Странник - Резанова Наталья Владимировна. Страница 63
Решетку еще не успели опустить после приезда Раймунда, и ворота открыли быстро. Во дворе показался на совершенно измученном коне всадник с черным обмороженным лицом. Спрыгнул на снег и, растолкав подбежавших конюхов, прохрипел: «К наследнику!»
– Эй, приятель! – крикнул Лонгин, но тот уже скрылся. – У него на щите золотой трилистник. Герб Меласси. Уж не побили ли их мужики?
Переваливаясь по снегу, он заспешил ко входу. А Раймунд отправился прямиком к себе. Все равно все узнает. Действительно, не успел он скинуть плащ и шапку, как в дверь замолотили с криком «На совет!»
Войдя в зал, он увидел наследника, епископа и Лонгина, а за ним входили Унрик, Теофил, Эсберн и Торвальд.
Епископ Гельфрид дождался, когда все заняли свои места. Унрик, впрочем, тут же вскочил и нетерпеливо спросил:
– Так что произошло?
Гельфрид, выдержав драматическую паузу, произнес только одно слово:
– Вельф.
– Та-ак, – сказал Лонгин и погладил ручку кресла.
– Он же был в горах, – вставил Теофил.
– Он спустился с гор против Черного леса, и через Эйлерт собирался направиться прямиком в Сегирт, который ему пожаловал король. Но теперь он изменил свои намерения. Он идет сюда.
– Зачем? – удивился Теофил.
– Затем, что дурные вести очень быстро распространяются. Он узнал о нашем суде.
– А мы-то сомневались в их сообщничестве! – торжествовал Унрик. – И очная ставка все-таки состоится!
– Не думаю, – тихо ответил епископ. – Одно дело, если бы мы привезли его под охраной. Но он силен, свободен и вооружен.
– Точны ли эти известия? – спросил Филипп. – Может быть, Меласси ошибся?
– Нет. Меласси слышал об этом в Эйлерте. Кроме того, Стиг – этот гонец – сам видел лагерь Аскела в долине Манты. Он скакал, меняя лошадей на наших подставах, а Вельф со своей тяжелой конницей непременно задержится. Стиг уверен, что обогнал его дней на пять.
– Пять дней – большой срок. И, в случае чего, Гондрил со своим гарнизоном может выдержать любую осаду, – заявил Унрик.
Епископ поставил его на место:
– Никакой осады не будет. Аскел не посмеет поднять руку на своего сюзерена.
– Он присягал отцу, а не мне, – сказал принц.
– А она-то что скажет, интересно бы знать? – Унрик возвел глаза к потолку. – По-моему, все, что она плела нам про Вельфа, – сплошное притворство. Небось, ждет его не дождется.
– Чтобы удовлетворить твое любопытство, – сухо заметил Раймунд, – нужно просто сообщить ей эту новость. Я берусь это сделать. Уж я-то увижу, обрадуется она или нет.
– Да, прошу тебя, сделай это! Она, похоже, тебе доверяет и не станет притворяться. Торвальд тебя проводит.
– Я и сам прекрасно помню дорогу.
– Э-э, нет. Там теперь везде мои люди стоят. И ни одна тварь не то что к двери – в этот коридор не решится сунуться. И тебя могут не пропустить.
– Пусть будет так. Идем!
«Значит, встречи, вопреки всем усилиям, не избежать. Может быть, это к лучшему?»
Он выложил ей сразу все, о чем узнал.
– Что?! – точно не расслышав, она бросилась к нему, забыв про цепь. Та натянулась, и Адриана рухнула на пол. Опершись на руки, она оказалась перед Раймундом на коленях. Подняв искаженное лицо, она сказала быстро:
– Тогда они должны казнить меня немедленно.
– Ты сошла с ума!
– Так им и передай. Нет, ты не передашь. Я тебя знаю. Ты все еще думаешь, что меня можно спасти. Я сама им скажу. Сегодня. Или завтра. Как только они меня вызовут. Иначе они получат только мой труп.
– Опомнись, несчастная!
– Нет! Я говорила тебе! Я не могу его видеть…
Ему показалось, что она несколько овладела собой, и он попытался возразить:
– Это неразумно… – и в ответ услышал то ли стон, то ли крик:
– Но мне же стыдно!
Она дрожала, стоя на коленях.
– Мне стыдно… стыдно… я не выдержу… не смогу…
«Боже мой! Она же его любит!»
А она вдруг отчетливо произнесла:
– И он никогда не простит мне горя, которое ему причинила моя смерть.
«Как я глуп, как смешон со своими догадками! Вот чего она боялась, когда говорила, что ей страшна не смерть, а другое…»
Она поднялась на ноги, так что лицо ее стало вровень с лицом Раймунда, и отрывисто сказала:
– Ты понял меня? Или они выносят приговор, или не будет назидательного урока. Я жду до завтрашнего вечера. Прощай.
Голос ее был тверд, но губы дрожали.
Когда закрывали дверь, он услышал, как снова зазвенела цепь, и явственно представил, даже увидел – вот она бросилась на солому, обхватив голову руками, и беззвучно рыдает, без слез и без голоса… А может, нет? Может, она бродит по темнице и деловито ищет, где бы приладить петлю?
Она его любит. Скорее всего она сама об этом не знает, слишком далеко это от ее понятий. А если знает? Если она поняла это только здесь, в темнице? Тогда ей действительно так тяжело, что лучше умереть. И понятно, почему она веселилась на допросах. Не хотел бы я оставаться наедине с такими мыслями, господи помилуй! Он почувствовал, как ее страх передается ему. Можно подумать, что, если они с Вельфом встретятся, и впрямь произойдет нечто непоправимо ужасное…
Он направился в совет и передал ее условия. О своем открытии он, разумеется, умолчал.
Приговор был вынесен назавтра с утра. Раймунд опасался, что вчерашний срыв скажется на состоянии Адрианы, и напрасно. Она держалась как обычно, и только взгляд у нее был какой-то потухший. Всю долгую обвинительную речь епископа она выслушала с совершенно бесстрастным лицом, сидя очень прямо.
Когда епископ кончил словами:
– А ты, поставившая жалкий человеческий разум выше божественного провидения, будь проклята навеки! И лишь пламя костра может очистить от проклятия твою душу!
Настал черед высказываться другим судьям.
– Смертная казнь, – сказал Унрик.
– Монастырь, – сказал Раймунд и с надеждой взглянул на Лонгина.
– Смерть, – проговорил тот.
Итак, трое против одного. Но остался главный, чье решение еще может все изменить.
Принц оглядел собравшихся.
– Теперь я выношу свой приговор. Обвиняемая Адриана, называвшаяся также Странником, будет сожжена на костре, на который ее возведут в покаянной рубахе, босиком и с петлей на шее, в знак признания своих грехов. Что до срока казни, то я предпочел бы, чтоб она совершилась скорее. Пусть его преосвященство назовет ближайший подходящий день.