Вторая клятва - Раткевич Сергей. Страница 92
— За месяц? — переспросил Якш. — Тогда это, должно быть, какая-то другая лютня. Эту только что разбили.
— Вы хотите сказать, что маэстро Джерри ошибся? — ухмыльнулся гном. — Вы посмотрите сперва, а потом спорьте.
Он открыл принесенный футляр.
Там была лютня. Та самая.
— Бред! — выдохнул Якш и вскочил.
Открыл футляр, с которым пришла Катрин. Тот, в котором лежала разбитая.
Из футляра нахально ухмылялась пустота.
Лютни там не было.
Ни обломочка. Ни кусочка. Ни щепочки.
"Так!"
Якш перевел взгляд на ту лютню, что принес гном.
"Этого не может быть, но…"
— Верхнюю деку, конечно, пришлось заменить, — промолвил юный гном, доставая инструмент. — Она теперь малость бархатистее петь будет. Недостающую струну я тоже поставил. Не понимаю я это соанское безобразие — лютню без нижней струны оставлять.
Якш в упор уставился на лютню в руках юноши. Это была она. Она! Невозможно, невероятно — но правда! Якш потряс головой, пытаясь проснуться, но это очень трудно сделать, если не спишь. Даже если ты бард.
— То есть… — тихо промолвила Катрин. — Та лютня… которую я разбила сегодня ночью… ее, значит, после этого починили… месяц назад починили… и… и… привезли сегодня утром… так?
— Так, — тихо сказал Якш, пытаясь собрать в кучку расползающиеся мозги. — Сколько мы вам должны, мастер?
— Маэстро Джерри уже расплатился от вашего имени, — ответил юноша. — А я дважды плату с клиентов не беру. Вы бы, чем пустяками заниматься, лучше инструмент проверили, вдруг какие претензии? А то у меня дел полно.
— Кэти, — сказал Якш. — Сыграй что-нибудь… пожалуйста.
— Боже! — выдохнула Катрин после первого аккорда, счастливо зажмуривая глаза. — Так еще лучше!
Верхние ноты не рассыпались серебром; скорей уж они звучали так, словно кто-то умудрился натянуть вместо струн искристую весеннюю капель, сыграть на струях дождя и облаках. Могучие медовые басы густой поступью дополняли верха. Это походило на грозу и могучий рокот прибоя. Это было прекрасно.
— Теперь мы и в самом деле сможем играть вместе! — захлопала в ладоши Катрин.
— Еще бы! — подтвердил Якш.
— Нравится? — довольно поинтересовался мастер.
Оба кивнули с такими радостными лицами, что заподозрить их в неискренности было просто невозможно.
— Ну то-то же, — важно молвил юный гном. — Если еще что понадобится, спрашивайте мастера Торвальда! Моя работа уж не хуже соанской выйдет.
Он с достоинством поклонился и вышел. Дверь закрылась.
— И все-таки… — жалобно пробормотала Катрин. — Как же так вышло, что я ее вот только что разбила о чужую голову, а ее уже починили… аж месяц назад починили… Как же это может быть?
— А так, — задумчиво сказал Якш. — Маэстро Джерри в своем репертуаре…
— А что у него за репертуар? — тотчас полюбопытствовала Катрин.
— О-о-о… — протянул Якш. — Это нечто особенное!
— Расскажешь? — Глаза Катрин заискрились неуемным любопытством.
— Спою.
— Уй, здорово!
— А ты подыграешь? — подмигнул Якш.
— Спрашиваешь! Я тебе еще и подпою, — ответила она.
Весь мир замирает, когда лютня и скрипка поют в два голоса.
Вот так оно как-то все и случилось.
Или не так?
Ну, разумеется, всего этого просто не могло произойти!
"Конечно, не могло, ведь чудес не бывает!" — сказал мне важный профессор металловеденья сквайр Бромберг, оглаживая густую гномью бороду. А потом подмигнул и добавил, что иногда они все-таки случаются.
Просто так.
Ни с того ни с сего.
На всякий случай.
