Моги и их могущества - Секацкий Александр Куприянович. Страница 23

Тем более, что искушения для немога возникают в обоих случаях. Извлечение личной выгоды, разного рода моральных процентов на дарованную благодать, разумеется, не может пресекаться покровителем, поскольку везение, удача, вообще успех в любой избранной деятельности как раз и является практическим следствием избранничества, он непосредственно вытекает из дарования санкции. Какая-либо реакция на моральный кодекс своего избранника абсолютно нехарактерна для мога. Действительно опасным искушением в этом случае является гордыня: слишком велик соблазн заявить: «Я и отец мой небесный едино суть». Немог, пользующийся силой, привыкает к почти даровому источнику; ему начинает казаться, что можно обойтись своими силами и вот, в неуемной гордыне, немог нарушает завет – и, естественно, лишается санкции.

Другое искушение, или грех, ведущий к утрате милости, чаще сопутствует тайному культу. Удивительно, как легко внедряется в психику немога комплекс «золотой рыбки» – синдром непрерывного возрастания хотений. А мог не в состоянии везти подопечного непрерывно – случаются паузы, порой длинные. Словом, немог начинает роптать на того, с кем заключил завет. А если немог возроптал, то это уже достаточное условие для снятия санкции.

По логике вещей, было бы естественно считать снятие санкции необратимым – по большей части так оно и есть. Но мне известны и случаи прощения, свидетельствующие – как это еще назвать – о простой человеческой слабости мога... Избранник Фаня, успешно чумаковавший и даже удостоившийся внимания прессы, впал в гордыню и утратил санкцию. Бедолага ужасно переживал, но не смирился: чуть ли не каждый день он ходил на места явлений, возжигал ароматные палочки и по сто раз повторял одно и то же шизофреническое заклинание: «Нет бога, кроме мога, я пророк твой, Фань, Фань!» – и добился своего! Фань простил нечестивца и вернул ему благодать, возобновив заветную санкцию.

Белый Танец

Кому принадлежит термин – неизвестно; сама же идея принадлежит Гелику. На последнем, IV конгрессе могов, специально созванном для этой цели, Белый Танец был признан «официальной эсхатологией» могуществ – с этого момента все могущества так или иначе работают над идеей Белого Танца. Быть может, выход в свет данных записок совпадет с генеральной репетицией Белого Танца.

Поскольку Белый Танец является разовым действом, понятно, что воочию видеть его я не мог (в отличие от других фрагментов практики). Однако суть его достаточно проста; технически, Белый Танец слагается, как из кубиков, из других элементов практики могов.

«Ядром» Белого Танца выступает Большая Ката – если растянуть ее во времени и задействовать совокупные силы всех могуществ: «построить и запустить ускоритель» (Гелик). Свидетелем (и, в сущности, даже участником) Большой Каты мне приходилось быть; это, бесспорно, производит впечатление.

Действие имело место год назад и проводилось под Зеленогорском, близ поселка Рощино. Устраивалась большая ката совместно Василеостровским и Сосновополянским Могуществами, «дирижировал» сам Гелик.

В результате «половецких плясок» было переломано множество деревьев, окружавших лесную поляну, на три градуса понизилась локальная температура (что я и зарегистрировал вместе с опекавшим меня Зильбером), поднялся ветер и, наконец, пошел дождь. То есть была произведена небольшая природная катастрофа местного значения. Иными словами, моги применили, причем в высшей степени эффектно и эффективно, древнюю позабытую технологию вызывания дождя (помнится, Мангул предлагал одеться во что-нибудь этнографическое для пущего кайфа, но Гелик предложение отклонил).

Следующая Большая Ката, с привлечением еще двух могуществ, прошла совсем недавно, в Воронежской области. Прошла без моего участия – из-за несовершенства ТБ, как заявил Рам. В Воронеж притащили куда больше разных приборов, целую походную лабораторию. В том числе и сейсмограф, который показал отклонение на несколько баллов по шкале Рихтера. Т.е. моги станцевали-таки землетрясение, о чем мечтал Гелик, как я помню, еще пару лет назад.

