Бездонные пещеры - Форсит Кейт. Страница 28

Она очень злилась, уезжая от Лахлнана, но время и расстояние остудили эту злость. У нее было такое ощущение, как будто она балансирует на краю опасного склона, выбирая, в какую сторону ехать. Если она захочет, то может остаться в горах, опять жить со своим народом и вновь обрести утраченную свободу. Она может снова отобрать божественность у своей троюродной сестры, вернув себе положение преемницы Зажигающей Пламя, дара Белых Богов. Хан'катрин явно прочитала эти мысли, поскольку лицо у нее заледенело от подозрений.

Но Изолт не была готова окончательно порвать с Лахланом, несмотря на то, что все еще не простила его. Мысль о расставании с детьми вызывала у нее невыносимую боль, и Изолт полюбила Мегэн, и свою сестру Изабо, и Дункана Железного Кулака, огромного капитана с переломанным носом и добрым сердцем. Оставить их всех было бы предательством, и она изо всех сил пыталась выбросить из головы мысли о свободе, сосредоточившись на задаче, которую поставили перед ней. Она дала Мак-Синну слово чести, что проведет его через горы, поэтому именно это и должна была сделать.

Поэтому она вежливо беседовала со своей троюродной сестрой и пустила в ход всю свою дипломатичность, чтобы убедить Старых Матерей оказать им поддержку. Она позволила говорить Мак-Синну, переводя его слова. Гордый народ с сильнейшей, почти мистической привязанностью к своей земле и территории, Хан'кобаны понимали его стремление отвоевать свои владения. Очень многие из них делали жесты сочувствия, слушая, как он пытается выразить свои чувства, и Изолт видела, что идея оказать им помощь больше не кажется им столь неприемлемой.

В конце концов она окольным путем вернулась обратно к Хан'катрин, поскольку считала ее ключевой фигурой в завоевании поддержки прайдов. Изолт напомнила совету о том, что сама Зажигающая Пламя происходит из длинной линии людей и что она верой и правдой служит народу снегов уже многие столетия. Она напомнила им, даже не говоря об этом, что как она сама, так и Изабо, отказались от своих прав на божественное наследие ради того, чтобы вернуться в мир людей. Этот долг нельзя не вернуть, намекнула она, и по глазам Хан'катрин поняла, что ее цель достигнута.

Хан'катрин гордо поднялась, высоко держа свою огненно-рыжую голову.

– Как бы ни решили Старые Матери, знай, что я иду с тобой и буду сражаться на твоей стороне, в уплату моего долга перед твоей сестрой, Многоликой.

– Благодарю тебя, – отозвалась Изолт.

Слова Хан'катрин как будто прорвали какую-то плотину, и еще множество молодых воинов повскакали на ноги и поклялись в том же самом, возглавляемые юным воином из Прайда Серого Волка, которому когда-то помогла Изабо.

Старые Матери с тревогой на морщинистых лицах склонились друг к другу. Шаманов попросили бросить кости и предсказать будущее.

Изолт знала, что ни одно важное решение не может быть принято без предсказания шаманов, и одновременно и ждала и страшилась этого момента. Все ее разумные слова обратятся в ничто, если шаманы выступят против нее. Но она жаждала знать, что ждет их впереди. В ее сердце царило такое смятение, что возможность заглянуть в будущее казалась ей спасением. Поэтому она напряженно смотрела, как шаманы вертели кость огра, решая, кому в эту ночь выпадет честь огласить волю Белых Богов.

Избранником стал Отец Мудрости Прайда Снежного Льва, и Изолт испытала некоторое облегчение. Он не был так заинтересован в этом, как мать мудрости ее прайда или отец мудрости их врагов, Боевых Кошек. Она чуть расслабилась, глядя, как Отец Мудрости медленно и торжественно проносит вещие кости сквозь очищающий дым костра.

Это был молодой мужчина, не старше тридцати зим, с худым угловатым лицом. Пляшущие отблески огня выхватывали из мрака его сосредоточенные черты, заставляя его глазницы казаться огромными впадинами. Его белая грива была туго стянута сзади, открывая выдающийся лоб, и его рога казались слишком массивными для длинной и тонкой шеи. Он носил мех ульца, как ребенок, но его лицо пересекали пять треугольных шрамов, а на шее у него висела лапа ворона. Изолт поняла, что он обладает большим могуществом.

Долгое время стояла тишина. Поднялся ветер, и деревья зловеще зашелестели. В холодной черноте неба горели яркие звезды, а горы казались кольцом непроницаемой темноты. Отец Мудрости сжал кости в сложенных чашкой руках, склонив голову и закрыв глаза. Изолт задумалась, находился ли его дух еще в теле или парил в ночном небе высоко над их головами, став частью величественного круговорота солнц, планет и космоса. Внезапно он выкинул руки вперед, так что кости и камни, разлетевшись, упали в круг, который он нацарапал на земле. У зрителей вырвался вздох. Отец Мудрости открыл глаза, взглянув на образованный ими узор ничего не выражающими глазами.

– Впереди лежит тьма, – сказал он после долгого напряженного молчания. – Круг полон тьмы смерти. Огонь принесет воду. Вода принесет смерть. А из затопляющей воды снова поднимется огонь, и он принесет жизнь. – Он умолк, нахмурившись и указав сначала на один узор из камней, потом на другой. – Тогда сны и явь столкнутся. Смерть будет до и смерть будет после, но в этот миг судьбы будут переломлены и сложатся заново.

Он долго смотрел на узор, потом одним движением руки собрал кости и снова очистил их в дыму. Один камень он задумчиво покачал в руке. Это был моховой агат с окаменелым очертанием птичьего черепа, четко отпечатавшимся на его гладкой зеленой поверхности. Он взвесил его на ладони и неожиданно указал на Мак-Синна.

– Он говорит, что ваша попытка не увенчается успехом, – перевела Изолт, – но если вы смиритесь с тем, что мир никогда уже не станет таким, как прежде, то найдете покой и достаток. Если вы попытаетесь заново сложить разбитый камень, то он раскрошится у вас в руке, но если вы заострите обломанные края, то сможете сделать наконечник стрелы.

– Что все это значит? – недоуменно спросил Мак-Синн.

– Это загадка, – сказала Изолт. – Она означает, что нужно принять то, что вы имеете, и сделать из этого что-то. Иначе вы потеряете все.

На лице Мак-Синна отразилось отчаяние. Изолт сказала мягко:

– Он видит впереди мир и достаток для вас, не забывайте. Возможно, это означает, что вы найдете положение вещей не таким, каким помните его, и что вам придется удовольствоваться разбитым камнем, а не целым. Не отчаивайтесь.

Мак-Синн сжал брошь в виде увенчанной короной арфы в руке и ничего не ответил.

Пока Отец Мудрости заканчивал очищать кости, убрав их обратно в свой мешочек и затянув завязки, собравшиеся Хан'кобаны вполголоса перешептывались. Изолт чувствовала, как сильно напряжено ее тело. Слова предсказателя оказались не столь положительными, как она надеялась, но смерть всегда была впереди, и совет знал это. Она терпеливо ждала. Старые Матери переговаривались, склонившись друг к другу, а Первые Воины выражали свое мнение выразительными жестами. В конце концов Зажигающая Пламя повернулась к ней и сказала:

– Решено. Народ Белых Богов услышал их волю. Вы можете идти по нашей земле, а все воины, которые пожелают, могут сопровождать вас с нашего благословения.

Изолт облегченно вздохнула. Она перевела ее слова Мак-Синну и увидела, как в его потухших глазах снова загорелся огонь. Он ударил кулаком по ладони и воскликнул:

– Теперь мы непременно победим! Смерть фэйргам!

Повсюду вокруг вздымались волны, взбивая морскую воду в белую пену. Отряд фэйргийских воинов быстро передвигался сквозь зеленую зыбь, время от времени выскакивая из воды с мощным ударом мускулистых хвостов. Принц Нила сидела верхом на шее своего морского змея, безучастно глядя на них. Хотя брызги переливались на солнце, точно россыпь морских алмазов, у него было такое ощущение, будто он находится в темном логове спрута и слизкие щупальца затягивают его все глубже и глубже.

Он потерял свою Фанд, рабыню-полукровку, которая когда-то была его детской подружкой, а теперь стала его единственной любовью. Чтобы спасти его, она была вынуждена раскрыть свои телепатические способности перед его отцом, королем, и попала в руки жестоких и загадочных жриц Йора. Они сделали с ней нечто совершенно чудовищное, высосав из нее разум и душу и превратив ее в сосуд для грозных сил. От той девочки, которую он любил, не осталось ничего. Теперь каждый миг его жизни был наполнен черным отчаянием.