно только оттащить его от края.

— Вздор, — фыркнул алтарник. — Ты несешь полную чушь. Из-за травмы, конечно. Сам верховный теогонист отдал свою жизнь, чтобы спасти нас от демонов, о которых ты бредишь. Угрозы больше нет.

Сейчас Каллад был на шаг ближе к врагу, погубившему его народ.

— Я понимаю, — произнес дварф, — что та тварь напугала тебя до полусмерти и что жрецы пожалели тебя. Но сказать могу лишь одно — этот путь ведет к безумию. Так жить нельзя.

— Не смейся надо мной, дварф! — крикнул Манн почти осмысленно. — Убей меня или оставь догнивать, ладно?

Каллад покачал головой:

— Нет, это не дело. Если ты хочешь снова начать жить, помоги мне убить эту мразь. Если нет, что ж, возможно, мне стоит раскроить тебе череп и положить конец твоим скорбям.

Феликс Манн вскинул свои культи.

— Что я могу сделать? — На этот раз он скорее спрашивал, чем жаловался на свою никчемность. — Что я могу сделать?

— Я могу помочь тебе, вор, если ты сам захочешь помочь себе. В кузнице я сумею выковать тебе новые руки. Они будут скорее латными перчатками, чем обычными руками, их придется прикреплять специальными ремнями к предплечьям. Изящества от них не жди, ни двигаться, ни хватать они не будут, но все-таки это лучше, чем ничего. Я не слишком искусный кузнец, но обещаю, что одной рукой ты сможешь взять чашку, а другая станет чем-то вроде крюка. Они вернут тебе жизнь. Ты сможешь есть сам и начать все заново. Остальное зависит от тебя.

Между человеком и дварфом повисла пауза.

— Почему?

— Потому что ты сражался с этим существом и выжил.

— Только потому что оно мне позволило.

— Это не важно. Ты и сам знаешь. Я верну тебе руки, а взамен попрошу рассказать мне все. Все, что ты помнишь о вампирах. Все. Хороший охотник должен знать свою жертву. Тогда добыча преподносит меньше сюрпризов и легче умирает.

— Они не остаются мертвыми, — мрачно произнес Феликс Манн.

— Этот останется, — пообещал Каллад. — Поверь мне, этот останется.

Глава 3

Глас из теней

В подземелье собора Сигмара, Альтдорф

Суровое зимнее солнцестояние, 2055

Когда кулак солдата обрушился на его лицо, Джон Скеллан лишь ухмыльнулся и сплюнул кровь. Он не чувствовал боли. Они могут избить его, сжечь, заклеймить, но им его не сломить. Они заковали его в серебряные кандалы, припекающие плоть, обугливающие ее, но это не имеет значения. Он неуязвим.

— И это все, солдат? — с издевкой спросил Скеллан.

Солдат ударил еще раз и еще, выбив из легких воздух. Голова Скеллана перекатывалась от толчков.

Сперва оскорбления, которым подвергали его те, кто взял вампира в плен, балансировали на грани нечеловеческих, но, по мере того, как дни сливались в недели, а недели — в месяцы, потребность захватчиков в страданиях узника постепенно таяла. Побои становились все скучнее. Им недоставало изощренности. Недоставало ненависти, делавшей пытки столь ужасными. Нет, они не были холодными или лишенными эмоций. Они были… доброкачественными. Скеллан черпал силы из уверенности, что враги играют с ним, измеряют пределы его выносливости. День за днем его свирепо колотили, но это лишь делало его крепче. Он жил. Его не смели убить, но жестокость побоев ничто не сдерживало. Дураком Скеллан не был. Если бы сигмариты желали его смерти, для этого у них была масса возможностей. Иллюзий он не питал. Он существует за счет милосердия жрецов. Нет, правда состоит в том, что они хотят, чтобы он жил.

А значит, он им нужен.

Несмотря на все оскорбления, несмотря на все эксперименты с пыточными инструментами, предназначенными для сокрушения его духа, им нужен был их «домашний» вампир.

А это давало ему силы противостоять им.

За решеткой клетки удобств было немного. На полу валялись грязная солома и гнилой камыш, защищающие от холода и сырости. Имелось у Скеллана и одеяло. Крысы составляли ему компанию — когда шел дождь и затоплял норы в подземных сточных трубах столицы, спасающиеся бегством грызуны выбирались из щелей в каменных стенах. Тех, кого удавалось поймать, Скеллан убивал и съедал. Это, конечно, не жизнь, но и в крысах бежит кровь, свежая кровь, и кровь возрождала его.

Солдат обошел пленника и обрушил свирепый удар на затылок Скеллана. Вампир растянулся на камышовой подстилке. Со скованными руками он просто не мог удержаться. Скеллан лежал на животе, и солдат отвесил ему основательный пинок по ребрам, да такой, что избиваемого подбросило над землей дюймов на шесть. Задыхаясь, Скеллан подтянул колени к груди. Острые соломинки вонзились в лицо.

— Уже лучше, — прохрипел он.

Солдат не ответил.

Вампир был недостоин его слов.

Скеллан знал, что о нем думают.

Он пополз к маленькой охапке сухого камыша, служившей ему грубым матрасом. Стул у него забрали после того, как Скеллан отломал у него ножку и до смерти забил ею тюремщика, пытаясь спровоцировать врагов в отместку прикончить его. Но они оставили его жить, только совсем оголили камеру, оставив лишь горшок — облегчаться. Конечно, горшок — штука бесполезная. Его тело не производит обычных жидкостей и нечистот, как тело живого человека.

Но хуже всего было то, что жрецы, зная его потребность в крови, приносили ее ему.

Они кормили его кровью, как кормят младенца-сосунка.

Жрецы пускали себе кровь и доставляли ее вниз, в его подземную темницу, все еще теплую, но уже сворачивающуюся: теряющую живой жар. Кровь была ему необходима, но, забранная у донора, она теряла свои укрепляющие и восстанавливающие свойства. Впрочем, и немногое — лучше, чем ничего. И хотя кровь уже через несколько минут теряла то, что требовалось Скеллану для выживания, жрецы не давали пленнику кормиться из непосредственного источника — и не без оснований.

Из-за такой суровой диеты его постоянно мучил голод. Желание насытиться толкало Скеллана на грань сумасшествия и галлюцинаций. Ему уже казалось, что он чует залах сигмаритской крови, пульсирующей в венах жрецов, когда они крадутся по коридорам мимо его темницы.