Большая Ката является моделью Белого Танца приметно в том же смысле, в каком лабораторно-компьютерные испытания служат моделью настоящего ядерного взрыва. Задача модели – в «домашних» условиях дать представление о том, чего она модель. Основные элементарные составляющие уже описаны вкратце в этих записках – ката, СП, объединение индивидуальных практик в единый ускоритель-усилитель, примерно как в игре в выбивалочку, но, разумеется, совершенно в иных масштабах. Машина, которая получается в результате сборки и последующей регулировки отдельных узлов и систем, не только в принципе работоспособна, но и прекрасно работает, производя конечную продукцию, а именно – катаклизмы. Понятно, что здесь, так же как и в случае других машин, внешний вид устройства – пританцовывающие в едином ритме фигуры, ничего не говорит о производимом на машине изделии – ведь и машина, изготовляющая зефир в шоколаде, вовсе не должна быть сладкой... В таком, квази-механическом смысле, супер-ускоритель есть тело Белого Танца. Или, если угодно, устланная перламутром раковина, в которой вызревает жемчужина Катастрофы.

Белый Танец, как и индивидуальная ката, исчисляет линии скрытого напряжения мира и наносит по ним удар. Высвобождаемые, реактивные выбросы энергии отводятся к возникающим (тоже высвобождаемым, но, как правило, в другом месте) «слабинкам», что позволяет делать разгон, т.е. выстраивать разрушения по нарастающей, инициировать собственно катастрофу, катаклизм как таковой. Как я понимаю, с расширением контура катастрофы число слабинок стремительно нарастает – при том что интервал переброса высвобождаемой энергии разрушения очень мал, и одному могу не по силам осуществить «скоросшивание» фрагментарных разрушений в единство Апокалипсиса; это не под силу даже отдельно взятому могуществу. Танцевать Белый Танец должны все моги вместе взятые, только тогда блеск жемчужины может затмить сияние мира и погрузить его во тьму.

За пределами машинных аналогий, Белый Танец воспринимается как апофеоз уничтожения – даже для постороннего наблюдателя. Возникает почти неодолимая тяга, некий объективный drive, и все устремления сходятся в водовороте «еще». Понятие экстаза приобретает здесь вполне буквальный смысл, ибо ex-stasis, выхождение за пределы «стазиса», состояния уравновешенности является необходимым рабочим моментом. У танцующего «захватывает дух»; расшифровывая это выражение, мы получаем точное описание происходящего: дух захватывает себе окружающее пространство, динамизирует его как автономная движущая сила, для чего приходится частично покидать собственное тело, – стационарного носителя. Это и есть ex-stasis в строгом смысле слова, захватывающий, ритмичный вихрь разрушения.

Теперь можно вспомнить общее индоевропейское предчувствие, эксплицитно выраженное в ведической мифологии. Имеется в виду последний акт Бытия, смертоносный разрушительный танец Шивы. Вспомним это удивительное прозрение, где так точно расписаны роли каждого из соучастников триединства. Создатель мира Брахма был прорабом богов, работавших в поте лица: мир создавался непрерывным трудом, пахтанием Первичного Океаноса. Но мир создающийся и мир созданный абсолютно различаются между собой и потому не могут иметь одного и того же гаранта – функцию сохранения мира исполняет Вишну, и ему тоже требуется перманентное усилие, требуется непрерывность присутствия для того, чтобы все существующее продолжало быть.

Мне не совсем ясна природа этого гарантирования, природа, так сказать, «санкции Вишну». Возможно, что она парадоксальным образом напоминает известные строки Паши Белобрысова:

Но во всяком случае очевидно, что покорить мир ничуть не легче, чем его создавать. Если «щадить усилия», ничего не выйдет.