Город богов - Суренова Юлиана. Страница 18

Глава 3

Путь каравану преградили стражи. Они стояли, небрежно опершись на длинные деревянные копья, глядя на приближавшихся к ним чужаков высокомерно, с нескрываемым презрением.

В их глазах не было настороженного напряжения, взгляд затуманило безразличие…

"И не только, — Атен, до которого ветер донес сладковатый запах дурманной наливки, недовольно поморщился. — Как можно так попустительски относиться к собственной безопасности?"

Резким взмахом руки остановив караван, Атен приблизился к тому из стражей, который, судя по богатой одежде и дорогому оружию, был среди них главным.

— Да будет вечен ваш город, мудр Хранитель и здоров род, — караванщик на миг склонил голову, приветствуя горожанина. Он знал, что порой нужно, упрятав подальше гордость, поклониться пониже — все окупиться. Тем более этот страж явно был высокого мнения о себе, своей власти и правах, которыми наделил его Совет. Собственно, от его решения действительно многое зависело, когда, стоило ему того захотеть, караван не получил бы разрешения войти в город.

— Здоро?во, — нехотя бросил горожанин. Он обвел взглядом караван, не столько осматривая повозки и людей, словно оценивая их. — У нас принято платить за право входа в город, — отметив про себя здоровый, сытый вид торговцев, не казавшихся измотанными долгой дорогой по снежной пустыни, страж сразу, без предисловий, перешел к главному.

Атен удивленно вскинул голову. За долгие годы дороги ему не приходилось слышать ни о чем подобном. Легенды тоже умалчивали о подобном обычае…

"Однако, — Атен поджал губы, — у них есть на это право", — и он кивнул, соглашаясь.

То, что хозяин каравана услышал затем, заставило его усомниться, правильно ли он понял стража. Атен думал, что речь идет о чисто символическом взносе в городскую казну, но от него требовали…

— Пять золотников, — на красные, пухлые губы стража легла усмешка. Горожанин был явно доволен тем, что его слова застали собеседника врасплох.

— Но… — это было слишком много. Как любой караванщик, зная, что первая цена всегда завышена, он хотел поторговаться, снижая до разумных пределов то, что пока выглядело чистой воды грабежом.

— Пять золотых и ни одной монетой меньше, — с безжалостным презрением повторил страж. О, как приятно было ему держать в своих руках чужие судьбы! Он ждал, когда этот гордый караванщик станет умолять его, унижаться, но…

— Если таков ваш закон, — Атен был мрачнее черной тучи. Он знал цену каждой монеты, однако не собирался идти на то, что считал недостойным караванщика и тем более — спутника повелителя небес.

Он открыл кошель, который, на всякий случай, всегда носил на поясе, достал монеты, отметив про себя, каким хищным блеском зажглись глаза воинов при виде золота. У главного же стража на лице застыло совсем другое выражение — не алчности, нет — он стал похож на человека, только что сжевавшего самый горький из лимонов. Щека нервно дернулась. Скрыть разочарование и раздражение оказалось выше его сил. Не говоря ни слова, он забрал золотники, запихнув их себе в карман с такой брезгливостью, словно ему вручили пару грязных медяшек. Затем, все так же сохраняя презрительное молчание, он небрежно швырнул чужаку свиток — разрешение на торговлю, а затем, что-то невнятно бормоча себе под нос, зашагал прочь.

— Не нравится мне все это, — когда стражи скрылись за деревьями, к Атену подошел Лис. Помощник был хмур, словно все беды и сложности не были уже позади, а лишь только предстояли. — Ты уверен, что это были не разбойники?

— Твоя шутка не кажется мне смешной, — Атен поморщился. — И куда только нас занесла судьба? — он смотрел на друга растерянно и разочаровано.

— Да, — кивнул Лис. Если последний город был достоин того, чтобы принимать у себя бога, то этот… Ничего, дружище, Он знает, что люди разные и не станет судить всех по недостаткам нескольких…

— Конечно, — Атену очень хотелось верить, что так оно и будет. Хотя, если судить по тому, что донесли до нас легенды, боги всегда были строги к людям. Не случайно же возникла поговорка: "Разозлишь на медяшку, не расплатишься золотником". Он огляделся, ища взглядом Шамаша, спеша убедиться, что повелитель небес не стал свидетелем этого торга.

Наблюдавший за ним со стороны Лис заметил, как сперва на лице караванщика отразилось облегчение, но очень скоро оно сменилось сильнейшим внутренним напряжением и даже страхом.

— Что? — помощник весь собрался, готовясь вступить в схватку со скрывавшимся до поры в тени, не спеша показать свое лицо, противником. Он старательно проследил за взглядом друга, однако не увидел никого и ничего, что могло бы вызвать беспокойство. Лишь возле повозки, накинув поверх платья шаль, стояла, искоса поглядывая по сторонам Мати. В ее глазах была грусть — нечто совершенно чужеродное мигу прихода в город. Но малышка всегда казалась странной…

— Дочка, — окликнул ее Атен, — подойди-ка ко мне.

Та медленно, задумчиво неохотно перевела взгляд на отца, повела плечами и лишь затем неторопливо направилась к взрослым.

— И кто на этот раз тебя обидел? — Лису хотелось хоть как-то растормошить девочку, но та, вместо того, чтобы вспыхнуть огненной водой, лишь, вздохнув, качнула головой:

— Никто.

— Ты не видела Шамаша? — Атен был удивлен, что повелитель небес не с ней.

— У него дела, — девочка шмыгнула носом. Тормоша кисть шали она продолжала: — Забрал у меня Шуши и ушел, оставив одну…

— Милая, ты не должна…

— Обижаться на него, — закончила за отца девочка. Да, она была согласна с этим, вот только… — Папочка, это ведь не зависит от меня, это…само так получается! Я не виновата!

— Конечно, дочка, — он коснулся ладонью ее щеки, успокаивая. — Я совсем не сержусь на тебя, просто хочу узнать, где Он.

— Не знаю, — девочка пожала плечами, — я не спросила… — Мати уже страшно жалела, что, утонув в обиде и разочаровании, не упросила мага взять ее с собой. Вряд ли он смог бы ей отказать в такой простой просьбе.

Мужчины переглянулись. Конечно, им не следовало ожидать, что, оказавшись на подступах к городу, повелитель небес поведет себя как обычный караванщик, и все же… Они одновременно вздрогнули, почувствовав, как холодные пальцы страха, предчувствия беды сжали души.