Бездна голодных глаз - Олди Генри Лайон. Страница 88

Странно. Почему не приходит удовлетворение? Только что он закончил величайшую в истории человечества Книгу, ставящую точку на этой самой истории; Вечность склонилась перед ним, и — ничего…

Ни радости, ни сожаления. Ничего. Пустота. Нет, не Пустота, — Бездна…. По лестнице прогрохотали шаги, и в зал буквально скатились те, которые чванливо именовали себя Видевшими рассвет.

— Даймон, ты не успел закончить? — прохрипел, задыхаясь, тот из них, который был бессмертен.

— Не твое дело, бес, — сухо ответил Пустотник.

Вошедшие замерли.

— Кажется, он закончил, — бледнея, прошептал полузверь. Он наивно полагал, что старый Пустотник не услышит.

Но новый Даймон услышал.

— Псы! — гром его голоса раскатился под сводами дрогнувшего зала. — Вы смеете облаивать своего… своего…

Лицо Пустотника неожиданно посерело, он пошатнулся, хватаясь за сердце…

— Мальчики, бегите… — прошептал Даймон, и Книга на столе вздрогнула, как зверь, теряющий след, или встретивший другого, не уступающего тропу зверя.

— Мальчики, простите меня… я не удержу Ее… Бегите, пожалуйста!… Марцелл, да забери ты их!… ах ты…

Но Видевшие рассвет не двигались с места. Как завороженные глядели они на бьющуюся в конвульсиях фигуру, внутри которой сплелись в схватке три Вселенные. Бездна, Большая Тварь и Человек. Каждый — сам за себя.

Лоб Пустотника пошел складками, глаза ввалились, пальцы свела судорога — словно он хотел превратиться и не мог. А когда перед стоящими вновь оказался прежний Даймон — он был не просто стар.

Он был дряхл. Он еле держался на ногах.

— Врешь, проклятая!… Это еще я, Даймон, Пустотник… Нет, теперь просто — Пустой… Совсем пустой… бегите, мальчики!… Она хотела высосать мою душу, только промахнулась… и выпила Большую Тварь… Теперь она там… Это не Книга, это Дверь! Еще одна Дверь… Марцелл, ну помоги же мне!… Не могу больше…

Дрожащий старческий палец, указывающий на подрагивающий переплет Книги, стал удлиняться; суставы напухли и раздались вширь, вздуваясь венами — нет, не венами, а…

И тогда Марцелл отшвырнул в сторону свои ножи-«бабочки» — Солли поймал их на лету, порезав ладони, — и кинулся к Даймону.

Подхватив старика, тело которого напоминало кокон, рождающий Книжного Червя, бес шагнул с ним к распахнутой Двери. Солли и Сигурд видели, как на глазах менялось лицо Пустотника, молодея и одновременно становясь чужим, нечеловеческим, как очертания тела сходили с ума, — но Марцелл уже стоял над Бездной.

На пороге он обернулся, словно прощаясь — нет, словно собираясь отлучиться и вскоре вернуться, — и легкая улыбка тронула его губы.

«Прощайте, Видевшие рассвет, и не печальтесь обо мне… Миров много, а Время вовсе не такой строгий надсмотрщик, как о нем говорят… глядишь, и свидимся… все-таки я — бес…»

Еще мгновение, еще один шаг — и бес вместе со своей зловещей ношей рухнул в Бездну. Небытие покатало на языке бессмертный зародыш, и вздрогнула Бездна, ощутив в себе чуждую, невозможную, смертельно опасную для нее Жизнь; вздрогнула — и выгнулась в судороге, колебля пространство и время…

Дверь закрылась навсегда. С грохотом рушились каменные плиты, навечно замуровывая вход, становясь глухой стеной, за которой бушевало Ничто; и зал закачался в испуге.

Видевшие рассвет повернулись, чтобы бежать, и остановились.

Посреди бьющегося в падучей зала безликой толпой стояли варки. Некоторое время живые и мертвые молча смотрели друг на друга. И рядом с живыми на странно неподвижном столе лежала пульсирующая Книга.

А потом Солли улыбнулся, и страшной была та улыбка на лице, потерявшем возраст. Ножи Марцелла торчали у него за поясом — стальной и посеребренный, но Изменчивый не притронулся к ним. Его руки медленно поднялись вверх и разошлись в стороны, и на окровавленных ладонях вспыхнули два Знака, вспыхнули холодным зеленоватым огнем. Солли еще шире развел руки, словно собираясь обнять сразу всех варков, и рядом с ним полыхнул тем же светом меч Ярроу…

…Они шли, постепенно тесня толпу, и Тяжелые Слова срывались с губ Изменчивого, волной катясь впереди него, отшвыривая визжащих варков, ужасом отражаясь в горящих зрачках, и там, где не хватало слов, слов Солли, там исправно выполняла свою работу покрытая знаками сталь Девятикратного…

А дальше была смутно знакомая фигура, и лицо над ней — лицо Брайана, салара, друга, в пустых глазах которого не оставалось уже ничего от прежнего Ойглы, но меч внезапно стал непомерно тяжелым…

В следующее мгновение последняя приливная волна заклятий Изменчивого смыла оставшихся варков вместе с тем, кто некогда звался Брайаном Ойглой, и Солли повернулся к Сигурду:

— Теперь Книга. Сталь и огонь…

Сигурд промолчал.

Сталь и огонь оказались бессильны. Книга по-прежнему лежала на столе, лежала недвижно и равнодушно, а стены зала готовы были рухнуть в любую секунду. Надо было уходить.

— Это не Книга, — как в бреду пробормотал Солли. — Это даже не Дверь. Это и то, и другое, и третье… Третье — это Большая Тварь. Книга обрела собственную сущность. И нам не под силу уничтожить ее…

— За каждое знание надо платить, — эхом отозвался Ярроу. — Даймон заплатил жизнью. Марцелл… Прощай, Отец, ты теперь слишком далеко, ты ушел, и не будем об этом… А нам еще только придется платить.

— Уходим, Сигурд… Я чувствую, как знание, которое во мне, властно требует недостающего. Книга тянет меня.

— Да, Солли. Она помогла нам в битве и одновременно — звала. Мы — Ее заложники.

— И мы закроем Ее здесь. Закроем всеми Словами, Знаками и Печатями, какие знаем. Большего мы сделать не в состоянии.

Сигурд посмотрел на Книгу. Она была неподвижна — оазис мертвого спокойствия в разверзшемся аду.

Она ждала.

7

Послушников наверху не оказалось. Причина этого — Вайл, Зу и два взъерошенных волка — была очевидна. Правда, волки жались к ногам Солли и затравленно скулили, и даже удав постарался перетечь поближе к Ярроу.

Нет, не люди испугали зверей. Не люди и не звери.

Не живые.

Огромный, рыхлый ком сбившегося в одно целое мрака, с бесчисленными бледными пятнами смазанных лиц колыхался перед ними, и Бездной веяло от этого сгустка…

Да, Дверь захлопнулась. Но дети Бездны остались снаружи.

«Не думайте, что вы победили, — шипела извивающаяся часть, отсеченная от целого, — эта Дверь — не единственная, не последняя, их много в вашем мире и в любом другом мире, в любом месте, где человек стремиться выйти в Запределье, — выйти любыми средствами, потому что цель оправдывает средства!… Везде, где человек ломится в стены своего жалкого бытия, — везде открываются Двери, Двери, Двери…»

Сигурд смотрел, слушал и улыбался.

Солли ошарашенно глянул на Девятикратного, потом замер, прислушался — и тоже улыбнулся.

И все — и мертвые, и живые — увидели разрастающееся зарево; там, далеко, на северо-востоке, над горами Ра-Муаз, чуть левее седого Ырташа. Там, в переходах забытого согдийского рудника, по каменному панцирю змеились трещины — сперва робкие, затем все более и более уверенные — и рушились сталагмиты, выпуская в предрассветный мир тех, кто добровольно заточил себя в Пенаты Вечных; тех, за кем навсегда захлопывались Двери в Бездну, как захлопнулась она за Теми, которые Он, — бесом Марцеллом…

Хрустела под босыми ногами корка веков, качалась заброшенная штольня, и вставали, поднимались, делали свой первый шаг Бессмертные.

Бесы шли закрывать Двери.

Хватит ли их на все?…

Сигурд положил руку на рукоять меча. Солли кивнул и не торопясь достал из-за пояса покрытую серебром «бабочку» ушедшего Марцелла…

Пролог