Великий Эллипс - Вольски Пола. Страница 24

— Отличить? Зачем отличать две ступени одной лестницы? Спортивное состязание — любого вида — это всего лишь война меньшего масштаба. Бои на разаульском фронте, шахматная партия, Великий Эллипс — все это вариации на одну и ту же тему, которая зиждется на одном неизменном принципе: прийти к победе любой ценой, любыми доступными средствами. Вот что значит принадлежать фамилии Сторнзоф и быть подданным императора. Это твое наследие, племянник, это в крови Сторнзофов. Твои годы на Ледяном мысе прошли зря, если ты не усвоил этой истины.

— Годы, что я провел на Ледяном мысе, многому меня научили, — уклончиво ответил Каслер. — Сэр, я выслушал вашу речь, вы все очень ясно изложили.

— Ну и?

— И принимая во внимание, что вы ничего больше не хотите добавить, я пользуюсь возможностью и желаю вам приятного вечера, грандлендлорд. — И, склонив голову настолько, насколько требовал этикет семьи, Каслер Сторнзоф удалился.

Торвид подавил порыв вернуть племянника. Какой смысл вести разговор, если он превратился в заурядную скучную перебранку. Достав еще одну сигарету из портсигара, он закурил и стал бессмысленно смотреть на море, время от времени выпуская кольца дыма вслед улетевшему ночному гонцу.

Ночной гонщик стрелой несся на юго-восток над Тихим Морем. Ориентирами для него были луна и звезды, силы природы, неведомые внутренние импульсы, они вели его через ночную темень вперед. Шли часы. Луна, сдавшись на милость приближающемуся рассвету, исчезла. Звезды попрятались где-то в ночных глубинах, но скорость летящего посланца оставалась неизменной.

Мир теней отступал, медленно чернота ночи меняла свой цвет, вначале на цвет древесного угля, затем на синевато-серый, стальной, и, наконец, далеко внизу показалась твердь огромного островного континента — Далион поднимался из пены морской. Гонец продолжал свой путь, стало совсем светло, и береговая линия Далиона вырисовывалась все отчетливее. Немного погодя появился маленький архипелаг, он тянулся за большой землей, как сожаление о поздно пришедшей в голову умной мысли. Ночной гонщик спустился ниже, и архипелаг распался на девять островов, которые дугой закручивались вокруг огромной центральной гавани. Все острова плотно покрывала густая сеть построек.

Еще ниже — и уже видно, как сквозь утренний туман маленькие лампочки ярко светятся у входных дверей и в окнах домов, в то время как разбитая светом темнота залегла полосами в расщелинах между освещенными домами, напоминая трещины, бегущие в разные стороны по старинной лакированной поверхности.

Цивилизация приближалась, и в этот момент небо на востоке вспыхнуло румянцем, он расползался вдоль линии горизонта, насыщая утреннюю бесцветную дымку нежными пастельными тонами, оживляя землю и водную гладь.

Вот уже можно различить купола и башни. Горизонт разгорался все сильнее, солнце взошло над пробуждающимся миром, чтобы затопить город сиянием. Утренние лучи засверкали серебром на водной глади разветвленных каналов, и как рассыпанные горошины чернели на серебре воды бесчисленные суденышки, теснящиеся на частных и общественных причалах. Солнце воспламеняло черепицу башен и крыши сказочных дворцов, огненными брызгами рассыпалось по позолоченному хрустальному навесу над мостом из зеленого мрамора, омывало потоками света маленькие улочки и рыночную площадь. Ланти Ума проснулась и сладко вздохнула.

Инстинкт напомнил ночному гонщику, что ему нужно бояться дня. К счастью, его цель и убежище были совсем рядом. Минуя роскошные скопления сияющих в лучах солнца дворцов и памятников, несся гонец в древние глубины города. Низко скользя над кривыми улочками, кишащими едкими запахами жизни, промчался под латаными-перелатаными деревянными мостами, нависавшими над каналами с застоявшейся водой и заваленными мусором и останками плавучих домов.

Прямо к самому разрушенному и неприглядному плавучему дому летел ночной гонщик. Он впорхнул через окно внутрь, где двое широкоплечих, одетых в черное хозяев сидели и ели густую рыбную похлебку, которую они только что разогрели на крошечной спиртовке.

