Ожидающий на Перекрестках - Олди Генри Лайон. Страница 9
– Ну да, – недоверчиво протянул один из солдат, – Зархи, чтоб напиться, как раз бочонок и нужен. И то неизвестно, хватит ли…
– Кто мне не верит, – я рубанул ладонью по краю нар, – пошли смотреть! Пригодитесь бочонок тащить. Гулять – так гулять!
Слово "гулять" возымело магическое действие. Вызвались двое – первый партнер по игре, несколько обогатившийся за мой счет и теперь согласный на все; и плюгавый подлиза, выискивавший скрытый подвох.
Подвох, конечно, был, но вряд ли солдатик мог догадываться о его истинной сути.
Разумеется, мои слова подтвердились: Зархи сочно храпел, и от него за лигу разило дешевым вином; солдаты радостно отволокли капрала на его койку, пару раз уронив по дороге – а бочонок с вожделенным содержимым только и ждал, чтобы его перенесли в казарму.
Верзила тут же отогнал всех интересующихся и взвалил драгоценный груз себе на плечи, и, пока мы шли, плюгавый все крутился под ногами, пытаясь поддержать, потрогать, рассмотреть или хотя бы поинтересоваться – не нужна ли какая помощь?..
Наше появление было встречено восторженным воплем. Присутствие известного труса и перестраховщика – плюгавого – убедило казарму в полной безопасности происходящего, и веселье стало казарменным в прямом смысле этого слова.
Мне не удалось отвертеться, и пришлось выпить два или три кубка. Ну что ж, это еще не самый худший вариант…
В самый разгар я бросил новую порцию дрожжей в уже готовое сусло:
– Парни, а вы что тут – совсем без баб?
– Да не то чтобы совсем… Иногда вот в самоволку по деревням рванешь, ну а там уж – как повезет…
– Ладно тебе, не трави душу! В той деревне всех телок – три старухи да корова!..
– И мужья с кольями лезут… А пришибешь кого – начальству доносят! На сутки с полной выкладкой ставят, в панцире – на солнцепек!..
Я сочувственно поцокал языком и разлил остатки вина.
– Ну, а на Празднество Сиаллы слабо сбегать?
– Да мы бы хоть сейчас… только сотник…
– А что – сотник? Он – в столице, а мы – здесь. Откуда ему знать?
– А Зархи? Язык до пупа, болтанет сгоряча…
– Ваш Зархи до утра во сне копытом бить будет. А если что и заподозрит – так скажете, что напился и в горячке невесть что увидел!
– Верно, братва! Пошли!..
– Стремно как-то… Неровен час – проснется капрал…
– Да хрен с ним, с капралом!..
– Плевать мы на него хотели!
– Собирайся, парни, время не ждет…
Обо мне уже успели забыть, и я под шумок протолкался к выходу и выскользнул из вопящей и гогочущей казармы.
Дело было сделано. А зелье в вине не даст их порыву остынуть – это я ощущал на собственной шкуре, торопя коня и ерзая в седле…
ВОЗЛЕСЛОВИЕ
Сарт явился перед самым началом Празднества. Он был явно чем-то доволен, и мне передалась частица его радостного возбуждения.
– Ну, дети мои, дерзайте!.. И смотрите, не подведите – сегодня к нам явится много, очень много гостей, и все они будут весьма возбуждены, – он слегка усмехнулся и потрепал меня по плечу. И подмигнул Клейрис.
– Да, Учитель, – ответили мы с Клейрис одновременно. И рассмеялись.
Зал был битком набит народом. Большую часть, к нашему удивлению, составляли изрядно подвыпившие солдаты. Ну и гости!.. Мне даже вдруг стало страшно – и за себя, и за Клейрис, и за весь праздник… и за Учителя.
Я обернулся – Сарт кивнул мне из-за колонны в дальнем углу, лукаво собрав морщинки возле хитрых глаз, но я заметил, что руки Учителя дрожат. И страх ушел. Я сделаю это. Я и мой лей. Мы сделаем все, что возможно. И еще чуть-чуть.
Как странно – в эту минуту я почти не думал о Клейрис… простить себе не могу.
Свечи ярко вспыхнули, с потолка посыпались благоухающие лепестки лоренны, главная жрица запела гимн во славу Сиаллы-Несущей Счастье – и праздник начался.
Я плохо помнил, что было дальше. Я видел красные, потные лица солдат, их безумные, алчущие глаза, устремленные на танцующих жриц Сиаллы; из общего гомона прорывались отдельные, пахнущие перегаром реплики… И тогда я ступил на ковер из цветов, я вновь доверился своим пальцам, и музыка, звучавшая во мне, перетекла в дрожащие от предчувствия струны лея, и дальше, дальше…
Я видел, как звериный блеск в глазах солдат постепенно сменяется огнем искреннего восхищения, и руки, привыкшие к мечу и копью, тянутся к обнаженным жрицам уже не с грубой похотью, а с мольбой о снисхождении; как хмельные морды становятся человеческими лицами, и нестройные, осипшие голоса присоединяются к голосу главной жрицы, вознося хвалу…
И когда в центре освещенного круга возникла Клейрис – на мгновенье все, даже я, застыли в потрясенной немоте! Спустя секунду я вновь заиграл, и так я играл в первый и последний раз в своей раздерганной, промозглой жизни!.. Тело Клейрис покорно окунулось в поток звуков и поплыло в их струях; оно словно менялось вместе с музыкой – и девушка то выгибалась сладострастной кошкой, то гордым лебедем плыла по цветочной воде, то застывала безмолвным изваяньем, то превращалась в неистовое, сжигающее пламя – и из пламени рождалась Богиня, сама Сиалла-Лучница, рассыпающая цветы и угрожающая стрелами своего чудесного лука; а когда она, наконец, выстрелила – сотни сияющих лучей пронзили сердца сидящих в зале, и стон восторга отразился от древних стен, а жрицы и вместе с ними девушки окрестных деревень, решившиеся развязать свой пояс в честь Богини, – все они скользнули в ждущие объятия, и больше не было пьяной солдатни и голых тел, а было великое таинство единения и потаенное, известное только двоим…
А я все играл и не видел крови на сбитых пальцах… играл и не видел, играл и…
…Ночь. Мать-Ночь Ахайри стоит за окном, подрагивая светляками звезд, отголоски Празднества бродят во мне терпким, клокочущим хмелем, и горячее тело Лайны-Предстоящей рядом…
– Ты молодец, Сарт…
Я лежу в смятых простынях, вольно закинув руки за голову. Я молчу. Я и сам знаю, что я – молодец.
– Ты хорошо поработал, Сарт…
Я молчу. Я не просто хорошо – я прекрасно поработал. Праздник удался как нельзя лучше, у Варны-Предстоящей есть два отличных Мифотворца… Я не хочу думать, что теперь их – нас! – ждет изменчивый Дом-на-Перекрестке; не хочу думать о том, что будет завтра; не хочу думать о слепом Эйнаре, о теле, зарытом на заднем дворе, о своих догадках – о многом, об очень многом я совершенно не хочу думать.
Я хочу думать о любви, лежащей в основе большинства мифов, о Грольне и Клейрис, о пальцах, касающихся струн, и о ногах, переступающих по усыпанному цветами полу; о Сиалле-Лучнице и ее сияющих стрелах…
– Скажи мне, Сарт, что ты создал сегодня?
Ночь. Темная Мать улыбается и дышит в окно прохладой.
– Я создал миф, Лайна… Я создал целый венок легенд: легенду о солдатах, которых Сиалла свела с ума и привела в свой храм вопреки воле их командиров; легенду о пьяной солдатне, протрезвевшей и преобразившейся перед таинством Богини, и взамен получившей иное, неземное опьянение. Легенду о появлении в Фольнарке самой Сиаллы-Страстной в сопровождении небесных музыкантов… и, наконец, легенду о тех командирах, которые запретили своим воинам идти на праздник и были наказаны за святотатство – в столице уже наверняка судачат о четырех офицерах, утративших мужскую силу в самый разгар празднества. Достаточно?
– Достаточно! – смеется в темноте Лайна, и мне кажется, что звездный хрусталь ночи тихонько позванивает в бархатной бесконечности.
– Ты знаешь, Лайна, – задумчиво шепчу я, и темнота затихает, вслушиваясь, – пожалуй, и мне хотелось бы уважить Сиаллу-Страстную и заняться тем, чем и положено заниматься в эту ночь.
– Тогда, о хитроумный Сарт, мне придется к тебе присоединиться – не заниматься же тебе этим в одиночестве? – и ночь снова заливается смехом, но на этот раз таким пьянящим и зовущим…