Злая судьба - Кук Глен Чарльз. Страница 23

— Неужели вы предпочли бы увидеть своего сына мертвым?

— Мертвым? — изумленно прокаркал барон.

— Если бы я позволил им сразиться, то мальчик уже был бы мертв.

— Чтобы его убил какой-то Марена Димура? — издевательски скривился аристократ. — Это нелепо.

— Не обманывайте себя, барон. Я принял во внимание возраст вашего сына. Он слишком молод, чтобы понять опасность. Я сделал все, что мог, дабы спасти ему жизнь. — Со двора донесся вопль. В глазах барона вспыхнул огонь смертельной ярости. — Однако я мог бы позволить вам сразиться с Креденсом. Сдается мне, что это вы толкнули мальчика на столь необдуманные действия, и это, по существу, ваша дуэль. Креденс, ты имеешь право на выбор оружия.

— Ножи, сир. Эти господа из владетелей почему-то не терпят ножи.

Интересно, как такой крошечный ротик может растянуться в такой огромной ухмылке, подумал Рагнарсон, а вслух произнес:

— Итак, барон, вы готовы?

Нордмен покраснел, запыхтел и огляделся в поисках поддержки со стороны равных себе по происхождению. Но единственная поддержка, которую он сумел увидеть, явилась лишь плодом его воображения.

— Вряд ли это лучший способ, джентльмены… — начал он, гордо выпятив грудь.

— Где вы здесь увидели джентльменов? — оборвал его вопросом Браги. — Ведь заваруха началась только из-за того, что вы не пожелали признать в полковнике Абака джентльмена. Неужели он успел за эти несколько минут так измениться? — Опасаясь перебора, Рагнарсон несколько смягчил тон и добавил:

— Дело в том, барон, что нам всем приходится сталкиваться с последствиями своих поступков. Право крови ныне не гарантирует вам никакого иммунитета. Оно дает вам лишь некоторые привилегии, в ответ на которые вы обязуетесь охранять людей, живущих в вашем домене, и заботиться о них. Все это оговорено в торжественной клятве вассальной верности, которая восходит ещё к временам Жана Железной Руки. Вы лично давали эту клятву трижды. Первый раз старому королю. Второй — Фиане. И третий раз — уже мне. И я требую от владетелей лишь того, чтобы их милости соблаговолили свято блюсти все свои обязательства.

Барон виновато понурил голову, и Рагнарсон решил, что вопрос исчерпан.

— На этом нам сейчас лучше закончить, верно? Отправляйтесь вместе с семьей в свои покои и ждите там сына. Я попрошу доктора Вачела позаботиться о мальчике. А ты, Креденс, отправляйся в казарму и не смей высовывать нос до утра. Позже я с тобой ещё потолкую. Дерел, не пора несколько оживить наше празднество?

Отойдя в сторону, чтобы барон не мог их услышать, Браги спросил:

— Ну и как я, по-твоему?

— Не плохо, совсем не плохо, — ответил Пратаксис. У ученого имелся собственный способ запугивать людей. Дерел постоянно записывал каждое произнесенное слово, и Нордмены испытывали чуть ли не благоговейный ужас, когда он магическим образом начинал позже дословно воспроизводить их речи. — Насколько хорошо вы его знаете? Не затаит ли он на вас злобу?

— Не думаю. Он просто немного импульсивен. Барон сумел пережить гражданскую войну, и я его с того времени не повесил. Большего от владетеля ожидать не приходится. Сделай-ка пару заметок. Во-первых, надо вывесить на всеобщее обозрение старую петлю, в которой нашли свое упокоение лорд Линдвелл, сэр Андвбур и Каптал. И, во-вторых, попроси Вартлоккура сделать так, чтобы Нерожденный показался на людях. Этого пока достаточно.

Рагнарсон сделал паузу, чтобы раздобыть вина для Пратаксиса и пива для себя.

— Иногда все это действует на меня страшно угнетающе, — продолжил он. — Я — третий монарх кряду, который не жалеет своей задницы для того, чтобы сделать эту страну пригодной для достойного существования. И если я пока не получил стрелы в грудь откуда-то из подворотни, то все едино оказался по уши в том же самом иррациональном дерьме, в котором сидел старый Криф с момента своей коронации.

