Город богов - Суренова Юлиана. Страница 98

— Нет, — она положила руку ему на плечо, надавила, осознанно причиняя боль.

У Ларса помутнело в глазах, дыхание перехватило с губ сорвался стон.

— Прости, — прошептала Нинти, ладонью другой руки, полной ласки и целительной прохлады, касаясь горячего лба горожанина. — Я понимаю, тобой движет забота, — ее голос был тих и задумчив. — Но ты должен знать: у тебя ничего не выйдет. Да, ты смог вернуть Ри, помог ему найти нечто, удерживающее его на краю бездны. Но с ней все иначе. Она видит мир по-другому, по-другому чувствует его… Она не допускает и мысли о том, что сама виновата во всех свалившихся на нее бедах и ищет виновных среди окружающих, ненавидит их, презирает…

— Ты говорила, что не способна исцелить раны души. Почему же ты так уверена, что понимаешь их природу?

Она заставила его замолчать, прижав пальцы к губам.

— Я знаю, — глаза смотрели на него, не мигая, — я вижу душу. Ее цвета, ее движение… Ты не поможешь девочке, лишь усилишь ее боль и отчаяние. Сейчас… Сейчас она не замечает никого, кроме себя и его, — она кивнула в сторону караванщика, все еще сидевшего на том самом месте, куда его оттолкнула рука подруги. — Ей кажется, что они в этой темнице одни. Никто не видел ее унижения, не знает ее отчаяния, не осуждает за слабость. Ее последняя надежда, желание — скрыть правду, сохранить все в тайне. Если она лишится и этого… — Нинти безнадежно качнула головой.

Ларс взглянул на ее, восхищенный.

— Ты удивительное создание! — прошептал он. — Как ты могла сохранить здесь, в этом ужасном месте, столько света и тепла души? В чем ты черпаешь силы для того, чтобы не только утешиться самой, но и утешать других? Ответь! Может быть, это поможет и ей.

— Я утешаюсь утешением, — проговорила Нинти, не сводя с него взгляда лучистых глаз. — Помогая другим, я исцеляю и себя. Я счастлива, когда хоть немножко нужна кому-то… — потом она тяжело вздохнула. — Ты и представить себе не можешь, как я мучаюсь от страданий этой девочки, как хочу ей помочь! — и снова вздох, и слабое, полное безнадежности движение головы. — Но я не могу. Никто не может. Какое-то время я надеялась, что караванщицу оживит ее друг… Если бы их любовь была настоящей, если бы она была действительно так сильна и глубока, как они считали еще совсем недавно… Если бы…

— Сати! Сати! — несмотря на все неудачи, Ри не собирался сдаваться. Он вскочил, бросился к ней, поймал, как птицу, которая, пытаясь вырваться, все сильнее и сильнее билась у него на груди, царапая руки, яростно мотая из стороны в сторону головой. — Я люблю тебя, слышишь: люблю!

— Нет! — она вновь закричала, застонала от боли. — Замолчи! Не смей! После всего…

Ему пришлось зажать ей рот ладонью, склониться, зашептать на самое ухо, не надеясь, а вынуждая выслушать, заставляя ее услышать то, что он должен был ей сказать.

— Прости меня, прости за все! Знай: я не могу жить без тебя! Ты не должна думать о смерти! Если не хочешь жить ради себя, живи для меня, живи мною, нашими детьми, которые… которые у нас со временем родятся, милостью богов. Я никогда не брошу тебя, я всегда буду рядом. Мы пройдем испытание. После того, что мы пережили здесь — оно покажется легкой прогулкой по берегу солнечной реки в сказочной стране… Там… Помнишь, в той земле, куда приводил вас Шамаш. Помнишь, как там было замечательно? Испытание очистит нас, наши души. Мы поженимся. Мы будем счастливы, я обещаю тебе! Только успокойся, прошу тебя, заклинаю! — он почувствовал, как тело Сати обмякло. Она больше не пыталась вырваться. Ее дыхание стало тише и ровнее. — Ну, вот! — проговорил юноша, обрадованный тем, что ему все же удалось вернуть покой в душу подруги. — Теперь нам нужно думать о том, чтобы поскорее бежать отсюда.

— Но как… — чуть слышно прошептала Сати.

— Ларс выведет нас. Он знает путь…

— Ларс? — она вздрогнула, шевельнулась, пытаясь вырваться из рук друга… Ри решил — чтобы оглядеться, найти взглядом горожанина.

Он удержал ее.

— Подожди. Еще миг.

— Нет! — в ужасе прошептала Нинти, уткнувшись лицом в плечо Ларса. — Не продолжай! Не сейчас! Ты все испортишь! Замолчи!…

Но караванщик не слышал ее. Он и сам не знал, что заставляло его говорить. Возможно, желание упрочить достигнутое, или же выговориться сейчас, сказать те слова, которые, как ему казалось, должны быть произнесены, но которые он никогда не сможет вымолвить потом, не здесь…

— Я хотел…

— Ри! — Ларс окликнул караванщика, но тщетно: караванщик не заметил бы даже раската грома — столь глубоко он был погружен в себя, свои мысли, переживания, воспоминания…

— Я хотел сказать… То, что было… Пусть все получилось не так, как мы хотели, но… Это ведь все равно бы случилось, и…

— Как ты можешь говорить такое! — она вновь заплакала, на этот раз безнадежно, беззвучно. В ней не осталось больше сил даже для ярости, лишь боль и отчаяние, и за ними — пустота. — Я…Я ненавижу тебя, себя, весь мир! Как можно жить после случившегося? Как можно жить, когда все, о чем мечталось, покрылось грязью, нечистотами и кровью… Все так мерзко! мерзко! мерзко!

— Прости, я не то хотел сказать… Мы… Мы забудем обо всем. Словно ничего не произошло.

— Как?! - бессильно поникнув, прошептала Сати. — Как забыть то, о чем напоминает не только разум, но и воздух, ветер, тепло твоих рук, мое собственное тело! — она вновь сжалась в комок на грани забытья.

— Не уходи, не оставляй меня! Я найду способ… Мы поговорим с Шамашем, попросим его нам помочь, помочь забыть… Он может все. Ведь Он — бог…

— Шамаш… — задумчиво проговорила Сати, повторяя имя, от которого веяло покоем и надеждой.

— Нет! — воскликнула Нинти. — Нет! Не зови его! Не сюда! Это ловушка!

Но Сати не слушала ее. Глава караванщицы перестали что-либо видеть, душа, чувствуя, что падает в пустоту, неосознанно схватилась за единственную мысль, которая могла если и не остановить падение, то хотя бы обратить его в смерть — легкую и столь желанную, смерть, которая успокоила бы ее сердце, сняло боль тела, заставила бы обо всем позабыть разум.

"Шамаш… Он не оставит меня… Он все поймет. И поможет мне умереть, быстро и легко, так, что я ничего не почувствую… В мире благих душ было так хорошо… — она резко качнула головой, отвергая свои мысли и надежды. — Нет! Если я засну вечным сном, то буду помнить, помнить весь этот ужас, который станет преследовать меня вечно! — ее глаза наполнились болью, голова нервно дернулась. — Нет! Я не хочу! Пусть не будет ничего! Пусть я уйду навсегда в пустоту… Пусть мой прах ляжет в землю и на месте его, волей бога солнца, вырастет цветок — такой чистый, прекрасный, счастливый, каким была моя душа еще какой-то день назад…"