Портрет миссис Шарбук - Форд Джеффри. Страница 16

С бесталанного, беспамятного призрака разговор перешел на мрачную историю, о которой в последнее время не уставали писать газеты, — о процессе Лизи Борден. Было что-то эротическое в том, как эта молодая женщина декламировала строки песенки о сорока ударах, которую распевали все дети [29]. Эта мелодия дала мне губы Эммы, идеальной формы нос, маленькие ушки, изогнутые ресницы.

Потом они говорили какое-то время, и, хотя я все слышал, слова проходили мимо меня — так я был захвачен рисованием. Я ясно видел обеих — Эмму в длинной юбке оранжевого цвета и белой плиссированной блузке. Я был уверен, что в волосах у нее лента. После второго чернового наброска я обнаружил, что переносица Эммы испещрена светлыми веснушками. У нее было стройное, мускулистое — на современный лад — тело, контрастирующее с более солидной фигурой Саманты. Я знал, что для портрета этой молодой женщины выбрал бы мраморную скамейку в цветущем саду, залитом солнцем. Мне понадобилась бы кисть номер четыре, чтобы написать ее летнее платье хинакридонового красного оттенка; в руках она держала бы книгу и смотрела бы невидящим взглядом, словно грезя наяву и прозревая в этих грезах себя среди других персонажей.

Я заканчивал этюд, дорисовывал голову Саманты в профиль — ее переплетенные лентой волосы, когда меня отвлекла от моей работы новая тема беседы двух женщин.

— … плакала кровью, — произнесла Эмма.

— Странно, — сказала Саманта. — Просто ужас.

— Кто это плакал кровью? — выкрикнул я, чуть не обернувшись.

— Женщина в проулке. Я была в магазине Слоуна на Девятнадцатой улице — покупала ткани. Возвращаясь домой, я прошла по Бродвею и случайно заглянула в боковой проулок. Всего в нескольких ярдах, прислонившись к стене, стояла женщина. Она заметила меня и подняла взгляд. Может, я и ошиблась, но мне показалось, что она плачет кровью. Красные слезы текли по ее лицу — белый жакет был заляпан красным. Она заметила меня и тут же отвернулась, словно в смущении.

— И что с ней стало? — взволнованно спросил я и теперь в самом деле развернулся, ожидая ответа.

Глаза Эммы расширились при моем резком движении, словно я застал ее неглиже; в смятении она быстро сказала:

— Не знаю. Я ее там оставила.

Я едва удержался, чтобы не рассказать им о моем собственном приключении по пути от Шенца, но потом вспомнил обещание, данное Джону. Выдавив из себя улыбку, я сказал:

— Занятно.

— Наверно, нужно было подойти к ней, — сказала Эмма.

Плод моего воображения быстро рассыпался, вернув меня к реальности. Девушка оказалась невысокой и несколько коренастой, с темными кудрявыми волосами без всяких лент. Никаких веснушек на лице я не увидел, а платье на ней было безвкусного темно-синего цвета.

— Кто знает, что делать в таких случаях, — сказала Саманта. — Скорее всего, у женщины случилось какое-то горе, и она хотела побыть одна.

— Но кровь! — воскликнула Эмма. — Я уверена, она плакала кровью!

— Какое несчастье! — сказала Саманта, покачивая головой.

— Вот уж точно, — поддакнул я.

Я поблагодарил женщин, договорился с Самантой о встрече после ее спектакля, и они ушли готовиться к вечернему представлению. Я молился, чтобы они не попросили показать им мои наброски, — и они, как это ни странно, не попросили. Вероятно, Саманта договорилась об этом с Эммой еще раньше. Думаю, не родилось еще женщины более предусмотрительной. Потом я вырвал эти страницы из этюдника и бросил их в огонь. «Какое несчастье», — подумал я и пошел опрокинуть стаканчик.

СУМАСШЕДШИЙ ДОМ

Казалось, что остаток субботы мне суждено провести в бесцельной праздности. Не успел я устроиться в своей мастерской со стаканчиком, приготовившись впериться взглядом в никуда, как снова раздался стук в дверь. На этот раз пришел Шенц в бархатном котелке и пальто соответствующего стиля, держа в руке трость с рукоятью в виде головы старика. На улице его ждал кеб. Вид у Шенца был весьма возбужденный.

— Одевайся, Пьямбо, — сказал он. — Нам нужно нанести один визит.

