Брат-чародей - Горенко Евгения Александровна. Страница 99

— Пасиб за книгу, ага… — с этими словами передал свёрток Дженеве.

— Ну и как? — поспешила та вытащить из замолчавшего товарища впечатления от прочитанной книги.

— Ага… Особенно там, где про стариков…

— И мне тоже! — энергично закивала Дженева. — И ещё про силу печали.

— Ну да… А вообще странно получается. Чё-то не того-то…

Юз легонько вздохнул и снова замолчал на середине фразы.

— Ты о чём это? — хмыкнула Дженева.

Тут в комнате стало шумно: вернулся Кастема, да ещё привёл Миррамата и Тончи, и все нагруженные тяжестями. Выяснилось, что нужно помочь принести выданные деканом бумагу, сургуч и прочие писчие принадлежности. Поднялась рабочая суета, в которой оказалось больше суеты, чем собственно работы: всей гурьбой спокойно справились за одну ходку.

— Ты что сегодня вечером делаешь? Слышал про представление на Старорыночной? — выпалила Дженева, как только все остальные разбрелись по своим делам и они с Юзом оказались вдвоём. — Мне сейчас Миррамат рассказал. Северная труппа будет, представляешь?!

Восторг, которым сейчас светилась Дженева, подогревало не столько предстоящее развлечение, сколько ещё живая память её тела о как бы случайном прикосновении, проскользнувшей встречеих ладоней. Она заглядывала в его глаза, ища в них отражение своих чувств, взмахивала по-птичьи руками и чуть ли не пела. Тенистая аллея, по которой они бодро шагали, со стариковской беззавистливой мудростью понимающе шелестела над их головами, как будто впервые за всю вечность видя юное, не ведающее и тени боли, счастье.

— Какая ты сегодня весёлая, ух!… - Юз ответно улыбался, но не говорил ни да, ни нет.

— Ой, ты ещё меня не знаешь, — соловьино смеялась она, взмахивая каштановой гривой волос. — И играть они будут "Славного Хорвиса и прекрасную Сильтию", представляешь?!

Дорогу преградило упавшее от недавней ночной бури дерево. С детской непосредственностью они полезли пробираться через ворох уже сохнущих листьев и растопырки корявых веток, дружно презрев уже протоптанную обходную тропинку вокруг преграды.

— Слушай, я спросить тебя хотел.

Дженева на мгновение замерла на подрагивающем стволе. Уже перебравшийся на дорогу Юз подал ей руку. Она опёрлась на протянутую ладонь — и лёгко спрыгнула к нему, почти в объятия.

— Да? — чистым голосом тихонько пропела она, одним движением глаз, как открытую книгу, читая его лицо и фигуру. Его вопрос был действительно серьёзен — но касался не её лично. Дженева мягко улыбнулась и шагнула в сторону, как будто этого почти объятия и не было.

— Ты же дольше здесь… М-м… Не могу понять, тому ли нас здесь учат! — негромко выпалил Юз.

— Чего-чего?…

Юз замялся, как будто уже пожалел, что начал эту тему, но всё же заговорил.

— Как бы это тебе объяснить… Ну вот ты сама скажи, чему нас учат.

— Ну как это, ты что, сам не видишь? — справедливо вознегодовала Дженева и набрала побольше воздуха, чтобы — раз, два, три! — прочеканить прописные истины. Но Юз, словно не услышав её вопля, продолжил свою мысль.

— Мне надоели бесконечные разборы: почему люди так говорят, почему люди так делают и что люди думают, когда так говорят и так делают. Бр-р! Даже слово «чародей» — от слова «делать». Причём делать не просто абы что, а чары. А нас ничему такому не учат, — он глянул на всё ещё не пришедшую в толк Дженеву и нахмурился. — Ну если совсем просто, то зачем нам, будущим чародеям, понимать, почему лавочник взвинчивает цены? Нам нужно будет просто научиться что-то делать, дабы лавочники не творили таких непотребств. Теперь-то поняла? — с надеждой посмотрел он на неё.

Дженева медленно кивнула, впрочем, не сильно ещё разобравшись. Сами собой вспомнились все те сомнительные и почти бессмысленные обрывки слов, которые она последнее время слышала от него.

— Ну слушай, чем ты недоволен, — промямлила она, одновременно всё чётче видя, что можно ему ответить. — Если так учат, значит так надо. Им-то виднее. Может, нас потому ещё не учат никаким заклинаниям, что мы прежде должны понять, где какое применять. И если мы — для того же твоего лавочника — сделаем заклинание против его жадности, а на самом деле он не из-за жадности, а потому что боится, что его дети будут голодать, то всё получится не то, и даже может ещё хуже, а это… — и она замолчала, сама запутавшись в поворотах своих мыслей. И с надеждой вопросила. — Ну, ты понял?

— Не уверен, что ты сама себя поняла, — процедил сквозь зубы Юз.

Дженева на мгновение опешила, но тут другое соображение пришло ей на ум.

— Ты лучше спроси у Кастемы. Он тебе точнее скажет.

— Ага… — протянул глубоко ушедший в свои мысли Юз.

— Ну так пойдём на представление? — вернулась Дженева к более приятной теме. — Только желательно прийти туда пораньше, чтобы успеть занять места получше. Я ещё сама на знаю, кто будет играть Хорвиса. Надеюсь, Веш-Длиннонога, я как-то видела его Ир-Рауля. О, это было что-то! Голос у него, ого-го! И даже шёпотом его на другом конце поля было слышно. А уж как р-рыкнет — так кони за версту начинали биться!…

Всю оставшуюся дорогу Дженева оживлённо тараторила, принимая рассеянные «угу» и «ага» собеседника за полноценное участие в разговоре. А когда путь упёрся в развилку, на которой им предстояло разойтись, Дженева твёрдо остановилась.

— Ну так идём?…

Юз вгляделся в её просящее выражение лица, хмыкнул, переступил с ноги на ногу — и, улыбнувшись, согласно кивнул.

— Ладно уж, пошли… Чего ради тебя не сделаешь!

— Ура-а! — сдержанно завопила Дженева. — Ну так в пять возле часовой башни!

В пять возле часовой башни была многолюдная толпень — почище, чем твоя Большая Ярмарка. Быстро нашедшие друг друга Юз и Дженева гораздо дольше пробирались до цели, новоотстроенного Корыта (народной театральной площадки, названой так из-за своей формы — ровного открытого пространства, с возвышением помоста для актёров и без малейшего намека на сидения для зрителей, ограждённого кругом тонкого трёхметрового частокола).

Пока они шли, Дженева успела просветить Юза насчёт местных традиций. Издавна школяры считали ниже своего достоинства платить за вход. Они или разными хитроумными путями пробирались вовнутрь, или занимали «балконы» — верхние ветви столетних дубов, вросших в землю в нескольких шагах от Корыта, а также развалины древней каменной стены. Узнав, что ближайшие несколько часов они намереваются провести на дереве, подобно воронам, Юз заметно скис.

— Слушай, давай лучше мы заплатим, — бормотал он Дженеве, целеустремлённо прокладывающей путь через толпу. — Деньги у меня есть, и на тебя тоже хватит.

— Ты чего это вздумал! — не на шутку сердилась та. — Да в этом же половина удовольствия! И видно оттуда лучше всего!

— Ну вот, теперь видишь, каково здесь? — с каким-то горделивым довольством Дженева обвела широким жестом расстилающийся под ними вид, как будто всё это многоцветное, многолюдное и многошумное разнообразие до последней чёрточки было задумано и осуществлено лично ею. Юз осторожно приноравливался к обстановке, в которой ему придётся провести несколько часов своей жизни. Когда они только подошли к корявой цели, у него мелькнула надежда, что Дженева не осилит дороги наверх и они пойдут смотреть представление, как все нормальные люди. Но оказалось, что она лазит по деревьям ничуть не хуже его. Так что сейчас он внимательно устраивался с месторасположением поудобнее и оглядывал других бескрылых сидельцев. Последних пока было немного и все незнакомые.

Начало, как обычно, затягивалось, так что Юз вдоволь успел оценить преимущества затекших ног и острых сучьев, неизбежно упирающихся в самые беззащитные части тела. Даже Дженева начала ёрзать, правда, это не мешало ей ни получать удовольствие от жизни, ни подбадривать Юза присловьем "ничего, скоро уже".

Действо началось неожиданным сюрпризом. Старая история о любви пленённого воина и прекрасной варварки, которая раньше представлялась в основном нарочитыми позами, яркими нарядами, терзаниями дудок, а также охами и ахами героев, разбавленными редкими фразами на старо-ренийском, сейчас вдруг потекла ровными рифмованными строками на обычном, человеческом языке. Герои вдруг перестали стенать и метаться по сцене; вместо этого они заговорили. Говорили они красиво, образно, остроумно… и знакомо. Что-то в этом было ну очень знакомое… Но только когда на сцене, в бессловесной группе варваров мелькнула единственная в своём роде нескладная и долговязая фигура, Дженева разгадала загадку.