Странствия Иеро (дилогия) - Ланье Стерлинг. Страница 4

Ясная глубина кристалла затуманилась, помутнела, наполнилась плывущей призрачной дымкой. Тысячи лет назад, еще до Смерти, антропологи двадцатого века отказывались верить собственным глазам, когда видели двух австралийских туземцев, пристально вглядывающихся в водяные лужи и обменивающихся мыслями на расстоянии сотен миль. Сейчас человек семьдесят пятого века готовился разглядеть то, что ждало его впереди в опасных странствиях.

Дымка рассеялась, и Иеро ощутил, что погружается в кристалл, как будто бы становясь его частью. Он отогнал прочь это привычное ощущение, и вдруг ему ясно представилось, что он парит в воздухе на высоте нескольких сотен футов и смотрит вниз на стадо баферов, на лес и на дорогу. В какой-то части его сознания мелькнула мысль, что на этот раз он использует глаза птицы, почти наверняка — ястреба. Возникшее перед ним изображение местности качалось взад и вперед по широкой дуге, пока он фиксировал в памяти все увиденное. Тут было озеро, южнее — река у большого болота, и мили три тракт тянулся через какие-то нагромождения валунов и каменные завалы. Они явились Иеро на краткое мгновение, и он не смог понять, что же это такое (птица не сознавала, с какой целью ее используют), но отметил, что здесь придется ехать с осторожностью. Он не держал птицу полностью под своим телепатическим контролем; это было бы трудное, почти невозможное дело. Но его сосредоточенность на предстоящем пути как бы притягивала сознание любого существа, которое видело этот путь яснее, чем он,— подобно тому, как магнит притягивает железо. Если бы в небе не оказалось птицы, он увидел бы дорогу глазами белки на высоком дереве или даже глазами бафера — если бы не нашлось ничего более подходящего. Лучшими «глазами» являлись, конечно, ястребы и орлы, а так как здесь их водилось в избытке, шанс попасть в цель был достаточно велик. Их глаза не походили на человеческие, но, по крайней мере, обеспечивали бинокулярное зрение. Впрочем, разница не вызывала затруднений у человека с опытом Иеро; при нужде он мог воспользоваться глазами любого создания в лесу, в поле или в небесах.

Он заметил, что баферы двигаются быстро. На паническое бегство это не походило, но животные казались встревоженными. Волки, которых он видел раньше, не могли быть источником серьезной опасности для могучих быков. Что же их обеспокоило?

Привычным усилием воли Иеро вышел из транса и взглянул на свою левую руку. В его кулаке были зажаты две крохотные фигурки, два из сорока деревянных знаков священника-заклинателя. Он раскрыл ладонь и увидел в ней другую миниатюрную ладонь — Руку, вырезанную из дерева. Этот символ означал «друг». Иеро бросил его в кучку остальных фигурок и посмотрел на второй знак. То был маленький Рыболовный Крючок. Он медленно уронил его на кучку деревяшек, затем сложил их в кожаный мешочек, в котором хранились символы. Его опыт предсказателя-прекогниста подсказывал, что такая странная комбинация нуждается в обдумывании. Рыболовный Крючок имел несколько значений: одно из них — скрытая опасность, другое — скрытый смысл чего-либо. С добавлением других символов Крючок мог означать тайну, секрет, загадку. В сочетании с раскрытой Рукой его можно было истолковать двояко: как встречу с таинственным другом или как предостережение: «остерегайся, кажущийся другом сделает тебе зло». Все это не имело ничего общего ни с рыбой, ни с рыболовством.

С использованием лишь сорока символов смысл пророчества часто оставался неясным, а сама процедура — вызывающей определенный скепсис. Но, как указывали всякому начинающему предсказателю, если неясное и сомнительное временами спасало вашу жизнь или чью-то жизнь вообще, то дело, пожалуй, того стоило, не так ли? Впрочем, одаренный человек, мужчина или женщина, обладавшие нужными способностями, могли многое сделать с этими деревянными фигурками. Иеро оценивал свои собственные таланты в данной области как средние; их нельзя было сравнить с его искусством дальновидения — то есть использованием глаз различных Божьих тварей для разведки. Но символы не раз помогали ему, и священник чувствовал себя уверенней, если пользовался ими.

