Странник - Резанова Наталья Владимировна. Страница 67

– Ну как? Удача?

– Как видишь, – ответил Вельф.

Спешившись, Вельф с Адрианой, Север, оказавшийся тут же Ив вошли в дом, а за ними и Раймунд. Хозяин с поклоном проводил их в зал, где было жарко натоплено, что особенно чувствовалось после стольких часов на морозе. И сразу же Адриана вскрикнула:

– Ох, ноги мои, ноги! – слезы покатились по ее щекам. Тепло очага причиняло обмороженным ступням невыносимую боль.

Откуда-то появились шерстяные рукавицы и фляга с водкой. Адриану опустили на пол, совершенно закрыв ее от взгляда Раймунда. Хозяйка растирала ей ноги, все остальные окружили Адриану, подавая отрывочные советы и толкаясь.

Вельф, придерживавший Адриану за плечи, не разгибаясь, сказал:

– Север! Проверишь караулы, потом можешь отдыхать. Пусть тебя сменит Саул. Передай Джомо, чтоб сходил на конюшню, взглянул, что с лошадьми. Если услышишь тревогу – подымай всех. Я буду здесь.

Север немедленно вышел. Раймунд решил, что ему тоже не вредно будет осмотреться, последовал за ним. Он остановился на крыльце, опершись на перила. Дома вокруг были приземистые, беспорядочно скученные. Неподалеку заходилась лаем собака, даже собачонка, судя по визгливому тявканью. Кругом виднелось множество следов. Между домами показалась женщина, выплеснула помои на снег и исчезла. Пахло дымом и навозом. Все было так непохоже на Гондрил, что Раймунд вздохнул. Рядом с крыльцом были сложены дрова, но они для кухни, а не для казни. У ворот пристроена башня, квадратная, как колодезный сруб. Там, похоже, и сидят Вельфовы караульщики…

Пока он глядел на башню, кто-то задел его, выходя из двери. Это был Джомо Медведь.

– Ты? Ну… А я-то думал, ты из этих… А ты, оказывается, за нас.

– Я за вас.

– Вот и славно.

– Много вас тут?

– Достаточно, чтоб заварить славную кашу. – Он засмеялся. – Право, будет весело! Из-за другой бабы я бы не стал ввязываться, и Вельфа бы отговаривал, но Странника мы все тут знаем… Ну, я пошел. А ты здесь особо не шатайся, народ у нас сам знаешь какой, пришибут еще в темноте ненароком… – он удалился, тяжело хрустя снегом.

Постояв еще немного, Раймунд вернулся в дом. И там, в тепле и полумраке, впервые ощутил, чего стоило ему напряжение этих суток. Проковылял поближе к огню по пустому, как ему казалось, залу.

– Тише! – сказали быстрым шепотом.

Вельф сидел на полу перед очагом. Рядом, положив голову ему на колени, прикорнула Адриана, закутанная в плащ.

– Тише, – повторил Вельф. – Она спит.

Раймунд, стараясь ступать легче, обошел их с другой стороны. Адриана вздрогнула во сне. Нижняя губа ее была прикушена.

– Перенести бы куда поудобнее, – шепнул Раймунд.

– Не хочется будить. Она устала. – Вельф осторожно коснулся ее волос.

– Ты что же, так и собираешься всю ночь тут сидеть?

– Ничего. Я посижу. – Он снова погладил лежавшую у него на коленях голову.

Раймунд добрел до стола, сел, подперев лоб руками, и тут сон одолел его. Изредка, тревожимый беспокойными видениями, он встряхивался, оторвавшись от стола, видел фигуру Вельфа перед очагом и вновь начинал дремать.

Но, отгоняя тупое забытье, в его сознании зазвучали резкие голоса, и среди них – епископский, требовавший смерти для еретички. «Суд… Казнь! Сегодня… Надо идти в темницу…» Он вскочил, огляделся и вспомнил все. Ни Вельфа, ни Адрианы в комнате не было. Но доносившийся с улицы голос епископа был явью. Значит… если не приснилось… все сначала! И он бросился вперед, как бросаются в воду.

Он не почувствовал привычного ожога мороза. На улице явно потеплело. Этим замечанием про себя он и ограничился, потому что голос епископа вновь ворвался ему в уши:

– Это бунт! Это мятеж против короля и церкви!

– Против короля? Да я воевал за короля, когда ты еще и носа из своей кельи не высовывал!

Вельф загораживал Гельфриду проход к крыльцу, и оба, похоже, готовы были вцепиться друг другу в горло. Раймунд спрыгнул со своей ступеньки и встал между ними.

– Благородные сеньоры! Будет лучше для всех нас, если мы обойдемся без взаимных оскорблений.

Лонгин хлопнул его по плечу:

– Ты здесь! А мы вчера и не разобрали, что с тобой приключилось. То ли ты погнался за ними, то ли тебя взяли в плен.

– Кто еще с вами? – спросил Раймунд.

– Охрана, как положено. Только они все за воротами.

Он был не так зол, как епископ, а, скорее, озабочен.

– А Унрик?

– Остался с принцем.

– А жаль, что и он не приехал! – Вельф ухмыльнулся так, что всем стало не по себе. – Представляешь – все советники принца в моих руках? Ты, Лонгин, сам признался, что вы хотели сделать меня заложником – небось и не догадывался, что попадете в заложники ко мне?

Раймунд прикидывал, что ему сказать? Правильно, что Вельф припугнул их, но он и вправду в случае чего может натворить таких дел…

– Я думаю, что нам удастся прийти к полюбовному соглашению. Только для этого нужно войти в дом и сесть за стол.

– Золотые слова! – воскликнул Лонгин. – А то у меня от крика вся глотка пересохла.

Посторонившись, чтобы пропустить Лонгина и Гельфрида вперед, Раймунд шепотом спросил Вельфа:

– Где она?

– Наверху… у хозяев. – И добавил: – Хорошо, что ты вмешался… для них.

За столом Раймунд приободрился. Сутки строгого поста – плохой помощник красноречию, даже для самого опытного легиста. Теперь, выпив и закусив, он был уверен, что найдет нужные доводы, как только сориентируется. С Лонгином все понятно. Он, как показали события, превыше всего ценит свое собственное благополучие, но ему смерть как не хочется воевать с Аскелом, а судьба Адрианы ему безразлична. А вот епископ…

Все это время епископ и Вельф, сидевшие на противоположных концах стола, продолжали препираться.

– Эта еретичка соблазнила тебя, – говорил епископ, – и, без сомнения, ей не трудно было это сделать… Дьявольское зерно упало на подготовленную почву. Свое безбожие ты доказал. Господь – небесный монарх. Еретик есть мятежник, а мятежник есть еретик. Тот же, кто отвергает Бога, тем самым неизбежно предается дьяволу…

«Болван, – думал Раймунд. – С кем он затеял богословский спор, с кем?»

– Песенка не нова, – отвечал Вельф. – Ты, преподобный, еще осенью пытался уличить меня в безверии. Вера! – Он привстал, и при дневном свете Раймунд разглядел то, чего не заметил вчера, – на шее у него не было его золотой цепи, а с руки исчез перстень, принадлежавший Генриху Визе. Нетрудно было догадаться, куда они подевались. – Что ты знаешь о вере? Да, я человек грешный, и люди мои не святые, да и трудно им быть святыми, они годы на войне, а иные – и всю жизнь. Но, преподобный, они и дня бы не выдержали, если бы не вера. Мы, может, только и живем, что верой. Что делать, если больше нечем? Вера, она не кострами крепка. Это то, что держит человека и не дает ему сдохнуть. Ты, епископ, можешь верить или не верить, это твое дело. Но если я, солдат, не буду верить, что победа будет моя – это будет смерть мне и смерть для тех, кто мне поверил. Я верю! Бог это знает. А поймешь ли ты, мне все равно.