Крюк - Брукс Терри. Страница 34

— Я — Мэгги, твоя сестра, ты идиот! — закричала она. — Когда я выберусь отсюда, то переломаю все твои иг-

рушки! Я переверну вверх дном всю твою комнату так,

что ты не узнаешь ее! — плакала она. — Это — я! Неужели ты ничего не помнить? А маму и папу? Их ты помнишь? Джек, это я!

Мэгги в отчаянии смотрела, как Хук поднял Джека с «Длинного Тома» и, положив ему руку на плечо, увел прочь. Джек едва помнил ее, и совершенно забыл ее имя.

Она бессильно повисла на тюремной решетке, ее нижняя губа дрожала. Ей очень, очень, очень хотелось к маме и папе!

— Мама, — сказала она тихо.

Тоненький голосок за ее спиной прошептал:

— А что такое мама?

Она обернулась и увидела крошечного Потерянного Мальчика, во все глаза смотревшего на нее. Остальные сгрудились за ним в темноте. Все они были грязные, оборванные и нечесанные. Они смотрели вверх широко открытыми глазами. С рассвета до заката пираты заставляли их пересчитывать сокровища Хука. Их цепями приковывали к сундукам и заставляли снова и снова перебирать побрякушки, сортировать, протирать и складывать их назад. Над ними стояли надсмотрщики с хлыстами. Пираты приносли им в ведрах ужасную еду и грязную воду. Мэгги ненавидела все это и была близка к тому, чтобы остаться в хуковской школе.

Дети-рабы выжидательно смотрели на нее.

— Неужели никто не помнит свою маму? — спросила она недоверчиво.

Они переглянулись и отрицательно замотали головами. Мэгги слезла с ящика, на котором стояла.

— Что здесь со всеми происходит? — спросила она.

— Что такое мама? — почти беззвучно повторил все тот же мальчуган.

Мэгги задумчиво нахмурилась. Ее глаза опустились вниз на любимую ночную рубашку с фиолетовыми сердечками на кремовом фоне. Джек носил пиратскую шляпу. Глупый старый Джек.

— Мамы… — сказала она, подойдя к тому месту, где на полу спал маленький мальчик. Он постанывал во сне, потому что ему снились кошмары. Мэгги подняла его голову, взбила подушку и положила его голову обратно. Стоны прекратились.

— Мамы всегда делают так, что вы спите на прохладной стороне подушки, — тихо сказала она и села, глядя в их тревожные лица. Один за другим они подходили поближе к ней и окружали ее плотным кольцом. Неожиданно она вспомнила про бабушку Уэнди и ее истории о Питере Пэне. — Пока вы спите, — продолжала она серьезно, — они приводят ваши мысли в порядок. Так что, проснувшись, вы обнаруживаете, что все хорошие мысли у вас на поверхности и всегда под рукой.

В ответ на эти слова она увидела только пустые взгляды.

— Вы не занете, о чем я говорю, не так ли? — Они отрицательно качнули головами. Она еще немного подумала. — Мамы — это здорово, — попробовала она объяснить по-другому. — Они кормят вас, целуют и водят на уроки музыки. Они играют с вами, когда вам одиноко. Они заботятся о вас, когда вы больны. Они рисуют красками, карандашами, мелками, обнимают, нежат, сглаживают вашу боль. И они укладывают вас в постель каждый вечер.

В ответ — все равно пустота и непонимание. Только вон там!.. Кажется, один маленький мальчик стал припоминать. И там! Еще один почесал задумчиво голову.

Мэгги наклонилась.

— Они приклеивают вам пластырь, когда вы порезались, в дождливые дни они пекут вам пироги и поют песни и…

— Погоди! — воскликнул один Потерянный Мальчик. — Я вспомнил! Это не песни, а колыбельные!

— Правильно! — обрадовалась Мэгги.

— Спой нам колыбельную! — попросили остальные. — Спой!

Мэгги улыбнулась:

— Хорошо!

Она расправила свою помятую рубашку, откинула назад светлые волосы и нежным голосом запела.

Хук, Сми и Джек стояли на корме, перегнувшись через леер, и смотрели в сторону бухты, где неверлэндские луны отбрасывали чудесные, разноцветные рисунки на океанскую поверхность. Услышав голос Мэгги, они как один подняли головы. Покоренные ее пением, они задумались каждый о своем и надолго замолчали. Потом Джек прошептал едва-едва слышно:

— Моя… моя мама поет эту песню!

Хук мгновенно пришел в себя, и злость тут же сменила выражение восхищения на его угловатом худом лице. Он поднял свой крюк и впился глазами в Сми:

— Сделай же что-нибудь! — процедил он в ярости.

Сми выпрямился и похлопал Джека по плечу.

— Ну что, приятель! — заорал он, как будто созывая свиней. — Давай пойдем еще на «Длинного Тома»!

Он проводил Джека к пушке, посадил его наверх, подбежал с другой стороны, сам взобрался на нее и начал беситься и вопить так, как будто в жизни не испытывал большего веселья, чем сейчас.

Хук подошел к другому лееру и посмотрел вниз на доки. В луче лунного света он увидел Мэгги Бэннинг, сидевшую на полу тюремной камеры.

В это время далеко-далеко Питер Бэннинг один взбирался на Дерево Никогда, чтобы посмотреть оттуда на последние лучи заходящего солнца, разбросанные по воде, и лунный свет, пришедший им на смену. Вдруг он как-то неуверенно остановился. Внизу, на фоне темных гор мерцали огнями пиратский город и «Веселый Роджер». Воздух был так чист, что он видел даже крошечные людские фигурки, сновавшие вдоль верфи и по улицам, среди разрушенных остовов кораблей. Было так тихо, что ему даже слышались звуки их шагов.

Но вдруг до него донесся, и в это невозможно было поверить, чей-то голос, который пел прекрасную, нежную колыбельную.

— Откуда я знаю эту песню? — с удивлением подумал он.

Он закончил ужинать, когда стало надвигаться что-то вроде тумана. Потерянные Мальчики толпились возле него, тарахтели каждый со скоростью ста слов в минуту, спрашивали его то об одном, то о другом, стараясь быть к нему поближе. Он улыбался им, приветливо кивая головой, коротко отвечал на их вопросы — все это время размышляя о случае с кокосами и стараясь понять, что же все-таки произошло. В какой-то момент, только момент, он, как бы это выразиться, совершенно изменился. Смешно сказать, но невозможно как-то иначе описать это. Никогда прежде он не смог бы разрубить кокосовые орехи, даже если бы они просто лежали на столе, а уж тем более, если бы они проносились в воздухе. Это была такая невероятная удача! Просто счастливая случайность.

Только теперь и только в какой-то миг…

Он видел, как искрящаяся светом Тинк опустилась перед мрачным Руфио. Питер услышал, как она спросила того:

— Ты видел? Он там, Руфио. Помоги мне вытащить его. Научи его драться, чтобы он мог померяться силой с Хуком. Загляни в его глаза — ОН там! — И она дернула его за серьгу для пущей убедительности.

Я ЗНАЮ ЭТУ ПЕСНЮ.

Он, не отрываясь, смотрел на огни пиратского города и напряженно вслушивался в слова. В это время к нему подошел Тад Батт. Несколько минут они оба молчали и слушали мелодию.

— Я думал, Питер, — сказал Тад Батт через некоторое время. Он поднял свое круглое лицо, его глаза поблескивали от наполнявшей их влаги. — Когда ты был, как мы, то среди нас был один паренек. Его звали Тутлс. Ты помнишь Тутлса?

Питер молча кивнул.

Тад Батт достал из-за спины мешочек и сказал:

— Подставь руки, Питер.

Питер соединил ладони в пригоршню, и Тад Батт высыпал туда содержимое мешочка. Питер взглянул и увидел стеклянные шарики.

— Это его счастливые мысли, — сказал Тад Батт серьезно. — Давным-давно он потерял их. А я хранил их все это время, но на меня они не действуют. — Он улыбнулся. — Может быть, они тебе помогут.

Его улыбка была грустной и полной надежды одновременно. Он отдал Питеру и мешочек впридачу. Тот ссыпал шарики обратно, засунул мешочек под рубашку и обнял Тада Батта.

Тад Батт также обвял его в ответ и произнес:

— Моя счастливая мысль — это мама, Питер. Хотя я не помню ее. А ты помнишь свою мама?

Питер осторожно отстранился и отрицательно покачал головой.

Тад Батт стал говорить быстро-быстро, но Питер приставил палец к губам.

— Подожди. Послушай.

Колыбельная Мэгги разносилась в ночном воздухе подобно аромату цветов.