Когда он упаковал седельную сумку, лорс, все еще стоявший на страже, вдруг фыркнул. Иеро стремительно обернулся, его тяжелый клинок, казалось, чудом вылетел из-за пояса и, стиснутый в сильной руке, замер в оборонительной позиции. Только тогда он поднял взгляд и увидел небольшого медведя.

Их порода тоже мутировала за прошедшие тысячелетия, как и большинство других животных. Сейчас перед священником находился черный медведь, и зоолог двадцатого века на первый взгляд не нашел бы никаких заметных перемен в его обличье — кроме, быть может, более выпуклого лба. Однако, хотя внешне зверь почти не изменился, в его глазах можно было явственно различить проблески разума. Медведей и раньше никто не назвал бы тупицами; теперь же они несомненно поднялись над уровнем мышления животного. Этот медведь, как заметил Иеро, подкрался один; других рядом не было. Качнув головой, медведь встал на задние лапы; передние забавно болтались перед грудью.

«Весит фунтов сто пятьдесят,— прикинул священник,— и выглядит подростком. Но не исключено, что зверь взрослый — какая-нибудь новая разновидность…»

Иеро мысленно настроился на животное, с осторожностью зондируя его мозг. Мысли, которые он принял в ответ, были поразительны:

«Друг — человек друг — пища (просьба). Друг — помогать — опасность (чувство жары). Друг — медведь (имеет в виду себя) — помогать — опасность».

Восприятие было на удивление четким и ясным. Иеро доводилось и раньше мысленно общаться с дикими существами, что всегда требовало большого напряжения, но это странное создание обладало такой же ментальной мощью, как самый тренированный человек.

«Сколь много удивительного в мире Божьем!» — подумал путник и сунул свой короткий меч в ножны.

Зверь опустился на задние лапы. Иеро, отдав мысленный приказ Клопу стоять на страже, отметил про себя, что лорс, кажется, считает медведя безвредным. Подойдя к сумке, он достал пластину сухого пеммикана. Пища древних путников в северных краях — жир, кленовый сахар и сушеные ягоды, все смешанное и спрессованное,— сохранила свое название с древних времен.

Отломив кусок и протягивая его медведю, священник послал мысль: «Кто-что ты? Что-кто несет опасность?»

Медведь почти человеческим жестом зажал еду в передних лапах и расправился с пластинкой в один присест. Его мысли потеряли четкость на какое-то время, затем снова стали ясными.

«Пища — (хорошо/удовлетворение) — больше? Плохие существа идут — охотники — охотники-люди, охотники-звери, охотники на этого человека. Теперь — недалеко позади — недалеко впереди. Смерть вокруг — медведь помогать человеку?»

Затем последовала неясная мысль, из которой путник понял, что медведь пытается сообщить ему свое имя. Оно было непроизносимым; созвучие «Горм» являлось наиболее близким приближением. Иеро продолжал отчетливо воспринимать его мысли. Горм был молодым медведем, только трех лет от роду, и сравнительно недавно пришел в эту местность, двигаясь с востока. Опасность, о которой он сообщал, была вполне реальной и кольцом охватывала место их встречи. В коротком проблеске мысли своего странного собеседника Иеро уловил ощущение холодной злобной вражды, исходящей от чего-то раздувающегося и мягкого, спрятанного в тайном месте и обвивающего паутиной ужаса весь лес. Медведь показал ему этот образ еще раз, более подробно, и теперь священник понял грозившую ему опасность. Лемуты, Нечистый! Ничто другое не могло вызвать подобного ужаса и отвращения у нормального человека или животного. Позади него Клоц фыркал и бил о землю копытами.

Иеро заканчивал паковать сумку, повернувшись спиной к Горму. Он был уже уверен, что ему не грозит опасность со стороны этого существа, почти детеныша, и что медведь сам был напуганным, нуждавшимся в помощи беглецом. Люди редко охотились на медведей, и старая вражда поселенцев-пионеров к этим зверям давно угасла.

Вскочив в высокое седло, священник послал ментальный вопрос сидевшему на земле животному: