Шайтан-звезда (Книга первая) - Трускиновская Далия Мейеровна. Страница 20

– Кого ты имеешь в виду, о Абриза? – осведомился я.

Она объяснила. Речь шла об ангелах Аллаха, восставших против него и низвергнутых в преисподнюю. Христиане, как и мы, слышали это предание и передавали его, но иначе. Во-первых, они не знали, что взбунтовался лишь один из ангелов, Иблис. Во-вторых, они неверно назвали причину. Всякий скажет, что Иблис не пожелал поклониться Адаму, за что был проклят Аллахом и изгнан из рая, однако перед изгнанием попросил у Аллаха права совращать с праведного пути потомков Адама, и Аллах разрешил ему совращать тех, которые сами последуют за ним. А они выдумывают, будто на небесах произошло целое сражение, да не облегчит Аллах их участь. Впрочем, чего и ждать от тех, кто поклоняется сотворенному?

– Нет, на твоем лице я не вижу меток Иблиса, и ни один шайтан не прикасался к нему когтем, – сказал Ади. – И если бы кто-либо сказал при мне такое, я вколотил бы ему эти слова обратно в глотку, клянусь Аллахом!

– Как бы я хотела, чтобы вы оба пошли со мной вместе, и жили бы поблизости, и мы могли бы встречаться… – с тоской произнесла Абриза.

– Это невозможно, о госпожа, – с такой же тоской прошептал Ади. – Ибо мы – правоверные, а ты – христианка.

– Пусть так! – воскликнула она. – Но эта ночь, о Ади, принадлежит нам троим! Давайте переберемся на тот берег, к костру, где меня ждут мои девушки, и расстелем скатерть, и угостимся, и выпьем вина! Я знаю, что вино для вас запретно, но ваш Аллах простит вам за то, что вы так меня утешили, о Ади, о Джабир!

Мы переглянулись.

– Мы твои гости, о госпожа, – сказал Ади. – Сейчас мы приведем наших коней, и переправимся на тот берег, и примем твое гостеприимство.

Но мне эта затея очень не понравилась.

– Кто поручится, что за тобой не следят, о Абриза? – спросил я. – Вот мы переправимся, и сядем у костра, и угостимся, а тут вдруг налетят всадники твоего отца, и свяжут нас, и бросят в темницу, и пошлют гонцов к нашему царю, и станут требовать за нас выкупа. А ведь Ади – сын царя, и выкуп за него придется отдать немалый.

– Мой отец сейчас далеко, – отвечала Абриза. – И те всадники, что сопровождают нас в паломничестве, повинуются мне и моей тетке.

Она помолчала и поправилась:

– Точнее говоря, моей тетке Бертранде и мне. Но она уже стара, и вернулась в монастырь, и уже давно спит. Она – родная сестра матери моего отца, а отец уже немолод, так сколько же ей лет? Я не знаю этого. Знаю только, что она ненавидит меня так, как только может одна женщина ненавидеть другую. Ей отвратительно все, чем я обладаю, – и она говорит, что неприлично иметь такие длинные и вьющиеся волосы такого нестерпимо черного цвета, такие темные глаза, такие бедра. А ведь моя бабка по матери была из Прованса, и женщины там темноволосы и кудрявы! Еще она говорит, что если бы замок моего отца, где я появилась на свет, не охраняли в ту ночь с таким тщанием, если бы она сама не охраняла покои моей матери, то она бы могла поклясться, что меня демоны подменили в колыбели!

– Нет в тебе ничего от шайтана, о Абриза, – сказал Ади. – И мы переправимся на тот берег, и посидим у твоего костра, а ты, о Джабир, не возражай и не прекословь! Если бы одна из дочерей арабов оказалась в таких обстоятельствах, разве ты из осторожности отказал бы ей в сочувствии?

И, разумеется, все вышло по его желанию. Мы привели коней и переправились, посадив Абризу на круп моего жеребца, потому что аль-Яхмум признавал только Ади, а всех прочих, оскверняющих его спину своей тяжестью, сперва кусал за ноги, как бы предупреждая, а потом сбрасывал самыми диковинными способами.

Но, когда мы вышли к костру, Абриза вгляделась в наши лица.

– Что это значит? – спросила она. – Вы оба – чернокожие? Какие же вы дети арабов?

– Мы родились от черных женщин, и никто не ставит нам этого в упрек, – объяснил Ади. – Нам доверяют командовать войсками, а когда мы вернемся в столицу, то будем сидеть с нашим царем в диване. И его вельможи охотно отдадут нам в жены своих белых дочерей.

Но она покачала головой.

– Мне всегда говорили, что лишь демоны черны лицом, – сказала нам она. – И мудрые люди рассказывают, что в дальних странах живут черные, похожие на диких зверей, и они поклоняются шайтану.

– Это зинджи, а мы поклоняемся Аллаху великому, могучему, – возразил Ади. – Правда, многие правоверные считают, что в Судный день у всех грешников почернеют лица, но когда это свершится, тогда и увидим.

– И многое можно сказать в защиту черноты, – вмешался я. – Разве не знаешь ты, о Абриза, что сказано в Коране: клянусь ночью, когда она покрывает, и днем, когда он заблистает! И если бы ночь не была достойнее, Аллах не поклялся бы ею и не поставил бы ее впереди дня. Разве не знаешь ты, что чернота – украшение юности, а когда нисходит седина, уходят наслаждения и приближается время смерти? И разве не прекрасны стихи:

Девушки Абризы, испуганные нашим появлением, встали по ту сторону костра и слушали нас, не понимая наших слов. Но Абризе не было до них дела – стихи снова заворожили ее.

– Прибавь, о Джабир… – попросила она.

– И сказал любимец Харуна ар-Рашида, поэт Абу-Новас о возлюбленном:

– Прибавь, о Джабир, – снова попросила Абриза.

– И еще в числе достоинств черноты то, что из нее делают чернила, которыми пишут слова Аллаха, – немедленно отвечал я, – и черны также мускус и амбра. И как прекрасны слова поэта:

Абриза рассмеялась.

– Ты убедил меня, о Джабир, но что же делать теперь мне, белокожей? – спросила она. – Может быть, потому ваши женщины закрывают лица, что они – белые, а у арабов ценится черная кожа?

Тут рассмеялся и Ади.

– Нетрудно вступиться за тебя, о госпожа, и победить в споре, клянусь Аллахом! – воскликнул он. – Ведь сказал другой поэт:

– Прибавь, о Ади! – повернувшись к нему, велела Абриза, и лицо ее было радостным.

– А Абу-Новас так приветствовал возлюбленного: