Город Мечтающих Книг - Моэрс Вальтер. Страница 9

— Хахмед бен Кибитцер. — Эйдеит протянул мне похожую на вязанку веточек ладонь, и я осторожно ее сжал.

— Хильдегунст Мифорез.

— Уже публиковались?

— Не за пределами Драконгора.

— Тогда вы простите, что я еще ничего вашего не читал.

Я натянуто рассмеялся и сам себе показался полным идиотом. Как же я был наивен!

— Но, как я говорил, литература драконгорцев занимала меня довольно долго. Я написал диссертацию о влиянии замедленного кровообращения на крепкую стилистику.

— Вот как? — переспросил я, как будто знал, о чем он говорит. — И каким выводам вы пришли?

— К таким, что замедленное кровообращение положительно сказывается на композиции и гармонии литературного произведения. Драконгорцы — прирожденные писатели, это я могу научно доказать.

— Весьма лестно.

— Я искренне считаю, что физиологически ваш народ прямо-таки создан для литературного труда. Большая продолжительность жизни важна для зрелости письма и овладения техническими приемами. Трехпалая лапа идеально подходит для держания пера, карандаша или чего бы то ни было. Толстая шкура ящера — лучшее средство против отрицательных рецензий. — Эйдеит хихикнул. — В Драконгоре родились некоторые из лучших романов в истории замонийской литературы. «Комната без счастья» Сатория Ямбщика. Или «Напоенные лунным светом» Гартхайма Рифмоотливщика! «Стоять как цапля» Гюльдии Драмадубильщицы! «Нерифмованная ночь»! «Песнь устриц»! «Жеманная наживка»! И нельзя забывать про «Рыцаря Хемпеля» Грифиуса Одакропаря.

— Вы читали «Рыцаря Хемпеля»?

— Ну разумеется. Помните то место, где у рыцаря провалились в доспехи очки и на копейном поединке он сражается практически вслепую? Или то, где он вывихнул нижнюю челюсть, и целую главу ему приходилось объясняться знаками? Как же я смеялся! Шедевр высокого юмора!

Так далеко я не продвинулся. Навязанную мне Данцелотом занудную тягомотину я, потеряв терпение, уже после ста страниц (введение в правила по уходу за копьями), раздраженно забросил в угол.

— Конечно, конечно, — солгал я. — Нижняя челюсть. Неподражаемо!

— Сперва нужно, конечно, продраться через сто страниц введения в правила по уходу за копьями, — сказал Кибитцер, — но потом сюжет ух как закручивается! Глава, в которой автор на протяжении ста пятидесяти страниц обходится без буквы «е» — гениальная находка липограмматики! — Откашлявшись, эйдеит продекламировал:

Я знающе рассмеялся, притворившись, что стихотворение мне знакомо.

— Да, да, ни одного «е» во всей строке… Гениальная находка! — и согласно закивал, думая про себя: «Никогда в жизни не читал. Какая ерунда!»

— Но не только романы! — воскликнул, входя в раж, эйдеит. — Есть великолепная научно-популярная литература из Драконгора. Например, «Об отраде огорода». Истинная вершина описания укрощенной природы.

Это меня ошеломило.

— Вы читали Данцелота Слоготокаря? — Я, наконец, выпустил дверную ручку.

— Читал? Да вы, верно, шутите! Я что угодно из него во сне процитирую!

Маленький эйдеит знал единственное произведение Данцелота лучше меня. Из моего левого глаза выкатилась слеза.

— А, вы тоже высоко его цените! Не зря эта цитата вас тронула. Это почти восполняет ваше незнание «Рыцаря Хемпеля».

Я вздрогнул. Проклятье! Я и забыл, что эйдеиты умеют читать мысли. В этой лавке надо держать ухо востро, быть поосторожнее с тем, что думаешь.

— В отличие от речи мысли невозможно подавить, — улыбнулся Кибитцер. — Но вам нет нужды напрягаться. Я уже знаю о вас так много, что могу обойтись без их чтения. Вы ведь лично знаете Данцелота Слоготокаря, верно?

— Он был моим крестным в литературе. Он недавно умер.

— Вот как? М-ммм… Простите мне столь бестактный вопрос! Мои соболезнования. Он был гением.

— Спасибо. Сам он бы так не стал утверждать.

— Тем значительнее это его делает. Обладать такой мощью, о какой позволяет догадываться «Об отраде огорода», и ограничиться одной этой книгой, — истинное величие.

Я пожалел, что Данцелот не услышал этих слов при жизни. На глаза мне снова навернулись слезы.

— Но садитесь же! Если вы проделали столь дальний путь из Драконгора, то, наверное, совсем, измучены. Не хотите мускатного кофе?

Букинист зашаркал к стоявшему на книжной полке кофейнику.

Ни с того ни с сего конечности у меня отяжелели. Я шел с рассвета, не остался отдохнуть в гостинице, а потом много часов бродил по городу. После слов эйдеита я понял, что бесконечно устал. Опустившись на стул, я стер с глаз слезы.

— Не бойтесь, я не стану больше копаться в ваших мыслях, — сказал Кибитцер, протягивая мне чашку темного, привлекательно пахнущего напитка. — Могу я спросить вас на традиционный лад, что привело вас в Книгород? Я спрашиваю не из любопытства. Возможно, я сумею вам помочь. — Он поглядел на меня с дружеской улыбкой.

Быть может, в эту лавку меня привело милостивое провидение? Если я уже нашел почитателя Данцелота, почему бы не начать поиски с него?

— Я ищу одного писателя.

— Тогда Книгород подходит для этого больше, чем скажем, Кладбищенские Болота Дульсгарда.

Смех эйдеита над собственной шуткой прозвучал как приступ астмы. Порывшись по карманам плаща, я достал рукопись.

— Может, вы прочтете? Я ищу того, кто это написал. Я не знаю ни имени, ни того, как он выглядит. Даже не знаю, жив ли он еще.

— Вы ищете призрак? — усмехнулся эйдеит. — Что ж, давайте почитаем.

Сначала, проверяя качество бумаги, букинист потер ее между кончиками пальцев — типично профессиональное движение.

— Гм. Сорт «Гральзундская изысканная», — пробормотал он. — «Верходеревная Бумажная Фабрика», двести грамм. — Он понюхал рукопись. — Содержание кислот чуть выше обычного. Персиковый привкус. Березовая древесина, толика еловых иголок. Отбеливателя добавили недостаточно. Шероховатый край.

Обычная тарабарщина книгородских букинистов, я такое уже слышал на улицах от книгонош. Кибитцер провел указательным пальцам по обрезу.

— Обрез неровный, каждые пять миллиметров запил. Резательный станок устаревший. Вероятно, «556-й волокнорезательный». Разлиновка нанесена чернилами каракатицы, из чего я заключаю…

— Может, вам стоит просто прочесть? — решился прервать его я.

— Гм?

Он как будто очнулся от транса и долго рассматривал строчки на первой странице. Очевидно, он, совсем как я раньше, восхищался каллиграфической красотой почерка. Затем он, наконец, начал читать.

Через несколько мгновений он стал напевать отдельные фразы, точно читал партитуру, и вел себя так, будто меня тут не было вовсе. Несколько раз он разражался хриплым смехом и криками «Да! Да! Вот именно!» и вообще сильно возбудился. То, что последовало дальше, показалось мне отражением моих собственных «ахов» и «охов», когда я впервые читал письмо в Драконгоре. Он переходил от приступов смеха к слезам, задыхался, хрипел, хлопал себя ладонью по лбу и то и дело издавал возгласы согласия и воодушевления: «Ну, конечно же! Да! Замечательно! Так… совершенно!» После он опустил листки и с минуту сидел неподвижно, уставясь перед собой в темноту.

Я посмел кашлянуть. Кибитцер испуганно вздрогнул и устремил на меня огромные светящиеся глаза, в которых сокращались и расширялись янтарные зрачки.