Берендей - Денисова Ольга. Страница 12

– Да ерунда! – воскликнула Юлька, – посмотрите повнимательней! Да его «Мастер» – это же вызов вере!

– Не вере, а церкви, – вставил Андрей.

– Церковь и вера – это одно и тоже, – безапелляционно заявила Юлька, – если вас не устраивает церковь, значит, в этой вере что-то неправильно.

– Вера – она внутри каждого человека, а церковь – это внешний атрибут, иерархия, которую тебе навязывают извне, – возразил Виталик.

Берендей хмыкнул. Виталик обладал огромным ростом, под два метра. Но при этом оставался совершенным ребенком. Эдаким пупсом, нелепым и неуклюжим. И характером отличался аналогичным – мягким, добросердечным, человеколюбивым. Но, как это часто бывает, он не принимал отсутствия этих качеств в других. И всякий, кто не любил ближнего, превращался в его заклятого врага. Если кто-то оспаривал его мнение на этот счет, Виталик превращался в разъяренного слоненка, готового затоптать противника. Вот и сейчас в его голосе появились угрожающие нотки.

– Нет, Виталечка, – Юлька тоже стала едкой, мгновенно отзываясь на агрессию, – это только удобная позиция. Ты думаешь, православный – это тот, кто любит ближнего? Нет, православный – это тот, кто ходит в церковь, соблюдает посты, регулярно исповедуется. Тот, кто разделяет мнение церкви в вопросах веры и руководствуется им в жизни. А вера внутри себя ничем не отличается от совести, она к православию отношения не имеет.

– Юлька, ты не права, – по-отечески сообщил ей Андрей, – совесть – это внутреннее мерило собственных поступков. А вера – это Бог в душе.

– И что бог делает в твоей душе, Андрюша?

– Он там живет, просто живет.

– Очень интересно. Это ты сам так решил, или тебе сказал кто-то? Почитай библию и посмотри, похож образ бога на то, что живет у тебя в душе?

– Библия написана людьми, и переписана церковью, как ей это было удобно.

– Да? Интересный поворот. А кто же тогда живет у тебя в душе? Откуда ты почерпнул этот образ бога? Может, это совсем другой бог, не тот, о котором пишет библия?

– Да ну вас с вашим богом, – вставила Наташка, – давайте лучше про любовь.

Все многозначительно посмотрели на нее и проигнорировали ее предложение.

– Вот Булгаков как раз и нарисовал тот образ бога, который живет у меня в душе, – с торжеством поставил точку Андрей.

– Егор, а ты как считаешь? – неожиданно спросил Виталик.

– Что конкретно ты имеешь ввиду? – Берендей повернул голову. Он не хотел принимать участия в споре. Еще не хватало поссориться с Виталиком.

– Булгаков бросает вызов вере или укрепляет ее?

– Да что ты его спрашиваешь, откуда ему это знать? – едко бросил Андрей.

Берендей пропустил его слова мимо ушей.

– Мне трудно об этом судить. Я не верю в бога. Во всяком случае, в моей душе он не живет...

– Как? И ты не боишься вот так прямо говорить об этом? – чуть не подпрыгнул Андрей.

– А что, об этом уже нельзя говорить «совершенно свободно»? – поинтересовался Берендей.

– По-моему, этим неприлично кичиться, – скривился Андрей.

– Ты опять лезешь в бутылку, – вздохнул Берендей, – я не вижу в этом ничего неприличного, и вовсе не кичусь этим.

– Православие – это вера наших предков, – осторожно заметил Виталик.

– Возможно, – Берендей пожал плечами, – но я согласен с Юлькой. Православие – это церковь, а не вера.

Юлька даже не обрадовалась тому, что он ее поддержал. Опять скуксилась и опустила голову. А как, оказывается, здорово произносить вслух ее имя...

– Неужели тебя не трогает образ бога, нарисованный Булгаковым? – удивился Виталик.

– Да о чем ты с ним говоришь! – фыркнул Андрей, – как он может судить о Булгакове?

«Интересно, почему это я не могу судить о Булгакове?» – подумал Берендей. Но снова проглотил

– А у Булгакова нет образа бога. Он рисует образ человека, – ответил он Виталику.

– Да откуда ты знаешь, что хотел изобразить Булгаков? – не унимался Андрей.

– Я высказываю свою точку зрения, не более, – Берендей напрягся. Опять начинается? И закончится так же как в прошлый раз – оба окажутся в дураках, и обоим будет стыдно.

– По фильму нельзя судить о замысле автора книги, – сказал Андрей.

– А я не смотрел фильма, – пожал плечами Берендей. Похоже, ему здесь отказывают в праве уметь читать. Это задело гораздо сильней, чем все предыдущие выпады Андрея. А главное, он совершенно не собирался доказывать обратное. Это представлялось Берендею унизительным.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что читал «Мастера»? – Андрей скроил презрение на лице.

Берендей глянул на Юльку. Она молчала, но ему показалось, что она прислушивается к разговору. Он не мог проглотить это в ее присутствии.

– Ты нарываешься, – Берендей сузил глаза.

– Да? И что же я такого сказал? Я только спросил, читал ли ты книгу, – усмехнулся Андрей.

– Нет, ты сказал совсем не это. Тебе объяснить, что ты сказал? – Берендей приподнялся, ему было неудобно говорить, сидя на полу, – Или ты и сам отлично понимаешь?

– Андрюха, ты опять неправ! – констатировала Людмила. Она откровенно скучала до тех пор, пока речь шла о Булгакове, но едва начал прорисовываться конфликт, сразу навострила уши. Да и Наташа напряглась. А Юлькина мама просто старалась не мешать, только качала головой.

– Я сказал то, что сказал, – гордо ответил Андрей, – и не понимаю, почему не могу говорить того, что думаю.

– Лучше бы ты думал, что говоришь, – рыкнул Берендей.

Ну почему Юлька так старательно прячет глаза? Неужели ей безразлично? Неужели он совершенно ее не интересует? Когда ему показалось, что между ними протянулась ниточка взаимной симпатии, он испугался. Но стоило этой ниточке разорваться, и он пришел в отчаянье. За столом сидят ее старые друзья, и Андрей – тоже ее старый друг. Почему она должна вставать на сторону случайного знакомого? Он всего лишь – случайный знакомый. Не более. Как жаль...

– Ты просто ничего не можешь противопоставить моим словам, поэтому тебя это злит, – Андрей поднял голову.

– Повтори, пожалуйста, слова, которым я должен что-то противопоставить. А то я не разобрался, – Берендей хмыкнул, – умею ли я читать? Да, умею. Что-нибудь еще?

– Уметь читать – это очень мало, – Андрей сделал умное лицо.

– Мне этого достаточно, – Берендей кивнул, отвернулся и сел обратно на пол, давая понять, что вопрос исчерпан.

– Каждому – свое, – усмехнулся Андрей многозначительно, – кто-то умеет читать, кто-то писать. А кто-то и то и другое вместе.

Ему явно хотелось продолжения. Берендей решил проигнорировать. И тут в разговор вступила Юлька:

– Что ты лезешь к нему? Ты что, не понимаешь, что обижаешь человека? Держи при себе свой идиотский снобизм!

В ее голосе было столько отчаянья, что Берендей на секунду поверил в то, что не является для нее случайным знакомым. Но все равно было противно, что ЕЙ приходится его защищать. И если Андрей сейчас что-нибудь Юльке ответит, Берендей точно выйдет из себя.

– А тебе-то что? – мирно пожал плечами Андрей, – мы просто разговариваем.

Юлька покраснела, отвернулась к стене и стиснула кулаки.

– Мне – ничего, – тихо ответила она, как будто испугалась своих предыдущих слов.

Зачем ей ссориться с друзьями из-за случайного знакомого? Берендей снова отвернулся к огню.

Юлькина мама присела рядом с ним на низкую скамеечку.

– Не доверяете? – усмехнулся Берендей.

– Продолжай-продолжай, – усмехнулась она в ответ. И он почувствовал себя медвежонком, – не сердись на него, он просто глупый мальчишка, и не хочет видеть того, что бросается в глаза.

– А что должно броситься ему в глаза?

– Я люблю огонь, – вздохнула она и проигнорировала его вопрос, – конечно, котел не печка, но тоже ничего. Жарко горит. Я однажды сковородку положила прокаливаться, так она у меня вытекла оттуда.

– Алюминиевая? – спросил Берендей.

Она кивнула и тихонько засмеялась. Берендей подумал, что она очень похожа на Юльку. Или Юлька на нее. Они обе легко смеялись над собой. А умение смеяться над собой он приписывал только сильным и уверенным в себе людям. Наверное, потому что сам над собой смеяться не умел. Вот его отец легко над собой смеялся.