Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон. Страница 17
Затем, после пятиминутного антракта, Тьюз объявил композицию Орфи. Йон был в ударе. Густой, сильный звук его органа заполнил зал, мелодия струилась, лилась, постепенно нарастая, поднималась вверх; изредка она словно срывалась, но затем снова выравнивалась, неуклонно стремясь ввысь. Йон закончил на самой высокой ноте, и ее отзвук еще долго висел в зале.
Послышались редкие хлопки, но и они вскоре замолкли. Тьюз объявил последнюю вещь. Йон снова заиграл. Но что-то было не так. Приподнятое настроение улетучилось. Орфи играл через силу, и это передалось остальным. Когда они закончили, зал молчал. Почти половина слушателей ушла после первой композиции, и остальные тоже спешили к выходу. Никто не аплодировал.
Чарли подошел к угрюмому Йону и положил руку на его плечо.
— Они просто не поняли, Орфи, — тихо сказал Чарли. — Но они поймут. Мы еще будем играть в Альберт-Холле, а не в этом сарае.
Еще неделю выступали они со своей программой. И с каждым разом слушателей становилось все меньше и меньше, и большинство из них уходило, когда начинали играть пьесы Йона. В игре Орфи появилась несвойственная ему раньше ярость, одержимость. Он как бы мстил своей музыкой тем, кто не хотел его слушать. Но люди уходили, и группа завершала выступления в почти пустом зале.
А когда концерты закончились, все пятеро собрались в знакомом кабачке, чтобы обсудить свои дела.
— Так мы долго не протянем, — заявил Чарли. — Сборы едва покрывают арендную плату.
Чарли, как обычно, сгущал краски.
— Да что деньги! — досадливо поморщился Бенни. — Проживем как-нибудь. Репертуар менять надо.
— Слушай, Орфи, — неожиданно перебил ударника Чарли, — давай вместе писать. Я буду той глупостью, которая так необходима твоей мудрости. У нас должно получиться. Что скажешь?
Йон, до того сосредоточенно листавший рекламный проспект концерна «Дионис», поднял голову.
— Попробуем, — безучастно сказал он.
Сначала у них ничего не получалось. Йон и Чарли спорили до хрипоты, доказывая каждый свое, а дело не двигалось. Примирил их Бенни. Однажды вечером он, никого не предупредив, заявился к Орфи. Его появление пришлось на самый разгар спора. Бенни уселся в кресло, внимательно слушал вопли коллег и изредка подбрасывал в образовывавшиеся паузы какие-то малозначительные детали. И спор незаметно улегся сам собой. С тех пор Бенни неизменно сидел в кресле, все время поправляя сползавшие с носа очки.
Через две недели Йон снял со своего счета последние деньги, чтобы оплатить аренду зала и афиши.
Народу набралось немного. Видимо, плохая реклама сделала свое дело.
Когда все пятеро рассаживались по местам, в зале послышались жидкие хлопки, но и те скоро смолкли. Чарли взял пробный аккорд, Бенни выбил предстартовую дробь, и концерт начался.
Йон играл правильно, но без особого вдохновения. У него в голове уже начал созревать план. Пусть группа пока играет песни Чарли — они дают кассу, а тем временем…
…Что-то разладилось в звучании ансамбля. Слушатели еще ничего не заметили, но ухо Орфи сразу уловило возникший диссонанс. Через секунду он понял, в чем дело — Бенни стучал в несколько ином ритме, и все лихорадочно пытались к нему приспособиться. Через несколько мгновений характер музыки кардинально изменился. Ритм захлебывался, в нем появилась пульсирующая нервозность. Нику приходилось выжимать из своего баса все, на что тот был способен, и Йон боролся с ускользающей из пальцев темой, пока она не оборвалась, оставив вместо себя дрожащие руки и соленый привкус на губах.
На них обрушились аплодисменты. Никогда не слышали они ничего подобного, и сил не оставалось даже на радость.
— Завтра будет аншлаг, — шепнул Чарли, стараясь, чтобы его не услыхали в зале.
Зал не вслушивался. Зал хлопал.
Когда публика разошлась, Йон прижал бедного Бенни к колонке.
— Ты хоть запомнил, что ты там настучал? — у Орфи задергалось левое веко, и выглядел он в эту минуту весьма устрашающе.
— А что? — испуганно прохрипел полузадушенный Бенни.
— Как что?! Зал на ушах стоял, гений ты наш непьющий! Ты что, не видел?…
— Не видел, — честно признался Бенни. — Я очки разбил. Палочкой.
Позади Орфи раздался сухой стук. Это Тьюз уронил футляр с флейтой.
— Я очень разволновался, когда очки разбил, — виновато сказал Бенни. — Ну, и… зачастил немного. Извините, ребята…
— Хотите сделать покупку, сэр?!
— Да, — сказал Йон, выписывая чек. — Полный концертный комплект «Дионис». Плюс инструменты по списку. Последняя модель.
И показал язык обалдевшему продавцу.
Следующие репетиции выглядели сказкой. Аппаратуру достаточно было расставить, и после пятиминутного гудения и мигания индикаторов все приходило в полную готовность. Учитывалась влажность зала, резонанс покрытия стен, выпуклость потолка, частотные характеристики каждого инструмента, расстояние от сцены до любого ряда кресел… Инструменты отзывались на легчайшее прикосновение, в их память закладывались физиологические параметры исполнителей, так что звучание менялось одновременно с сердцебиением музыканта или от учащенного дыхания вокалиста. Йон не мог оторваться от клавиш, Чарли поглаживал гитару, как любимую женщину, Бенни и Ник готовы были плакать от счастья — и лишь Тьюз ходил мрачный и категорически отказывался бросить свою старенькую флейту. Но его пессимизм не мог повлиять на эйфорию остальных.
— Хвала Дионису, — сказал однажды Йон, распечатывая очередное официальное приглашение. — Что ты там пророчествовал, Чарли? С тебя выпивка!
— Альберт-Холл? — потрясенно спросил Берком.
— Он, родимый, — улыбаясь, кивнул Орфи, и Чарли прошелся по сцене колесом, выкидывая умопомрачительные коленца. Под конец он упал на колени перед блоком усиления и молитвенно простер руки к курчавому юноше в пятнистой шкуре.
— Эвоэ, Дионис! — возопил Чарли в экстазе. — Да возляжет рука твоя на бедных музыкантов!
— Богатых музыкантов, — хихикнул Бенни, поправляя очки.
— И на остроумного Бенни, — рассмеялся Орфи, — хотя он и оскорбляет тебя, о Дионис, бог вина, оскорбляет самим своим непьющим существованием!…
И ударил по клавишам. Ликующий аккорд вспыхнул в полутемном зале, но угрюмый Тьюз вплел в него придыхание флейты, и нечто дикое, необузданное пронеслось между притихшими музыкантами.
— Не шути с богами, Орфи, — серьезно сказал Тьюз. — Они любят шутить последними…
Концертный стереокомплекс подмигнул всеми своими индикаторами.
— Леди и джентльмены, — микрофон услужливо качнулся к губам Орфи, — сегодня мы даем необычный концерт. Сегодня будет впервые исполнена моя симфония под названием «Эвридика». Прошу тишины.
Йон сел за инструмент и едва успел удивиться сегодняшней публике. В зале почти одни женщины. Старые и молодые, красивые и уродливые, стройные и полные — всякие… Запах косметики, блеск украшений, шуршание одежды — все это создавало атмосферу некоторой экзальтированности, истеричности. Ничего не поделаешь, поклонницы — бич любой мужской группы…
Потом он опустил руки на клавиши, и осталась одна музыка.
На табло органа деловито вспыхнули параметры его сегодняшнего состояния: частота пульса, кровяное давление, температура, чуть увеличенная печень, содержание адреналина…
Орган настраивался. На него и на зал.
Те же данные замелькали и на остальных табло. Чарли, Ник, Бенни, Тьюз… Плюс состояние зала. Нервозность и ожидание.
Тишина перестала быть тишиной и стала звуком. Она нарастала, проникая в каждую трещину, каждую щель, заполняя пустоты; и в апогее к ней присоединился пульс ударных и ритм-гитары. Серебряный звон тающих сосулек, свист осеннего ветра и шаги одинокого прохожего на пустынной ночной улице, детский смех и печаль утраты, ласковый шепот влюбленных и вой падающей бомбы, и печальная мелодия вечно скитающихся странников… В этой музыке было все. Только флейта Тьюза почему-то молчала.