— Зайди лучше, опрокинем по стаканчику.

— Чепуха. Это важно.

— И кому мы наносим визит? — спросил я, доставая из шкафа пальто. — Судя по тому, как ты вырядился, я бы сказал, что в город приехал сам Уистлер [30].

— Почти угадал, — сказал Шенц. — Мы едем к одному сумасшедшему по имени Френсис Борн.

— Хватит мне сумасшествий за одну неделю, — сказал я.

— Нет, не хватит. Этот старикан когда-то работал на Оссиака в качестве предсказателя, как и отец твоей миссис Шарбук.

Больше меня было не нужно уговаривать. Я натянул пальто, мы вышли за дверь, сели в экипаж, и я спросил Шенца, как он нашел этого человека.

— Поспрашивал в определенных кругах, — сказал Шенц. Потом закрыл дверь кеба, высунулся из окна и назвал кучеру адрес: — Морнингсайд-Хейтс, угол Сто семнадцатой улицы и бульвара.

— Это же ехать и ехать вдоль Гудзона. Куда ты меня везешь? — спросил я.

— Лечебница «Блумингсдейл» для душевнобольных, — ответил он.

— Как раз то, что нам надо, — заметил я, и лошади тронулись.

День был не по сезону теплым — в небе виднелись свинцово-белые мазки на море лазури. Время едва перевалило за полдень. Улицы кишели торговцами — обычная деловая суета. В дополнение к многочисленным пешеходам, трамваям и экипажам проезжало довольно много авто, прокладывавших себе дорогу среди толчеи. Из-за всего этого над главными проездами стояла дымка из мелкой коричневатой пыли.

Я посмотрел на Шенца, сидевшего спиной к кучеру и лицом ко мне. Обе его руки покоились на рукоятке упертой в пол трости. Он внимательно смотрел в окно, словно уличная суета могла открыть какую-то важную тайну.

— И что же это за определенные круги, в которых знают, что этот Френсис Борн когда-то работал на Оссиака? — спросил я, нарушив тишину.

— Один мой знакомый из Виллиджа, который продает всякие целебные средства, эликсиры и тому подобное, — сказал он. — Человек с Экватора.

— Прекрасное прозвище, — сказал я.

— Прекрасный человек, — отозвался Шенц.

— Отец миссис Шарбук разгадывал тайны снежинок. А что Борн? Астролог? Толкователь снов? Предсказания по мозолям на ногах? Какая у него была специализация?

— Не знаю, как это официально называется, — сказал Шенц. — Что-то вроде говноведа.

— Что-что?

— Он предсказывает будущее по прошлому, так сказать, — сообщил Шенц с улыбкой.

— По экскрементам? — спросил я.

Шенц кивнул, и мы оба зашлись от смеха.

— А я думал, этим дьявол занимается, — сказал я, отирая слезы с глаз.

— Тебе бы нужно больше читать трансценденталистов, — сказал Шенц, тряся головой. — Сверхдуша повсюду [31]. И потом, мы же едем не на семинар. Нам нужно только узнать, видел ли он твою заказчицу в те времена, когда служил у Оссиака. Даже если она была всего лишь ребенком, он все равно может вспомнить цвет волос или какие-нибудь особые приметы.

— Дай-то бог, дружище, — сказал я и закурил сигарету. Остальную часть пути мы проделали молча, только время от времени прыскали со смеху.

Когда мы съехали с дороги на территорию лечебницы, я увидел главное здание — впечатляющее сооружение из кирпича и камня, частично скрытое за старыми кленами и дубами. Когда мы подъехали ближе, там и сям стали видны другие постройки, принадлежащие этому заведению. Пейзаж был приятен для глаз, ничто не свидетельствовало о душевных страданиях и умственных отклонениях, нашедших приют под этими крышами, — точно так же за день встречаешься с множеством разных людей, не подозревая о том, что творится у них в голове.

Шенц заплатил кебмену и попросил дождаться нас. Нам разрешили часовое свидание с Борном. Мой приятель договорился о встрече по телефону, сказав служителю, что мы прежде были соседями мистера Борна и хотели бы узнать, как он поживает. На ступеньках главного здания нас встретил некто мистер Каландер, тот самый, с кем разговаривал Шенц. Он показался нам вполне любезным, подозрительно веселым и склонным изъясняться скороговоркой.