Неразрешимое бремя - Дорогожицкая Маргарита Сергеевна. Страница 10

Господина инквизитора не оказалось дома, хотя я предупреждала, что буду к пяти. С досады поскандалила с привратником, который наотрез отказался пускать меня обождать господина Тиффано в его комнаты, и теперь раздраженно металась по холлу. Красавчик соизволил появиться только к шести, к тому времени я была уже в таком состоянии, который Антон обычно называл гадючным, потому что любое неосторожное движение окружающих могло вызвать у меня молниеносную вспышку ярости.

— Где вас носило? — я говорила раздельно, медленно и зло. — Вы намеренно заставили меня столько ждать?

Красавчик непонимающе уставился на меня, потом бросил взгляд на настенные часы и сообразил:

— Простите, я совсем забыл про время. Неотложные церковные дела. Но я готов ехать, только возьму записи.

И, как ни в чем не бывало, прошел мимо меня, направляясь к лестнице. Я остервенело вцепилась в ручку дорожного кофра и бросилась за ним следом. Привратник осуждающе покачал головой мне вслед.

— И вы собираетесь ехать в бордель вот в этом? — я влетела в его комнату следом за ним, захлопнув за собой дверь и швырнув на стул опостылевший кофр.

Красавчик удивленно посмотрел на меня:

— Конечно, я веду официальное дознание и обязан быть в мантии. Что вас не устраивает? И почему вы врываетесь ко мне в комнату? Подождите внизу…

— Заткнитесь! — я затрясла головой, отчаянно прогоняя видения того, как расквашиваю ему нос. Лишь бы не сорваться! — Вы немедленно переодеваетесь в светскую одежду.

Я распахнула кофр и вытащила вещи, швырнув их в лицо красавчику.

— Вот, держите. И не вздумайте!..

Я пресекла его попытки возмутиться, практически перейдя на злобное шипение.

— Даже не вздумайте отказаться. Я прождала вас целый час! Если бы вы пришли вовремя, я бы возможно потратила время на уговоры и увещевания, но не теперь. Поэтому, или вы переодеваетесь, или я отправляюсь одна. И учтите, что мне всего лишь надо доказать невиновность помчика, а не найти колдуна. А сделать это я могу очень легко, мне просто надо дождаться еще одного убийства. У вас пять минут.

Кивком головы указав на лежащие на полу вещи, я уселась в потертое кресло, скрестив руки на груди. Красавчик спокойно смотрел на мою вспышку ярости, словно решая что-то про себя. Потом вздохнул и сказал, поднимая одежду с пола:

— Госпожа Хризштайн, не надо так нервничать. Я переоденусь, не волнуйтесь. Мне бы не хотелось стать причиной усугубления вашего состояния…

Жалость с едва уловимым насмешливым превосходством взрослого над неразумным ребенком в его взгляде, брошенном на меня, когда он закрыл за собой дверь спальни, заставили меня вскочить и в бешенстве заметаться по комнате. Мерзавец! Я пнула ногой продавленный диванчик, боль в ноге тут же отрезвила меня. Не время и не место. Глубоко вздохнула, успокаивая ярость, осмотрелась. Убогость обстановки кабинета, мягко говоря, удручала. Обношенная меблировка, очевидно, досталась инквизитору от старых владельцев, пожелтевшие обои, выцветшие скромные занавеси на окнах, сломанный стул в углу, на котором сиротливо громоздилась стопка книг в призрачном равновесии, и наконец, единственный предмет роскоши — добротный вишневый шкаф, по завязку набитый дорогими изданиями.

— И чего вы добиваетесь? Сделать из меня посмешище?

Красавчик недоуменно смотрел на меня, стоя посреди кабинета. Даже в таком нелепом сочетании цветов он все равно был чудо как хорош. Рубашка с жилеткой обозначили широкий разворот плеч, а брюки подчеркнули прекрасное сложение узких бедер, что раньше скрывались под свободной инквизиторской мантией. Я подошла ближе, придирчиво разглядывая созданный образ.

— Вы знаете, вам определенно идет это фасон, — я закатала ему рукав рубашки до локтя, обнажив красивые запястья. — Не понимаю, почему вы постоянно ходите в этой дурацкой мантии?

Кысей не сделал ни единой попытки вырвать руку или хотя бы возмутиться, что меня, признаться, несколько обеспокоило. Валерьянки он налакался, что ли? Или просто выпил для храбрости? Я приблизилась ближе и принюхалась у его лица, и он наконец то отшатнулся. Слава Единому!