— Мы имеем дело с феодальным обществом, сир. Жесткость конструкции есть одна из типичных черт подобного рода образований. И это позитивная, создающая устойчивость черта, если принять во внимание те силы, которые формируют феодальные общества. В этой структуре предусматривается фиксированное место для каждого человека, ответственность и привилегии которого четко определены. Недостатком такого общества является его плохая восприимчивость к любым новым идеям. В течение жизни одного поколения феодальную лодку Кавелина раскачивало слишком много новых, самых новых идей, начиная с появления Бича Божьего. Да и тот возник не на пустом месте. Теперь Кавелин стал похож на черепаху, которая втягивает голову под панцирь, ожидая, когда минует самое страшное время. Однако ураган все не кончается, ретрограды наносят ответный удар, и в обществе начинаются конфликты.

— Что ты хочешь мне этим сказать?

— В королевствах, подобных Кавелину, изменения происходят медленно и мучительно. Нельзя нажимать слишком сильно. Обязательно последует реакция, похожая на откат волны. Однажды вы породили такую реакцию, выиграв гражданскую войну. Теперь идет вторая волна.

— Я ничем не могу её остановить?

— Если обратиться к медицинской аналогии, то вы должны постоянно использовать припарки, дабы уменьшить опухоль и давать микстуры, чтобы ослабить боль.

— Дай рецепт какой-нибудь припарки.

— В случае с бароном, например, могла бы оказаться полезной личная примирительная записка. Пусть он не думает, что вы унизили его сознательно. Нажимайте на спасение жизни его сына и согласитесь с его предрассудками, хотя и не прямо. Эти невежды испытывают невероятное почтение к магии чтения и письма. Барон будет потрясен тем, что вы потратили время на то, чтобы написать ему личное послание.

— Вообще-то я намеревался оскорбить его и унизить, — едва слышно присвистнув, произнес Рагнарсон. — Конечной моей целью было вывесить его сушиться в петле. Эти владетели иногда заставляют меня рыдать как ребенка. Ну хорошо. Состряпай для меня одну из твоих классических коротких записок. Я перепишу её своей рукой и попрошу Дала якобы тайком передать её барону.

Браги повернулся, чтобы отойти, и тут же на кого-то налетел. Причем сильно. Вино брызнуло ему на одежду. Он посмотрел вниз.

Снизу вверх на него смотрела подруга снохи. Девушка сделал короткий книксен и пискнула:

— Умоляю простить меня, ваше величество. Я очень неловкая.

Произнесено это было высоким, срывающимся голосом. Обычно она говорила совсем не так, Рагнарсон слышал Ширили, когда та приходила в дом на аллее Лиенеке. Сейчас она явно нервничала, а в глазах её читался страх.

— Приношу свои извинения, милая. Это я виноват. Не смотрел, куда иду, — сказал Браги и продолжил путь. «Неужели она меня боится, — думал Браги на ходу. — А может быть, девица просто благоговеет перед Короной? Или опасается самой себя? Будь ты проклята, Кристен, у тебя слишком большой рот».

Дерел уже опять о чем-то болтал. Король приказал себе сосредоточиться. Как только Пратаксис подошел к нему, он сказал:

— Передай Майклу, чтобы он меня нашел. Мне обязательно надо с ним поговорить.

ГЛАВА 7

1016 ГОД ОТ ОСНОВАНИЯ ИМПЕРИИ ИЛЬКАЗАРА

РЕШЕНИЯ

Рагнарсон сидел, закинув одну ногу на крышку небольшого квадратного стола. Он смежил веки и предавался мечтам.

Слева от него восседал Вартлоккур. Из угла рта чародея высовывался кончик языка. Маг медленно водил гусиным пером по листку бумаги, пытаясь изобразить на нем какой-то рисунок.

— Помню-то я все преотлично, — пропыхтел он сидящему напротив Пратаксису, — но я же не художник.

Рисунок подтверждал слова чародея. То, что вышло из-под пера Вартлоккура, напоминало человеческое лицо. Но персонифицировать это лицо возможности не было.

— Может быть, попробовать рисовать углем, который можно стирать? — предложил Пратаксис.

— Лучше всего найти художника, который бы рисовал по словесному описанию, — проворчал чародей.

Парочка развлекалась с иллюстрированным изданием истории Падения Империи. Вартлоккур остался единственным живым свидетелем этого события. Главный памятник того периода эпос «Чародеи Ильказара» являл собой пример яростной антиимперской пропаганды. Ревнитель подлинной истории Пратаксис в каждой встрече с магом пытался вытянуть из него воспоминания, чтобы занести их на бумагу. Падение явилось переломным моментом в истории Запада. Дерел считал, что увековечение лжи, накопившейся на этом перекрестке истории, является для ученого смертным грехом.