Долго и счастливо
В Соане зимы не бывает. То есть бывает, конечно, но ни один олбариец зимой это не назовет. В Соане зимой жарче, чем в Олбарии летом. А уж в середине дня… Только в Фалассе жарче, но Фаласса — вообще отдельный случай, в тамошние пески, говорят, чертей из ада ссылают, ежели кто из них набедокурит. А из всех нормальных стран Соана — самая жаркая. В середине дня здесь никто не работает. И не потому, что соанцы все поголовно лентяи, а потому что жаркое солнце и самого трудолюбивого под крышу загонит. Загонит и до самого вечера обратно не выпустит.
В Соане по утрам и по вечерам трудятся. Встают раньше, ложатся позже, чем в той же Олбарии или, к примеру, Марлеции. А днем здесь зачастую попросту спят. Кому спать неохота, те отправляются в трактир скоротать жару за чашей вина и приятной беседой. Стены соанских трактиров — толстые, зачастую двойные — берегут посетителей от жарких объятий здешнего солнца.
Шарц сидел за столиком в каком-то трактире, где оказался, спасаясь от совершенно оглашенной жары, и, прихлебывая легкое соанское вино, смотрел на собеседника.
"Что ж, вот мы и встретились, коллега. Надо же… никогда бы не подумал, что это случится здесь".
— Так как же закончилась эта история? — полюбопытствовал Шарц.
Его собеседник, седеющий мужчина с остренькой фаласской бородкой, улыбнулся и отхлебнул вина из чаши.
— А она не закончилась, — сказал он. — Как она может закончиться, раз мы все до сих пор живы? И я, и моя жена, и наш первенец, и мой названый сын…
— Не может быть! — ошарашенно выдохнул Шарц. — Я и правда услышал то, что услышал?
— Слушайте, — улыбнулся седеющий фалассец. — Слушайте и не говорите, что не слышали…
— Однако местечко она для себя выбрала. Сюда не то что фонари, сюда луна не заглядывает, — пробурчал человек в зимнем плаще, разглядывая грязную гостиницу, ютящуюся в самых что ни на есть трущобах.
— Как сказали, так и сделаете, учитель? — спросил бывший при нем мальчишка.
— Как сказал, так и сделаю, — усмехнулся тот. — Неужто ты сомневался?
— А если она вас… того… — пролепетал мальчишка. — Она ж — Карающая…
— Тогда ты отомстишь за меня или умрешь героем, — подмигнул человек. — А если честно… тогда ты отправишься в Соану. Таков мой тебе приказ. Не может быть, чтоб мой ученик не сумел в Соане устроиться! Понял меня? В Соану, и никаких глупостей насчет мести!
— И что я буду делать в этой самой Соане? — хмуро поинтересовался мальчишка.
— Жить, — ответил учитель. — И постараться стать счастливым. Это мой последний приказ, если погибну: живи и будь счастлив!
Он вытащил из кармана флакон, смочил тряпицу, мазнул себя по губам, после чего отдал флакон и тряпицу мальчишке и быстро шагнул в дом. Грязная входная дверь противно заскрипела.
Мальчишка тщательно закрыл флакон, спрятал его вместе с тряпицей в карман, вытащил и быстро взвел маленький арбалет, а потом шагнул следом.
Он еще успел увидеть, как за учителем закрылась дверь комнаты, после чего ловко, как белка, взобрался по выступам стены на потолочную балку и притаился там.
Стало тихо.
Омерзительно болела голова. Казалось, боль вознамерилась выйти наружу и посмотреть, что делается вокруг, а любое неосторожное движение ее еще и усиливало. Странный жар подымался по всему телу, и одновременно его сотрясала дрожь, словно под теплым одеялом ни с того ни с сего становилось холодно. Что-то странное происходило в носу и в горле. Глаза жгло так, что из них время от времени текли слезы. В груди хрипело и клокотало.
Карающая фаласского Храма Смерти удрученно вздохнула. Она должна, просто обязана как можно скорей ехать дальше. Все сроки кончаются. Но как ехать, если головы не поднять от подушки? Хорошо, что удалось найти эту гостиницу.
Здесь грязно, зато никто не задает лишних вопросов. Заплатил — живи. Хочешь болеть — твое дело. Умирать — милости просим. Даже закопаем. Правда, без священника, по-тихому, но ты ж святой, разве нет? Раз у нас поселился, значит, святой, тут другие не останавливаются. Так что без священников и церемоний как-нибудь обойдешься. Зачем святому — священник? Господь — он все видит и уж своих завсегда признает.