— Прекратите, госпожа Хризштайн. Я не знаю, что вы задумали, заставив меня одеть все это, только вы все равно должны понимать…

— Как вы думаете, господин инквизитор, если вы отправитесь в бордель в вашей нелепой мантии и заявите о проведении дознания, много ли вам скажут? Ровным счетом ничего! Ничего не видела, ничего не слышала, ничего никому не скажу! — отчеканила я, расстегивая пару пуговиц на его рубашке и поправляя ворот.

Красавчик ничуть не смутился, отвел мою руку и сказал слегка надменно:

— Вы должны понимать, госпожа Хризштайн, что переодень вы меня хоть в матроса, это все равно не скроет того, кто я есть. — И он распустил тугой хвост своих волос, что блестящей черной волной лег ему на плечи.

Только служителям Святого Престола разрешалось носить длинные волосы, причем их длина и прическа были строго регламентирована для разных санов и епархий, что позволяла церковникам узнавать друг друга и избегать неловкостей при общении вне официального представления. Теперь господин инквизитор, очевидно, вообразил, что победил в споре, потому что он развернулся, на ходу ослабляя галстук и расстегивая жилетку, и отправился в спальню. Я же стояла, едва сдерживая истерический хохот. Потом подошла к кофру и вытащила то, из-за чего Антон оббегал весь город, но все-таки достал.

— Не торопитесь, господин инквизитор, — я стояла в проеме двери, пряча за спиной свое сокровище. — Неужели вы всерьез решили, что все так будет так просто?

Я подошла к нему, вглядываясь в отражение его глаз в зеркале, перехватила копну волос в хвост:

— Неудобство ведь легко устранимо, верно? Решается парой взмахов ножницами-, не так ли?

Невозмутимость красавчика наконец дала трещину, он яростно сверкнул глазами и в бешенстве обернулся ко мне:

— Уймитесь наконец! Единый видит, я долго терпел ваши капризы, но всему есть предел! Убирайтесь!

Он развернулся обратно, сорвал с себя галстук и продолжил расстегивать жилет. Я все-таки не выдержала и зашлась в хохоте, уткнувшись лбом ему в плечо. Красавчик досадливо передернул плечами, освобождаясь от моего прикосновения и скидывая с себя жилет.

— Полноте вам, успокойтесь, — я примиряющее похлопала его свободной рукой по плечу и добавила вкрадчиво. — Я придумала другое решение.

Скрутила его волосы в тугой пучок, достала из-за спины парик ярко-рыжего цвета и надела на оторопевшего господина инквизитора, аккуратно расправив пряди на макушке.

— А знаете, рыжий цвет вам даже к лицу…

Он прикрыл глаза на пару секунд, потом сорвал с себя парик и швырнул его на пол:

— Священнослужителя запрещено носить подобные вещи, и вам это должно быть прекрасно известно. Я не собираюсь позориться, как бы вам этого не хотелось!

Вот упрямец. Я подняла парик и брошенные вещи, развернула его к зеркалу и кивнула на его отражение:

— Господин инквизитор, — он попытался сбросить мои руки, но я крепко сжала его плечи, встала на цыпочки, чтобы быть вровень с его лицом и сказала, аккуратно подбирая каждое слово. — Я ведь о вас забочусь. Нам необходимо попасть в заведение госпожи Розмари под видом клиентов, чтобы узнать то, чего она в жизни не скажет на официальном дознании. Вы можете идти в своей мантии, пожалуйста. Только я ведь все равно оберну ситуацию так, что вас примут за клиента, что пришел позабавиться с девочками. И вы будете краснеть уже не как целомудренный праведник, а как представитель Инквизиции, что позорит ее своим недостойным поведением.

— Так вы мне одолжение делаете? Вы думаете, в вашем дурацком наряде меня никто не узнает?

Я накинула на него жилет, потом развернула красавчика и объяснила, завязывая ему галстук:

— Люди в основной своей массе довольно поверхностны, глупы и невнимательны. В глаза бросаются яркость и нелепость костюма, ярко-рыжий цвет волос отвлекает внимание от лица, что делает вас практически не узнаваемым. Даже если кто-нибудь из девиц заведения госпожи Розмари и видел вас на процессе, то едва ли они узнают ваше лицо. Поверьте, все будут смотреть на ваш…