Ненависть - Казаков Дмитрий Львович. Страница 2

С гномами люди расправились очень жестоко. Изгнали их из предгорий, заперли в бесплодных скалах, заставляя умирать от голода. Людей к тому времени стало так много, что в открытом бою жители гор точно потерпели бы поражение. Некоторое время гномов еще терпели, ведь те в обмен на еду добывали в горах золото и драгоценные камни. Но позже людская жадность взяла верх. Гномов хватали и пытали, пытаясь выведать секреты горного дела, расположение самых богатых жил. На жителей гор охотились, словно на диких зверей, и вновь стелился над землей смрад горящей плоти, и доносились крики пытаемых. Но гномы оказались крепче камня, из которого и родились. Они молчали, ни один ничего не сказал, и их уничтожили…

Не в силах больше сдерживаться, выпускаю ненависть на волю. Позабыто все, оковы разума сорваны. Хриплый рев оглашает притихшие горы. Люди у костра мгновенно вскакивают, и четыре пары зрачков расширяются от ужаса. Я знаю, что они видят. Высокое, раза в два выше человека, мускулистое существо, покрытое с головы до ног белым сверкающим мехом. Багрово горят огромные глаза, а клыки в пасти поблескивают весьма недружелюбно. Я широко улыбаюсь, вкладывая в широкий оскал всю ненависть. Я уже знаю, что буду делать. Вернее не я, а сконцентрированная во мне ненависть всех, кто погиб от людских рук. Я лишь наконечник стрелы, летящей к цели. Медленно иду к костру, четверо, чьи лица посерели, не выдерживают, и с воплями бросаются бежать. Слышен хруст снега под ногами беглецов. Пусть бегут, я догоню их позже. Сейчас мне интересны те пятеро, которых я унюхал в одном из тканевых жилищ.

С орками они воевали дольше всего, ведь орков тоже было немало. Кровь текла реками, делая степь коричневой. А чем оправдать поголовное уничтожение побежденных? Чем? Вот и возникла людская сказка о том, что орки были тупыми кровожадными чудовищами. Естественно, таким не место на земле. Но ведь не были орки столь плохи, не ели они человеческого мяса, не нападали первыми, а воевать выучились у людей. И в войне этой ушли, сгинули, подобно остальным…

Клокочущая лава в горле толкает вперед. Легко, одним когтем, разрываю полог странного обиталища, и ткань оседает бессильными крыльями. Внутри – обезумевшие от ужаса, странно одетые люди. Они видят меня, и слитный крик оглашает суровый холодный мир. Ненависть в моем лице протягивает руку, не торопясь, наслаждаясь собой. Крик одного из людей захлебывается хрипом, ведь так трудно кричать со сломанной шеей! Второй падает, харкая кровью, от удара у него переломаны ребра. Огонь, пылающий во мне, не хочет гаснуть, каждая смерть лишь добавляет жару. Третий успевает схватить нож, но рука его повисает сломанной веткой, бесполезной лезвие вываливается из ослабевшей руки. Я сильнее их и быстрее, они даже не соперники мне, лишь жертвы. Последним двоим я не дал легкой смерти, я сломал им ноги. И со сломанными ногами оставил умирать на морозе…

Нашему роду они тоже не дали выжить. До нас, правда, эта мыслящая плесень добралась позднее всего, ибо мы занимали северные, не очень удобные для человека земли. Но, не утолив жажду крови уничтожением других племен, люди взялись и за нас. Ненависть ко всему, что не «люди» не давала им покоя. Ордами они выслеживали моих сородичей, ибо мы всегда жили поодиночке. А убийства они оправдали точно так же, как и в случае с орками: мол, тролли – это такие злобные огромные чудища, убивающие людей. И мое племя сошло во тьму, быстро, ведь нас никогда не было особенно много…

След хорошо виден на снегу. Луна угодливо светит из-за плеча. Отпечатки петляют, то сбиваются в петлю, то расходятся. Я иду быстрым шагом, но не тороплюсь, ведь им же некуда бежать, некуда. Они не уйдут от меня, от последнего осколка некогда прекрасного мира, мира, который благодаря людям сгинул навсегда. Вот и один из беглецов, видимо самый слабый. Увидев меня, он кричит, и падает в снег. Я не трачу сил, я просто наступаю на него. Треск костей и предсмертный всхлип радуют мне слух, а ненависть удовлетворенно вздыхает…

Как я спасся от уничтожения? Долгие годы скрывался в самых отдаленных уголках тайги, один. Лишь изредка встречал я сородичей, таких же изгоев, но в последние века все реже и реже. Кто умер от старости, кого нашли люди. Вероятнее всего я последний, последний тролль, и шерсть мою покрыл иней седины. Ведь метели почти пяти тысяч зим сыпали снег мне на макушку…

Но теперь я словно помолодел вдвое. Откуда только силы взялись? Троих беглецов я настиг одновременно, они устали и едва плелись по снежному склону. Беззвучным, но смертоносным ураганом обрушиваюсь на них. Ненависть не знает, что такое жалость, что такое – снисхождение. Вновь трещат кости, кровь пятнает снег причудливыми узорами. Последнего из людей я лишь оглушил. Но и он не встанет, не очнется, а найдет смерть в объятиях мороза. Я стою над поверженными, и огонь потихоньку гаснет в груди, ненависть сыто уползает в потаенные пещеры души. Наверное, навсегда. Ибо там, на северо-востоке, куда я иду умирать, куда уходили умирать все тролли, не встретишь людей…

PS Из газеты «Уральский рабочий», 15 мая 1959 года.

PSS Гибель отряда студентов Уральского Политехнического Института в феврале 1959 года – реальный факт. Загадка этого происшествия не раскрыта до сих пор…