Оба подняли глаза вверх, и один из них радостно воскликнул по-грейслендски:

— Малютка Гилфи, наконец-то ты вернулся! Ну, иди же скорей к своему Папе! — Он выставил вперед запястье, и Малютка Гилфи тут же на него опустился. Папа секунду-две гладил крылатое существо, после чего очень осторожно снял прикрепленную к нему капсулу. Заботливо отсадив Малютку Гилфи в сторону, он открыл капсулу, достал записку, развернул ее и быстро прочел. Положив на стол клочок бумаги, он подвинул его к своему компаньону, тот тоже прочитал.

Двое мужчин обменялись взглядами, и Папа произнес:

— Семь пятнадцать.

В восемь часов утра большое грузовое судно «Рельский наемник» вошло в лантийский порт, опоздав лишь на сорок пять Минут — можно сказать, прибыло исключительно точно по расписанию. Небольшая задержка произошла из-за грейслендских береговых инспекторов, которые на подходе поднялись на борт для проверки соответствующих документов. Бумаги «Наемника» были в порядке, и официальный пропуск был получен быстро. Разгрузка началась. На пароходе прибыл только один пассажир — женщина, зарка по национальности. Ее тут же сопроводили в отделение таможни, где ее паспорт, равно как и прочие разрешающие въезд документы вместе со скудным багажом были с пристрастием изучены. Взятая в оборот таким образом, женщина из Зара не смогла проследить, как ее груз из недр парохода перекочевал на причал.

Немногие рабочие и зеваки на пристани обратили внимание на большой, обмотанный брезентом узел, исторгнутый из внутренностей «Рельского наемника». Узел был исключительных размеров и неправильной формы, но, несмотря на это, в немыслимой куче ящиков, бочек, гигантских тюков на него никто не обратил внимания.

Почти не обратил.

Две неприметные мужские фигуры в черном, прятавшиеся в тени примерно с семи часов, наблюдали за разгрузкой парохода с первой секунды его прибытия. Когда нестандартных размеров и формы узел выплыл на шести спинах сыплющих проклятия портовых грузчиков и предстал их глазам, эти двое оживились.

Грузчики освободились от своего бремени и ушли. Пока одна из фигур зорко смотрела по сторонам, вторая, называющая себя Папа, быстро, но без подозрительной спешки, направилась к узлу. Приблизившись к своей цели, на секунду остановился и быстро огляделся вокруг. Пристань была полна народу, но, похоже, все были заняты своими делами и на него не смотрели. Подняв брезент, он нагнулся к оголившейся металлической конструкции, прикрепил какой-то сверток под сиденье водителя и тут же быстро пошел прочь, позволив брезенту самостоятельно упасть на место. Еще раз он бросил взгляд по сторонам, проверяя, все ли ладно, и спокойно присоединился к своему компаньону. Вместе они покинули порт и мгновенно растворились в недрах города.

Когда в паспорте Шетт Уразоул появился требуемый штамп — выпуклая лантийская государственная печать в объятиях Вечного Огня Грейслендской Империи — зарская изобретательница покинула таможенное отделение и направилась на поиски своего транспорта. Представив суперкарго подписанную и заверенную печатью транспортную накладную, она получила разрешение забрать свой груз.

Уразоул сняла брезент, открыв чудесную самодвижущуюся коляску миру, и серебряное тело чудо-изобретения заблестело в лучах утреннего солнца. И в этот момент зеваки, пребывавшие в абсолютном равнодушии к странному узлу, вцепились зачарованными взглядами в диковину и в под стать ей необычного вида изобретательницу. Многие собрались поглазеть, как Уразоул забралась в нее, как развернула металлический парус, как отрегулировала положение боковых лопастей и наконец-то уселась на водительское место. С предельным любопытством зеваки наблюдали за ее манипуляциями, и их терпеливое любопытство было вознаграждено.

Несколько секунд спустя коляска ожила, издав оглушительный рев, и тут же взорвалась с еще более оглушительным грохотом. Вспыхнул огонь, клубами повалил дым, огромные металлические, стеклянные и деревянные осколки вместе с частями тела полетели в разные стороны. Взрыв уничтожил чудесную самодвижущуюся коляску, оставил в земле больших размеров дыру, и в мгновение ока убил Шетт Уразоул и еще человек двадцать стоявших рядом любопытных.